Завьялов Владимир Семенович

ГЛАВА 1

 

Учёба
на 5-м курсе  МВТУ им. Баумана была очень
интересная. Было много «спец. предметов». Много занятий проводилось в
«Демзале», где были представлены образцы трофейной ракетной техники и её
агрегаты. В.Н. Челомей вёл для нашей группы курс «Крылатые ракеты дальнего
действия». Читал очень интересно. Одевался он изящно, всегда белая
накрахмаленная рубашка с красивыми галстуками и было впечатление, что к нам он
приходил прямо из парикмахерской. Его семинары часто проходили в форме беседы и
у него с группой сложились хорошие, почти дружеские отношения. Однажды он
пришел радостный и сообщил, что ему дали КБ /в Смоленске/, и спросил, кто
пойдёт к нему работать. Никто из нашей группы не согласился. Из других групп
пошли. Челомей до 51 года имел маленькое КБ, которое разрабатывало ракеты на
основе немецкой ФАУ-1. КБ в 53 году ему дали под ракету со складывающими
крыльями, которая стреляла из трубы. В начале 60-х, когда Челомей работал уже
на Филях и в Реутово, я с группой работников нашего предприятия был в каком-то
кафе на ВДНХ. Там челомеевцы отмечали награды. Меня удивило, что среди ребят,
которые кончали вместе со мной или на год раньше, уже были Герои
Социалистического Труда.

 Я был распределён в п/я 989 /НИИ-88/
в Подлипках. Из группы я был только один, с нашего потока было ещё 4-е
человека. Куда нас распределили, и чем там заниматься, мы не имели ни малейшего
понятия. Летом 54 года у меня началась преддипломная практика.  Теперь надо рассказать, куда я попал
работать.

 НИИ-88 /п/я 989/ был образован в мае 1946
Постановлением СМ за личной подписью Сталина, как головная организация по
созданию ракетного вооружения. Этим же Постановлением были определены его
основные  «смежники»: Пилюгин, Рязанский,
Глушко, Кузнецов, Бармин и Государственный Центральный Полигон МО /ген.-л. Вознюк/.
Первоочередной задачей было создание по восстановленной документации
баллистической ракеты Фау-2 и зенитных управляемых ракет «Вассерфаль»,
«Рейнтохтер» и «Шметерлинг» и их дальнейшее развитие. Это было вызвано опытом
последних 2-х лет войны. У англичан не было защиты от ракет Фау-2, а у немцев
эффективной защиты от бомбовых ударов /систему ЗУР они не успели развернуть/.
Эти задачи были крайне актуальны для СССР в 1946 году. Тогда американцы
обладали ядерным оружием, а их бомбардировщики с баз в Европе и Турции могли
беспрепятственно летать над нашей территорией. Высота их полёта была
недостигаемой  для нашей истребительной
авиации и зенитной артиллерии.

 Первым  директором института был назначен г.-м.
Л.Р.Гонор, который жил на Б. Пироговской ул. Д. 37/43, и с сыном которого я
учился в 1946 году в 8-м классе 23-й школы. В 1954 году институт состоял из
ряда научно-исследовательских отделов и трех ОКБ. Директором института был
А.С.Спиридонов, который сменил в 54 году М.К.Янгеля, который после недолгого
пребывания на посту директора, был назначен Главным Конструктором ОКБ-586 в
Днепропетровске, где я в 53 году был на практике. В институте Главными
Конструкторами были: ОКБ-1 С.П.Королев, ОКБ-2 А.М.Исаев, ОКБ-3 Д.Д.Севрук.
Институт имел 2 филиала: №1 в Осташкове и №2 в Загорске, там вместе с интернированными
немецкими специалистами восстанавливалась документация на выше перечисленные
ракеты и стенды для отработки двигателей ракет.

 Из нашей группы /ЖРД/ в институт был
распределен только я один, остальные ракетчики /1-й и 2-й группы специальности
«2»/. В отделе кадров нас распределили по подразделениям. В ОКБ-1 попал
Володька Зайцев; в НИО института Олег Климонов, Вася Макушин, Юрка Фролов; в
ОКБ-3 я, Коля Бойченко, Майя Климонова и жена Макушина /забыл, как её звать/.
Преддипломную практику я проходил в отделе №31 огневых испытаний двигателей
ОКБ-3. Отдел частично работал, частично был в процессе монтажа. Эта
испытательная станция /как её называли/ была построена по последнему слову ещё
немецкой техники. Практика была интересной и «настоящей». Руководителем
преддипломной практики был начальник отдела В.П.Беляков. Сдавал зачет по
пневмо-гидравлическим схемам стенда и станции и по порядку подготовки и
проведению огневых испытаний. Руководителем моего дипломного проекта был
определен Гришин Сергей Дмитриевич, который преподавал у нас в МВТУ один из
спецкурсов. В ОКБ-3 он был начальником сектора перспективного планирования
разработок.

 Темой моего дипломного проекта была
разработка двигательной установки 2-х ступенчатой ЗУР. Первая ступень была
твердотопливная. Впоследствии такой тип ракет стал самым массовым. Ими сбивали
американские Б-29 во Вьетнаме и они долгое время состояли на вооружении во
многих странах. Вскоре Гришина назначили Зам. Глав. Конст. по испытания вместо
Г.М.Табакова. Табаков стал зам. Гл. инж. института, но фактически готовился
стать нач. и директором научного испытательного института, создаваемого на
основе филиала №2 в Загорске. По диплому меня фактически консультировал
Кострюков Иван Васильевич, который позднее был секретарём парткома института, а
после аварии в 59 году на долгие годы гл. инж. института. Мой кульман, на
котором я чертил листы дипломного проекта поставили в маленьком, узком кабинете
начальника конструкторских отделов Казанского Виктора Васильевича, который был
в длительной командировке. Я его видел всего раза два. Впоследствии он работал
в ЦНИИМаш, руководителем подразделения, определяющем стартовые позиции
баллистических ракет и проекты шахтных комплексов.

 Коротко о ребятах, которые были
распределены вместе со мною в НИИ-88. Витька Легостаев был распределен в НИИТП,
а потом вместе с Раушенбахом перешел в ОКБ-1. Там он попал под начальство
Чертока Бориса Евсеевича. Впоследствии он, как разработчик системы управления,
был фактическим руководителем программы ЭПАС или «Союз» - «Аполлон». Я приезжал
к нему в министерство, когда нужно было вписать в проект графика ВПК пункты,
касающиеся нашего предприятия. В 1982 году, возвращаясь из гаража, я увидел на
остановке автобуса его и Чертока, которых подвёз до ВДНХ. Они поинтересовались,
как мне нравится «Москвич-Люкс». У них были собственные «Волги» и они сходились
во мнении, что машину нужно менять каждые 4 года. Последние годы Витька /Виктор
Павлович/ работал Зам. Ген. Констр. и Зам. Ген. Дир. НПО «Энергия». В начале
2003 года я пытался с ним встретиться и поговорить относительно объединения
наших фирм, вернее о присоединении КБХМ к НПО «Энергия». Мы поговорили по
телефону, он спросил: говорю ли я с согласия руководства. Я сказал, что хотел
бы поговорить неофициально. После этого на все мои звонки /спрашивали, кто
говорит?/ отвечали, что его нет или у него совещание и т.п.

 Володька Зайцев работал в проектных
отделах. Я с ним встречался по работе, когда прорабатывались вопросы нашего
ответа на программу «СОИ». Это был отдел повышенной секретности. Он был
начальником сектора. После закрытия этих работ, он попросил Легостаева взять
его к себе. Он работал нач. службы контроля. Мы неоднократно ездили с ним на
электричке по вечерам после работы в Москву. Он жил в доме Правительства на Серафимовича
д.2. У него в то время умерла жена, которая училась вместе с нами, но не помню,
где работала. Легостаев обещал ему работу, несмотря на пенсионный возраст.
Правда, когда я в 2003 году звонил Легостаеву, Зайцев уже у него не работал.

 Олег Климонов был вратарем нашей
курсовой футбольной команды. Его распределили в отдел прочности института. Он
был зам. А.В.Кармишина, патриарха прочности отрасли и зам. Председателя
межотраслевого совета по прочности. Я с ним встречался регулярно, особенно,
когда работал по Н-1. Все наши статические и динамические испытания
крупногабаритных изделий проводились в Институте /ЦНИИМаш/. Олег до конца жизни
оставался добрым, отзывчивым и скромным человеком. Его тянули «за хвост», чтобы
он защитил кандидатскую диссертацию, от защиты докторской он отказался наотрез.
У него был скромный домик в садовом кооперативе ЦНИИМаш в Мураново. Его жена
Майя, работала уже в пенсионном возрасте в 8-м отделе КБХМ. Она была прекрасным
компоновщиком, обладала исключительным пространственным видением. Она давно
хотела уйти на пенсию, но её всякий раз уговаривали ещё немного поработать. Я
был у Олега на похоронах /он умер неожиданно от инфаркта/. В это время Майя уже
была на пенсии.

Вася Макушин попал отдел института, занимающийся разработкой предложений по
развитию стратегических вооружений. По этому направлению он и проработал все
время. В конце 80-х, начале 90-х он был зам нач. отделения /нач. Г.С.Летучих/
Занимал большой кабинет в «директорском коридоре». При встречах по работе он
был корректно вежлив, но не более. Видимо работа со сверхсекретными материалами
отложила отпечаток и на его общение с «посторонними» лицами. Его жена какое-то
время работала в КБХМ в отделе 9 проектирования стендового оборудования.

 Юрка Фролов играл в центре защиты нашей
курсовой команды. Проработав какое-то время в одном из отделов института, он
перешел на работу в КГБ. Затем через много лет вновь вернулся на работу в
ЦНИИМаш, где работал в отделе координации и анализа работ /КАР/ и занимался
годовым тематическим планированием фундаментальных НИР отрасли. По этим
вопросам я с ним регулярно встречался, до его ухода на пенсию.

 Бойченко Николай Федорович, у
которого мы отмечали защиту диплома, всех защищавшихся в ОКБ-3 /в том числе и
выпускников МАИ/. Он тогда жил в Монино, где работал его отец - полковник.
Бойченко распредели в КБ, в отдел В.Я.Малышева. В этом отделе он проработал всю
жизнь. Он был прирожденным конструктором. Из нашей группы таким прирожденным
конструктором был только Володька Чернышев. Я с Бойченко работал в тесном
контакте все время. У него было 30 или 40 изобретений, некоторые из них просто
талантливы. Он был примерным семьянином. Его жена работала в ОНТИ КБХМ. Они не
только каждый день ходили вместе на работу, но и в обед вместе гуляли по
примыкающему к КБХМ лесопарку. Он в числе последних получил дачный участок в
«Желтикове» и быстро построился. Пожить там он толком не успел. В выходной день
он с женой гулял по лесопарку. Они зашли далеко в глубь. У жены случился
сердечный приступ. Она упала и потеряла сознание. Он пытался вынести её на
людное место и позвать на помощь кого-нибудь. Пока пришла помощь, прошло много
времени, и жену спасти не удалось. Через три недели после её смерти он умер
после обширного инфаркта.

Теперь, что касается меня. Я был тоже намечен к распределению в
конструкторский отдел. В это время в отделе огневых испытаний, на стенде №4
проводили межведомственные испытания топлив для ЖРД, которые в различных
институтах Союза нарабатывались в лабораторных условиях по несколько десятков кг.
Сравнительные испытания проводились на камере сгорания СО.9-29, конструкции
Исаева и КС С3.25, конструкции Севрука. Испытания проводил Ведущий инженер
испытатель Пикалов Борис Павлович. На фронте он был командиром дивизиона
«катюш». У него кроме орденской планки был всегда Гвардейский значок и изящная
военная форма. Он со своей решительностью что-то напутал при подготовке
испытаний и угробил образцы топлива, которые нарабатывали долгие месяцы. Был
большой скандал. Пикалова уволили с предприятия. Он перешел к Исаеву и стал
заниматься отработкой двигателя 1-й ступени для «Бури». Зам. Главного
Конструктора по испытаниям Гришин решил вместо него назначить меня вед. инж.
испытателем.

 Все остальные ведущие были опытными
работниками /кроме меня их было 7 человек/. Одни пришли с фронта, другие во
время войны работали на авиационных заводах. В 48-49 гг. они походили
краткосрочные курсы при МВТУ по подготовке специалистов для ракетной техники,
где семинары и лекции проводили все руководители отрасли, включая и С.П. Королева.
Начальником отдела был Беляков Виктор Петрович. Он был высоко грамотным
специалистом и прекрасным организатором и руководителем. Впоследствии пройдя
ЦНИИМаш и НИИХИММАШ он стал Генеральным директором НПО «Криогенмаш», академиком
и вице-президентом Международной Криогенной Федерации. Зам. Нач. отдела в
первые год-полтора был Гладких /И.О. не помню/. У него не было инженерного
образования, он пришел из КГБ. Ему было лет 50. Он занимался хозяйственными
вопросами. Он был добросовестным работником и чутким по отношению к
подчиненным. Беляков, который не был сентиментальным человеком, а сугубо
прагматиком, относился к нему очень внимательно. Видно, он знал, что Гладких
тяжело болен. Сам Гладких вел себя так, что никто и не подозревал о его
болезни. Он болел за «Динамо», ходил в компании на стадион, играл в преферанс и
был компанейским, общительным человеком. Он продолжал работать за месяц-полтора
до смерти. Примерно за неделю до смерти мы приехали навестить его, а вернее,
проститься. Жил в переулке рядом с Чистыми прудами. Он предложил сыграть в
преферанс , сам он уже не поднимался с постели. Он остался в проигрыше. Я не
хотел брать деньги, но он очень обиделся, он не любил, когда его жалели. Это
была первая смерть, которую я видел в своей сознательной жизни.

 Нач. группы автоматики был Иванов
Николай Иванович. Толковый грамотный инженер, хороший хозяйственник, всегда
уважающий начальство и строгий со своими подчиненными. После смерти Гладких,
его назначили зам. нач. отдела. Рост у него был примерно 1,9 метра. Он любил
играть в волейбол. На фронте он воевал один день. В 41 году его часть с хода
бросили в бой на Калининском фронте, в котором он был тяжело ранен. Около года
он провалялся в госпиталях, а потом пошел доучиваться в МАИ. Одна пуля так и
осталась у него в сердечной мышце, с ней он и прыгал в волейболе. Болел он за
«Спартак», как и Беляков.

 Нач. группы электрических измерений
был Старых Рем Васильевич. Он был самый молодой из фронтовиков. Он воевал
только с конца 43 года в морской пехоте Черноморского флота. Нач. группы
манометрических измерений был Миронов Сергей Георгиевич, он, по моему, не был
на фронте, а работал на авиационном заводе. Он окончил вечернее или заочное
отделение политехнического института. Когда я пришел работать в отдел, он был секретарем
п/о отдела. На 3-м стенде ведущим был Цветнов Глеб Борисович. Он серьезно
занимался наукой и впоследствии перешел в отдел холодных испытаний, где защитил
диссертацию одним из первых в ОКБ. Защита диссертаций у конструкторов считалась
баловством и не поощрялась руководством. После его ухода меня перевели на 3-й
стенд.

 На 4-й вернулся Алиманов Сергей
Сергеевич. Он работал на нем еще до Пикалова и ушел вместе с Табаковым в
аппарат глав. инж. института. Он окончил МАИ, как и его брат Лев, однояйцевый близнец,
который работал ведущим на 5-м стенде. Они были 24 или 25 года рождения. На
фронте они не были. Это были довольно жадные до власти люди, которые считали
себя выше других. Лев имел отдельную квартиру в Калининграде, что было
редкостью. Он получил её, когда работал зам. Секр. Комитета ВЛКСМ института,
когда секретарем был В.П.Макеев В.П., будущий дважды герой, академик, член ЦК
КПСС и пр. Мы с Риммой отмечали один раз какой-то праздник в этой квартире.

На 2-м стенде ведущим был Петрищев Петр Дмитриевич. На фронте он не был,
т.к. у него был один глаз, во втором у него был стеклянный протез. Он ни с кем
на работе не общался. В компаниях участия не принимал. Был очень хозяйственный
мужик, он родился и вырос в деревне. Его первый гараж был шедевр. Он его вырыл
3-х этажным. На 1-м /верхнем/ стояла машина и масса полок и шкафов с ящиками
для инструментов, деталей и всевозможной арматуры. На 2-м этаже вниз была
столярная и слесарная мастерская и комната отдыха, на 3-м этаже погреб с
разными сусеками. Грунт там был песчаный, всегда было сухо и отдельная вытяжка
со 2-го и 3-го этажей. На 6-м стенде ведущим был Соловьев Михаил Александрович.
На фронте он потерял ногу ниже колена и ходил на протезе с палочкой. Физически
он был очень здоровым, но из-за ограниченной подвижности не принимал участия в
«компашках» и не выпивал на работе /как и Петрищев/.

Были кроме стационарных стендов два стенда для испытания двигательных
установок /ДУ/. На одном был ведущим Тавзарашвили Антон Давыдович. В октябре 41
года он в составе рабочего батальона студентов МВТУ попал на фронт. После
разгрома немцев под Москвой его направили в артиллерийское училище, войну он
кончил капитаном, с тремя боевыми орденами. На другом стенде ДУ ведущим был
Ланда Ефим Григорьевич, его не брали в армию, т.к. у него очень плохое зрение
/6-8 диоптрий минус/. На стенде в моем подчинении было 5 человек: нач. стенда,
два старших механика и два просто механика. /сохранилась фото/. Все они были
опытными работниками высокой квалификации и посматривали на меня с хитринкой, а
что я то умею делать.

 Никто меня не обучал практической
работе. Беляков на оперативке представил меня, сказал, чтобы я посмотрел, как
другие ведущие готовят испытания и спрашивал у них, что не понятно. Но у
каждого был свой собственный подход к работе и своя специфика тех или иных
испытаний. Я все постигал методом проб и ошибок. Ошибки выливались в взрывы во
время испытаний и только после этого Беляков интересовался, как я готовил
испытание. В самом простом случаи при 
испытании нужно было обеспечить: надежный запуск, с соответствующим
опережением одного из компонентов, нужное давление в КС и соотношение
компонентов /окислителя и горючего/.  В
задании на испытание, я указывал только порядок срабатывания кранов окислителя
и горючего на пуске и давление в баках для поддержания режима. В отделе была
механическая мастерская, где по моим эскизам изготавливали различные детали
/довольно простые: фланцы, переходники и мерные шайбы и др./. Так из
беззаботного студента я превратился в руководителя небольшого коллектива,
проводящего работу с высокотоксичными компонентами, высокими давлениями по
жидкости и газу и с соблюдением техники безопасности на каждом шагу. Но, самое
главное, я должен был обеспечить конструктору нужный режим проведения
испытаний.

Теперь рассмотрим, как отразилась работа в Подлипках на весь последующий
уклад моей жизни. Рассмотрим с нескольких сторон. На первое место я бы поставил
фактор времени. Дорога от дома до работы занимала примерно 2 часа. /плюс-минус
10 минут/, Это на протяжении почти 50-и лет. Подъем в 6 утра, отъезд около 7-и,
приезд около 7-и /это в среднем/. При работе на стенде у меня был 6-и часовой
рабочий день. Это когда у всех он длился 8 часов. Работа на стендах начиналась
в 9 часов и официально заканчивалась в 4. Но во время почти никогда не уходили.
В КБ начинали работать в 8.30, а заканчивали в 17.30. В 10 часов вечера мне
нужно было уже ложиться спать. Вечером был семейный ужин. Утром я никогда не
будил Римму и завтракал один. В будние дни /их было в первые годы 6 в неделю/
походы в гости или в кино были ограничены. Во время проживания на Усачевке,
утро в воскресение уходило на баню. В дороге на работу и с работы я старался
читать. Читал везде и даже на эскалаторе в метро. В Подлипках первые лет 40 я
ходил пешком от станции до работы и обратно /это 20-25 минут быстрым шагом/.
Дефицит свободного времени постепенно отделял меня от старых товарищей по месту
жительства.

Теперь о финансовой стороне, которую тоже можно рассматривать с нескольких
сторон. Дефицит свободного времени и сверхурочные работы в первые годы не
давали возможности делать плановые покупки продуктов. С самого начала работы у
нас с Риммой был установлен такой порядок: я ей отдавал всю зарплату
/практически без заначек/, а она выдавала мне ежедневно деньги на проезд и на
обед. У меня всю жизнь не было своего кошелька, деньги я держал только в
карманах, т.к. это была только мелочь. Что касается зарплаты во время работы на
испытательной станции надо сказать следующие: 1. Все ведущие инженеры
испытатели были оформлены начальниками групп 
/в группу входила стендовая бригада/ с окладом 2100-2300 р. Алиманов
Сергей /после работы у Табакова/ был начальник сектора с окладом 2500р. Мне был
установлен оклад 1200р. Начальник стенда 
получал от 1400 до 1600р. Старший механик получал 1100, а механик 900р.
Все первые 3-4 года приходилось работать сверхурочно. За час сверхурочной
работы в первые два часа платили по 10, а в последующие по 20р. Ведущие и
начальники стендов сверхурочные не получали. 2. Премий не было. 3. Была выслуга
лет по работе во вредных условиях. За 1-й год работы платили 10% оклада, за 3-и
года 15%, за 5 лет 20%, но не больше 4500р. в год. Это ограничение ввели в 54
году, а до этого на выслугу лет можно было купить «Москвич-401».  Выслугу лет платили один раз в году в конце
года. Все ведущие, кроме меня имели стаж работы не менее 5 лет. 4. Большинство
ведущих ездили в командировки на полигоны для проведения испытаний.
Командировки могли длиться несколько месяцев. Их продлевали при необходимости
каждый месяц. До 55 года за день командировки платили 50р. в 55 году их
уменьшили, но все равно они были больше обычных. За время пребывания в
командировке начислялся полуторный оклад. В те времена это были большие деньги,
особенно для тех, у кого были высокие оклады. Многие ведущие и начальники
стендов имели свои машины. В основном это были «Победы». В 57 году они все
стали пересаживаться на «Волги». В итоге по деньгам я получал в 2-3 раза меньше
чем другие ведущие, хотя уже через год мне стали доверять самые ответственные
испытания.

 Хватит о работе, возвращаемся домой.
12 апреля 55 г.
я первый раз пошел на работу, а 27 апреля родилась Иринка. Ближайший к нам
роддом это Центральная акушерская клиника 1-го медицинского института, куда и
отвезли Римму. Она еще собиралась добираться самостоятельно. Имя выбирали
обязательно простое русское. Таня и Алена были заняты у Нины. Не помню, кто
предложил назвать Ирой, я был против, но Ирина мне понравилась и на этом
порешили. Меня всегда коробило, когда Ирину называли Ирой. Хорошо помню её
первую кроватку. Удобная, со снимающийся передней частью. Она осталась на
многих фото. Коляска была красивая, просторная, но очень тяжелая и громоздкая.
Римма показывала мне Иринку в 3-м окне 3-го этажа, слева от колонн. За 55-57
годы осталось много фото. Мама с Риммой приглашали фотографа домой. Фото были
профессиональные и в альбомы они подклеивались с указанием месяца. С сентября
55 года Римма стала работать преподавателем истории школы № 51. Часов у неё
было немного, день или два в неделю были свободные. Дорога до работы занимала
не больше 25-30 минут. 3 трамвайных остановки до клуба завода «Каучук»,
следующая остановка «Плющиха». В те года наш район /около Ново-девичьего
монастыря/ был тихим, спокойным и тупиковым для автомобильного движения.
Стадион «Лужники» и метромост еще не были построены. Было много зелени. Рядом с
домом был сквер. Были рядом еще два сквера и спокойные места вокруг двух прудов
за монастырем. В 55 году работали Ефим Ермилович и Мария Матвеевна. (Родители
Риммы) Моя мама тоже работала, но со здоровьем у неё было не важно. Варваре
Ивановне (Мамина тетя) было 69 лет, и она плохо видела. Решили нанять
домработницу. Ефим Ермилович нашел хорошую девушку - Кондрашину Нину. Он же
устроил ее в строительный техникум, с пропиской в общежитии техникума без права
проживания в нем. Первое время она жила у нас в 344 комнате с мамой и бабой
Варей, затем ей снимали место в Учебном переулке /рядом с нашим домом/. За
время работы у нас она закончила техникум. С Иринкой она занималась до 6 лет.
Перед переездом на Варшавское шоссе она вышла замуж за старшего прапорщика -
военного строителя. В 65 году у нее было уже двое детей и они получили 2-х
комнатную квартиру.  Больше ничего я о
ней не знаю.

 Мама в конце мая 55 года оформляла
Санаторно-курортную карту, для поездки в подмосковный санаторий. Но произошла
очередная реорганизация. Вновь было организовано Министерство Общего
Машиностроения, куда отошла мамина тематика, Дом Техники остался в системе МОП.
Запись в Трудовой книжке гласит: «01.08.55 года уволена в связи с переводом в
ГСКБ-47 МОМ в соответствии с Постановлением СМ Союза ССР от 02.04.55 года».
22.08.55. зачислена на должность нач. ОНТИ п/я 4095 /он же ГСКБ-47/. Здесь мама
решила уходить на пенсию, о чем свидетельствует справка, выданная в Райсобес
06.10.55 года. Но тут ей предложили перейти на работу в Дом Техники уже МОМ,
для продолжения ее старой работы. Запись в Трудовой Книжке: «Перевод, в связи с
организацией ДТ МОМ. 01.01.56». Далее. «19.01.56. Зачислена на должность
начальника редакционно - издательского отдела». И предпоследняя запись:
«02.03.56. Переведена И.О. Зам. Главного инженера - нач. отдела
научно-технической информации и издательства». Территориально Дом Техники и
ГСКБ-47 помещались в одной группе зданий по Орликову переулку дом 7 на
пересечении с Каланчевской улицей. Сохранился пропуск с ее последней работы. В
56-57 годах я заходил к ней в бюро пропусков по дороге с работы домой. К
сожалению, работа у нее бала не только техническая, но и административная, где
ей приходилось «трепать нервы». Об этом говорит сохранившийся документ.  « В партбюро Дома Техники.  От члена КПСС Завьяловой Л.И.  Заявление. 
Вчера на общем партийном собрании мною было внесено предложение об
исключении из решения пункта, предупреждающего члена партии тов. Ицексона о
ряде недостатков в его работе. Председатель собрания повторно бегло зачитал
указанный пункт проекта решения, заявив, что ничего особенного в нем не
содержится. Я свою поправку сняла. После собрания, продумав ход обсуждения
решения /моей поправки, в частности/ я убедилась, что, как член партии, я
допустила ошибку, сняв свою поправку. Не отрицая отдельных недочетов в работе
тов. Ицексона я считаю, что оценку его работы было необходимо принимать в его
присутствии, заслушав его объяснения. Кроме того, в решении говорится о
характере его отношения к людям, о чем в прениях не упоминалось. Все эти
соображения заставляют меня по долгу члена партии заявить об этом партбюро и
просить о приложении моего заявления к протоколу собрания и с последующем его
оглашении на очередном партийном собрании. Л.Завьялова. член партии с 1920 года
партбилет №04658250. 21.07.1956 года». Я привел это заявление для того, чтобы
было понятно, как с её обостренным чувством человеческой справедливости, было
тяжело работать в административно-чиновническом аппарате. Вот последняя запись
в Трудовой Книжке: «25.03.1957 года. Освобождена от занимаемой должности в
связи с переходом на пенсию». До максимальной пенсии 1200рублей она так и не
дотянула. Пенсию ей платили 1104 рубля без каких-либо дополнительных льгот.
/Сохранилось пенсионное удостоверение/.

 Возвращаюсь теперь к своей работе. В
основном я занимался испытаниями двигателя, а точнее КС  С3.25 для оперативно-тактической ракеты
«Коршун». Твердотопливные системы залпового огня типа «Катюш» и их модернизаций
имели дальность порядка до 20км. Система «Коршун» имела дальность 50км. Ракета
была неуправляемая. Предполагалось вести огонь с подвижных автомобильных
установок одновременно 2-мя, 3-мя дивизионами. На Ижевском механическом заводе
велась подготовка серийного производства. У нас проходили стажировку
испытатели, которые должны были проводить КВИ непосредственно на заводе. Среди
них был В.Александров, который впоследствии работал у нас на испытательной
станции в Фаустово. Габариты ракеты /сугубо приблизительно/: длина 4,5м.,
диаметр 35см. У меня на 4-м стенде проводились испытания двигателя с различными
типами форсуночных головок с целью повышения удельной тяги и увеличения ресурса
работы за счет лучшей организации внутреннего охлаждения КС. На 9-м стенде
/ведущий Тавзарашвили/ проводили испытания ДУ. ДУ была с вытеснительной
системой подачи топлива пороховым аккумулятором давления /ПАД/. Заряд для ПАДа
разрабатывался в НИИ-125 (завод № 512) /Люберцы/. На стенде проводили заправку
ДУ и снаряжали ПАД. Штатное время огневой работы ДУ было около 7 секунд. Уже
тогда было много противников принятия системы «Коршун» на вооружение.
Эксплуатация твердотопливных ракет в боевых условиях была предпочтительней.

 Но на 57 год было намечено проведение
«Всемирного геофизического года». Ставилась задача снятия параметров атмосферы
до высоты в 50 км.
одновременно во многих точках Земного шара от Северного полюса, до Южного.
Советский Союз заявил о своем участии в этой программе. Для этой цели было
решено на основе ракеты «Коршун» создать малую метеорологическую ракету
/ММР-0,5/. Для этой цели вместо боевой головной части устанавливался контейнер
с унифицированными приборами замера параметров атмосферы, парашютный отсек и
пороховой движок для отделения головной части от ракеты. Для отработки этой
ракеты время отводилось меньше года. Стендовая отработка закончилась выбором
головки, гарантирующей подъем ракеты на50 км.

 Все остальное время отводилось на
летную отработку на Государственном Центральном Полигоне /ГЦП/ в Капустином Яре
Астраханской области. В 56 году я за две командировки провел там около 6-и
месяцев. Мой первый полет на самолете пришелся на ЛИ-2 /фактически это
«Дуглас», получаемый еще по «Ленд-Лизу»/. Самолет был институтский и взлетал с
институтского аэродрома. Аэродром располагался на территории института.
Недалеко от Ярославского шоссе и поворота на сегодняшний Королев. Сиденья
откидные металлические по оба борта. Механики с грузом подъезжали на машине
прямо от отдела. Сразу после посадки разливали по стопке спирта. Бывало, вылет
откладывался, а иногда и переносился на другой день. Первая посадка для
дозаправки была в Воронеже, вторая более длительная в Гумраке /пригород
Сталинграда/. Там закупали какие-то продукты. В Копустин Яре был «сухой закон»
и выходить с территории городка на рынок можно было только по специальному
пропуску. В Сталинграде еще было много разрушенных зданий, но были и целые,
вновь выстроенные кварталы. Побывал я у здания Универмага, где был пленен
Паулюс.

 Нашу экспедицию по ММР-0,5
возглавлял Малашкин Михаил Михайлович. У Севрука он работал начальником сектора
внешних испытаний. Тогда он выглядел пижоном. У всех брюки были с напуском на
ботинки и широкие внизу. У него они были внизу узкие  и не закрывали ботинки. Он из Москвы ездил на
работу на собственной «Победе». Автобусную остановку в Мытищах, куда стекались
опоздавшие на прямую электричку, он проезжал, не глядя на людей на остановке и
стараясь быть поближе к осевой линии. В 59 году, после слияния ОКБ-3 с ОКБ-2,
он перешел работать в ВПК. Там в Кремле он проработал до пенсии, но на рядовой
должности. Мне приходилось быть у него несколько раз.

С нами на ГЦП был военпред Золотарев Алексей Михайлович, тогда
подполковник. Хороший мужик. Впоследствии он работал в Центральном управлении
МО и был зам. Нач. управления полигонов. КБ представляли: Александров Юрий
Васильевич от конструкторов и Цуркис Яков Миронович от расчетчиков. В мою
бригаду входили в основном работники 9-го стенда. Начальник стенда Цветков
Алексей Федорович, механики Смирнов Владимир Александрович, Муханцев Александр
Николаевич и электрик Засецкий Юрий Иванович. Жили мы в 2-х этажной гостинице.
Ходить по городку было некуда. Работали мы на 9-й площадке. Минут 20 езды на
машине от гостиницы. Проезжали 1-ю площадку, на которой уже не велись работы,
стояла там, как памятник первых пусков, ракета Р-1 /Фау-2/. У нас на площадке
велись также работы с прямоточным двигателем Бондарюка РД-036 для 2-й ступени
баллистической ракеты с дальностью 70 км. Эти работы считались повышенной
секретности и закрывались от нас занавесью. Пуски у них были красивые, ракета
со старта уходила молниеносно из-за мощного порохового разгонного двигателя. Но
прямоточный двигатель  ни разу при нас не
запустился. Эта ракета так и не была принята на вооружение.

Я не могу рассказать строго в хронологическом порядке, поэтому буду
говорить об отдельных, наиболее запомнившихся эпизодах. После запуска нашей
ракеты мы должны были найти и подобрать контейнер с приборами. Сначала на
поиски летали на вертолете МИ-1. Хотя на голове были плотно затянуты шлемофоны,
шум и вибрации были так сильны, что после полета почти час ничего не слышал и
гудела голова. Да и в иллюминаторы был плохой обзор. Стали летать на ЯК-12. Это
легкий 4-х местный моноплан. Правда, одно место было всегда свободное. Кроме
пилота в открытой кабине были я и капитан из в/ч. Парашют был оранжевый и его
хорошо было видно. Засекали координаты, и туда направлялась автомашина. Один
раз летали очень долго. Повторили вылет и на другой день. Осталось на всю жизнь
ощущение настоящего полета. Чтобы лучше видеть спускались очень низко. Сильный
боковой ветер наклонял самолет к земле, и казалось, что он заденет крылом
землю. Слабосильный мотор выравнивал и поднимал самолет вверх, затем все повторялось
с начала. Так мы тогда и не нашли контейнер. А через несколько дней на рынке в
поселке  появились цыгане, у которых дети
были одеты в юбки из парашютного шелка. Они потом показали, где закопали
контейнер.

Другой эпизод был в конце июля или в начале августа 56 года. Севрук на
полигоне держал автомашину «Победа». Эта машина впоследствии вместе с шофером
Колей Трушиным обслуживала партком и завком ОКБ-2. После весеннего разлива
Ахтубы оставалось много озерков, которые мелели к концу лета. После какого-то
пуска поехали на рыбалку на машине. Кроме шофера и Малашкина, поехали я,
Александров и Золотарев. Рыбалка носила такой характер. Малашкин с машиной
остается на возвышенности, страховать, если появится рыбнадзор. Бредень,
который был всегда в багажнике машины, заводили я и Юрка Александров. На берегу
Золотарев отбирал средних судаков, крупных и мелких не брали. Наполнив ведро
ехали за раками, они были уже в рыбацких вершах. Набирали ведро. Малашкин
подгадывал время к приходу теплохода Астрахань-Москва на пристань «Грачи». Там
он показывал какой-то документ, проходил на теплоход и закупал выпивку. Затем
ехали на берег Ахтубы и варили уху. У Малашкина был целый набор специй,
которыми он «колдовал». Соли полагалось в ведро горсть на уху и две горсти на
раков. На этот раз он сплоховал, и все три горсти пришлись на уху. Догадались
поздно, были заняты выпивкой. Уху вылили, а рыбу из ухи можно было есть, она
еще не окончательно просолилась. Еще один эпизод.

 После каждого летного испытания
проходил разбор у В.И. Вознюка. Всегда были какие-либо замечания. Малашкин в
докладах всегда представлял, что у промышленников /т.е. нас/ все в порядке.
Василий Иванович давал ему высказаться до конца, а затем иногда ловил его на
таких подробностях, что было непонятно, как он узнавал о них. Он был очень
умным человеком. Служить в центральном аппарате МО он всегда отказывался.
Говорил: «Куда мне с моими 4-мя классами церковно-приходской школы, там ведь
все ученые». Так до отставки он там и прослужил. Ему там после отставки поставили
прижизненный памятник.

Осенью и зимой редко были безоблачные дни, в которые мы могли пускаться.
Это длилась неделями. Народ мучился от безделья. Тогда Малашкин уговаривал
майора - начальника метеослужбы дать прогноз, что ожидается окно. Мы выезжали
на площадку, готовили ракету, вывозили на старт и, прождав какое-то время,
получали отбой. На 2-м этаже гостиницы была комната отдыха, которую мы
оккупировали для преферанса. Играли по 8-10 часов в день. Всегда выступали мы с
Юркой. Часто к нам присоединялся представитель парашютного НИИ. Пожилой,
симпатичный но болезненный мужик /страдал изжогой/. Присоединялись и другие,
проживающие в гостинице. Играли по маленькой, надо было убивать время. У наших
электриков был самодельный приемник, а то в гостинице транслировали только
через местный радиоузел, именно по нему нам давали сводку погоды на день. В
городке Вознюк установил строгий  сухой
закон. Пропуск на выход из городка давался только в комендатуре и строго на
определенное время. Нарушители лишались права выхода на длительное время. Завоз
спиртного в поселок /низок, как его называли/, тоже строго лимитировался.
Ограниченное количество спирта для производственных целей было  у нашего завхоза Филатова, который выдавал
его только с разрешения Малашкина. Одно время наши механики пробовали пить
одеколон. В аптеке покупали упаковку тройного одеколона. 10 штук в упаковке по
5.50 за флакон. Пытались его чем-то разводить, чтобы отбить запах.

 Надо сказать, что параллельно с
отработкой ММР-05 шла отработка системы залпового огня «Чирок» на основе
жидкостных ракет малого диаметра. Разработка также ОКБ-3, руководитель Костин
Павел Иванович. Он раньше работал у Грабина и был одним из основных
разработчиков 76мм. орудия для танка Т-34 и дивизионной пушки «ЗИС-3» и орудий
для СУ. В дни вынужденного безделья механики брились каждый день, т.к. от них
всегда пахло одеколоном. Я помню, встретившись с одним из механиков в коридоре
гостиницы, Костин «окая» говорил: «Вы опять побрились Владимир Александрович».
Однажды механики договорились с хозяйственным руководством полигона, что будут
разгружать вагон водки, которую должны были привести к 7-му ноября. Я жил в
комнате с Юркой Александровым, напротив жили механики. Осенью нас разбудили в 5
утра и попросили зайти к ним по срочному делу. Кто-то из них королевским жестом
протянул руку под кровать и выдвинул ящик водки. Организовали «стол». Вскоре
разбудили и позвали Цуркиса. Цуркис ездил в командировку со своей мандолиной. И
вот под его аккомпанемент продолжалось гуляние. Но это было только один раз за
несколько месяцев. Один раз разрешили завести на «низок» чачу. Первый день она
была настоящая, а потом ее стали разбавлять пополам с водой, продавая по старой
цене. Попытка офицерского бунта провалилась из-за боязни репрессий со стороны
командования.

 Где-то перед Новым годом при
подготовке головной части сработал разделительный пороховой движок, Засецкий
проверял в это время электрику. Место для работы было очень тесное. Струя
пороховых газов прожгла Юрке Александрову шинель, ватную телогрейку под ней и
опалило бок в районе пояса. Юрка несколько дней пробыл в госпитале. Были у меня
приключения и при поездке в Капустин Яр по ж.д. Однажды в зимнее время я отстал
от поезда на маленькой станции. Я и наш сварщик Иван Медведев, как самые
молодые, побежали на станционную площадь в магазин. Там ничего не было, послали
в другой магазин. Там купили портвейн, а когда прибежали на станцию, там не
было поезда и, вообще, ни одного человека. Единственный на станции дежурный
сказал, что следующий поезд будет через сутки. Я был в пижаме, тапочках и
кубанке.  Температура было около нуля.
Позвонить в часть с его телефона было нельзя. На станции стоял одинокий газон с
солдатом. Мы просили его довести до Владимировки, где был аэродром от ГЦП и
куда за нами могли приехать. Солдат сказал, что он приехал встречать полковника
и никуда не поедет. Мы ему объяснили, что полковник мог ехать только на том
поезде, от которого мы отстали, и он должен его нагнать. Он посадил нас, и мы
погнали по степи. Погода было сухая. Дорог в степи проложено множество. Скоро
мы увидели хвост своего поезда, который отходил от очередной станции. Мы его
обогнали и уже на следующей станции были уже на платформе. Наши вещи ребята уже
упаковали. Отметили наше возвращение.

Один раз с Юркой возвращались в Москву Астраханским поездом. Он шел тогда
трое суток. В дороге играли в преферанс с адьютантом генерала Ярового,
«хозяина» 30-й площадки войск ПВО. Играли по очень маленькой, но с темными и
бомбами. В итоге мы проигрались под чистую. Поезд пришел в Москву около 5 часов
утра. Адъютант, в лучших офицерских традициях, предложил перекусить в буфете, а
затем развез нас на такси, до удобного нам места. Один раз возвращались в
Москву через Сталинград. Прямого ж.д. сообщения не было. Через Волгу
переправлялись на ледокольном пароходе, /дело было зимой/ или по висячему
пешеходному мостику, но без вещей. Я оставил свой чемодан, ожидающим парохода в
длиной очереди, а сам после предъявления командировки получил разрешение на
проход по мосту. Пускали по одному с интервалом метров 50. Мост сильно
раскачивало, был ветер, и приличная высота для подъема на высокий западный
берег.

Помню, когда приехал из очередной командировки, Римма жила на Мытной у
родителей. Я ее с Иринкой встретил около овощного на Люсиновской. У Ирины все
лицо было в зеленке, я ее с трудом узнал, как и она меня. Надо сказать, что
первые месяцы ежедневное купание перед сном составляло значительные трудности.
Купали на кухне коммунальной квартиры, где нужно было предварительно нагреть
воды, приготовить кухонный стол для вытирания и одевания, нагреть кухню и
договориться с соседями о времени купания. Одной это было сделать практически
невозможно. Купание проходило после моего прихода с работы. На работе я
говорил, что мне нельзя задерживаться, т.к. нужно быть дома к купанию ребенка.

 Теперь возвращаюсь к работам с
ММР-0,5. Участие СССР в Международном Геофизическом годе заключалось в
следующем: 1. На корме дизель-электрохода «Обь» была смонтирована пусковая
установка для ракет ММР-05, которые должны были запускаться в строго
определенное время из различных точек Земли. 2. Другая точка, для пуска ММР-05
была организована на маленьком островке Хейса земли Франца-Иосифа. Мне было
предложено быть руководителем экспедиции на острове Хейса, но я отказался. Сидеть
на Севере 7 месяцев я не хотел ни за какие деньги. Участвовать в экспедиции на
«Оби» мне не предлагали. Руководителем на «Оби» был назначен Старых Рем
Васильевич. Он моряк участник ВОВ, и как руководитель группы электрических
измерений разбирался в метеорологических приборах, установленных на ракете. В
его бригаду вошли: Цветков А.Ф. нач. стенда №9, с которым мы были на полигоне.
Электрик Засецкий и механик Володя Гречишкин из моей бригады стенда №4. Был еще
кто-то пятый, но я забыл. На Хейсе руководителем был Ю.М.Шевелев из КБ, нач.
стенда В.Р.Петров, ст. механик 
Д.М.Кокорин с 5-го стенда, кто еще не помню. Расскажу коротко об
экспедиции на «Оби», которая в то время была экстраординарным событием.
Плавание началось с Генуи, где они принимали участие в торжествах по случаю 400
лет со дня открытии Америки Колумбом. Во время короткой остановки в Кейптауне
ухитрились за один день искупаться в двух океанах в районе мыса Игольного. Были
в Антарктиде, фотографировались вместе с пингвинами. Старых всю жизнь увлекался
балетом. Во время стоянки в Веллингтоне /Навая Зеландия/ он, конечно, был на
балете. Был удивлен, что большинство артистов балета были русские, потомки
русских эмигрантов, воспитанники русской балетной школы в Веллингтоне. «Обь»
была первым советским кораблем, посетившим остров Пасхи. Рэм показывал фото с
истуканами. Была длительная стоянка /ремонт судна/ в Вальпараисо /Чили/, откуда
у них были экскурсии в разные места страны. На экскурсии и в театр ходил только
Рэм, остальные  деньги экономили. Я был
очень доволен, что Гречишкин смог прилично заработать. Он с женой и детьми жил
в ветхом доме в Загорянке. Жили просто бедно. После поездки они сделали ремонт
в доме и более, менее прилично оделись. Брат Гречишкина играл за Воронежский
«Труд» в футбол и по его удостоверению я несколько раз ходил на футбол в
Лужники. У Володьки был очень приятный голос. Он после приезда выступал
солистом с эстрадной группой нашего отдела. Работать он стал на 1-м стенде,
место на 4-м было занято. На 1-м стенде испытывали газогенераторы с избытком
горючего. После испытания ГГ тщательно промывали горячей водой, потом травили
кислотой. Володя взял ГГ у другого механика /Трофимова Леонида/ и пошел его
травить. Когда он опустил его в чан с раствором кислоты, произошел взрыв, и его
всего облило кислотой. У него была не застегнута защитная суконная куртка, и не
были надеты очки. После неделе мучений он умер. Его жену приняли на работу в
отдел гардеробщицей или работницей вещевого склада. До перехода на 3-й стенд, я
некоторое время занимался отработкой неохлаждаемой камеры для «Коршуна» и
ММР-05. Цель создания такой камеры я опускаю. Разработчиком ее был Толя
Почагин, до недавнего времени мой сосед по даче. Это были очень интересные
испытания. Время испытания было 6-8 секунд, а устойчивый режим, для снятия
показателей устанавливался после 4-5 секунд. Нужно было провести останов за
десятые доли секунды до прогара, чтобы можно было осмотреть материальную часть.
Прогар сопровождался сильным взрывам, осколки КС разлеталась на большое расстояние,
а взрыв был слышен во всем городе. Если красное пятно на цилиндре камеры было
обращено к моему бронестеклу, мне удавалось вовремя произвести останов, если
пятно из-за неравномерности пристеночного охлаждения было на невидимой мне
стороне, неизбежно происходил взрыв.

 Года два по личному заданию Гришина
я проводил испытания пороховых шашек по исследованию аномального горения
порохов. При испытаниях новых жидких топлив всегда определялся нижний порог
устойчивой работы двигателя при снижении давления в КС. Гришина заинтересовал
этот вопрос применительно к пороховым зарядам. Испытывались разные рецептуры
порохов и конфигурации пороховых шашек. Я провел свыше 100 таких испытаний.
Работы велись не по плану, а в свободное от основных испытаний время. Гришин просил,
чтобы я систематизировал и анализировал результаты испытаний в своей рабочей
тетради. /конечно, секретной/. Через какое-то время Гришин переключился на
другую тематику и забыл об этой работе. Там был собран интересный материал. Я
долго хранил этот материал и дал разрешение на уничтожение только лет за пять
до моего окончания работы в КБХМ.

 Другая интересная работа была
отработка двигателя С3.20М5 для повышения потолка полета истребительной
авиации. Большим энтузиастом применения ЖРД в авиации был Герой Советского
Союза летчик - испытатель Г.К.Мосолов. Он несколько раз приходил на стенд
смотреть за ходом испытаний. В кабинете Белякова, стоя у доски, при помощи
формул доказывал преимущество применения ЖРД совместно с ТРД. Испытания
двигателя в составе ускорителя проводились на 8-м стенде, где ведущим был Ланда
Е.Г. Он и ездил на летные испытания. На экспериментальном самолете конструкции
Лавочкина С.А.  Мосолов установил
несколько мировых рекордов высоты, которые были зарегистрированы Международной
Авиационной Федерацией. Двигатель ЖРД включался на высоте 9-11 км., и поднимал самолет на
высоту до 35км.

 В 1957-1958 годах у меня были
интересные командировки на полигон в Сары-Шаган. Не был готов штатный двигатель
для 2-й ступени ракеты В-1000 и было принято решение на первых ЛКИ использовать
двигатель конструкции Д.Д.Севрука. Я был определен представителем фирмы на эти
испытания. Первый раз я полетел на полигон на рейсовом ИЛ-12 со множеством
промежуточных посадок. /Саратов, Уральск, Актюбинск, Кустанай, Акмолинск,
Караганда, Балхаш/. Поездка длительная, утомительная. Перед Уральском задымил
один двигатель. Ночевали в Уральске, пока не прилетел другой самолет. Гостиница
для приезжих на центральной площадке в Балхаше была в одноэтажном доме с
койками в два яруса в большом зале. Правда, командированных на 6 площадку,
помещали в отдельный отсек с одноэтажными кроватями и с проходом через
специального часового. До отправки на площадку /это км. 60 от штаба на
центральной площадке/ я прожил в центре на берегу Балхаша дня два. Обошел весь
городок. Запомнилось, когда проходил днем мимо дома офицеров услышал прекрасный
женский голос. Шла репетиция. Я стоял и слушал, как в открытые окна доносилась
мелодия из оперетты. Там были слова: «Одесса, мой город родной». Они звучали
таким диссонансом с окружающей обстановкой.

 Забегая вперед, расскажу, что осенью
жены офицеров устроили «забастовку». В городке не было фруктов и молочного
питания для детей. Приезжал генерал-полковник Г.Ф.Байдуков, он был еще и
депутат Верховного Совета СССР. Только после его приезда было обеспечено
нормальное снабжение продовольствием, а из Ташкента пошли самолетами разные
фрукты. 6 площадка была малочисленная и строго изолированная. Никто не мог ее
покидать без особого разрешения представителя КГБ. Для гражданских  и 
военных руководителем на площадке был начальник экспедиции от
организации П.Д.Грушина полковник Бондзик Григорий Филиппович. По первой,
твердотопливной ступени было человек 10-15 представителей от НИИ - 125
/Люберцы/. Им нужно было поддерживать строгий температурный режим заряда и
равномерно по всем отдельным шашкам. Первый пуск в 1957 г. был неудачный, до
нашего двигателя дело не дошло.

Я возвращался домой через Алма-Ату. Ночью проезжали станцию Чу. Там жили
разные ссыльные. И отпетые бандиты, которые отбывали ссылку после заключения, и
лица сотрудничившие с немцами во время оккупации, в основном это были бывшие
полицаи. Там, на подъеме, на тихом ходу поезда, крюками из окон вытаскивали
вещи; доставалась при этом и людям. Несмотря на духоту все закрывали окна и
прикрывали стекла чем-нибудь твердым.  На
станции в Сары_Шагане билетов на поезд Караганда-Алма-Ата не продавали, но люди
садились. Перед самым отходом поезда я спросил у проводника, как мне проехать.
Мне нужен был билет для отчета по командировке. Он сказал, что поговорит с нач.
поезда. Вагон был почти пустой. Все проводники и нач. поезда были армяне. Перед
Алма-Атой пришел начальник поезда за деньгами. Я спросил билет. У него его не
было. Его уже не интересовали деньги, но я не отставал от него. На вокзале в
Алма-Ате он мне поставил в командировке отметку о проезде в мягком вагоне с
печатью нач. вокзала. По этой отметке мне и оплатили проезд при отчете за
командировку. В Алма-Ате я зашел, по договоренности с мамой, к Ф.И.Каминской,
ее старой знакомой еще по Воронежу. Они с мужем переехали из Москвы в Алма-ату
после того, как в Финскую войну погиб их единственный сын. Они не могли жить в
комнате, где все напоминало о нем. Я осмотрел центральную часть города. Впервые
увидел горы. У них между домом и проезжей частью улицы протекал арык, а они
жили почти рядом с центром.

 Второй раз в 1958 г. я полетел через
Ташкент на самолете ТУ-104 международным рейсом Москва-Дели. В аэропорте
Внуково был отдельный зал для международных рейсов. Там было полупусто, при
толкучке в общем зале. Я набрал разных проспектов. Удивило хорошее обслуживание
в самолете. Но почти все вышли в Ташкенте. Добрался до места без приключений. К
пуску готовились примерно месяц. У меня не было никакой работы. Все возились с
первой ступенью. В столовой на площадке вышел из строя большой холодильник.
Один из командированных взялся его отремонтировать. Он пригласил меня, как
самого свободного в помощники на подхвате. Заключили официальный договор с в/ч.

Холодильник через несколько часов заработал. Меня тоже причислили к
специалистам по холодильникам. Подготовка к пуску проходила в очень напряженной
обстановке. Меня правда это не касалось. Мы должны были впервые перехватить
ракету, запущенную с ГЦП. Нужно было у нас закончить подготовку к пуску
синхронно с пуском ракеты с ГЦП. За сутки перед пуском Бондзик предложил мне
съездить на охоту на сайгаков. Поехали ночью на газоне. Фары были разведены под
углом. Долго колесили в поисках стада по степному бездорожью. За стадом гнались
на полной скорости. Я боялся вылететь из машины или что мы перевернемся.
Бондзик стрелял стоя из автомата с одной руки. Сайгаки бежали перед машиной в
разрезе лучей фар. Вся охота длилась несколько минут. Подстрелили несколько
сайгаков. Подобрали их в машину и домой. Сайгаков отдали на кухню для
завтрашнего парадного ужина. Излишне напоминать, что на площадке был абсолютный
сухой закон. Пуск был объявлен удачным. Ракета прошла недалеко от цели. Была ли
она поражена осколками простого заряда не ясно, но ракета предусматривала
ядерный заряд. Он бы уж точно поразил цель. Результаты были доложены Хрущеву. И
было объявлено, что в СССР создана противоракета.

 На площадке был торжественный ужин
со спиртом. На следующее утро я  уехал в
штаб, где велась обработка телеметрии и нужно было выпустить отчет для отправки
в Москву. С телеметрией была задержка, многие параметры записать не удалось. По
двигателю 2-й ступени была только запись давления в газогенераторе, а в отчете
нужно было заполнить еще ряд параметров. В разговоре по ВЧ мне примерно
объяснили, что можно сделать. Ходом составления отчета интересовался начальник
полигона генерал Дорохов. Был конец октября, он ежедневно по утрам купался в
озере. Рассказывали, что и зимой солдаты делали ему прорубь. В бюро пропусков один
сержант при просмотре моего паспорта, обнаружил, что мы земляки. Он был из дома
19А по улице Усачева. Он мне поставил в пропуске дополнительный значок,
разрешающий выход из городка в любое время. В закусочной на берегу Балхаша был
ограниченный выбор. Из выпивки был только спирт питьевой в бутылках. Черный
хлеб, манты /большие пельмени/ и очень вкусная отварная рыба /почти без
костей/. В гостинице для приезжих /гражданских/ был такой случай. Поздно
вечером прибыла группа командированных, многие из которых были в крови. Дело
было перед 7 ноябрем.  Люди с дальних
площадок стремились выбраться домой. С одной из площадок летчики по какой-то
причине отказывались вылетать. Когда начальство их заставило вылететь, они стали
выделывать фигуры высшего пилотажа. Не привязанные, с откидных боковых
сиденьях, ребята летали по воздуху в самолете. Некоторые получили переломы рук
и ребер. Их отправили в госпиталь. По нашей гостинице раздался клич: пойдем
бить летунов. Большая толпа двинулась к военному общежитию. Но там своевременно
подготовились, и был вызван наряд вооруженных солдат, которые предотвратили
драку. Я несколько дней загорал на берегу Балхаша в ожидании самолета среди
высоких камней. Солнце припекало хорошо, но чуть не так повернешься холодный
ветер прямо обжигал. Там еще нужно было опасаться тарантулов и кара-куртов.
Отчет я подписал тогда, когда все прямые самолеты уже улетели. Меня записали на
АНТ-2, который летел в Ташкент. Там было не больше 5-и пассажиров. Один
полковник и жена какого-то начальника. В горах при подлете к Ташкенту попали в
зону резкого перемена климата. Самолет проваливался в воздушные ямы. Состояние
невесомости длилось долгие секунды. Женщину все время рвало. Полковник всячески
пытался ей помочь. Я, наблюдая за этой картиной, совсем забыл о своих
неудобствах. В Ташенте я купил очень большую дыню. Но меня с ней почему-то не
пропустили в самолет. В следующий раз я наметил себе маршрут самолетом до
Фрунзе, потом автобусом до Алма-Аты, а затем поездом. Так ездил кто-то из
командированных. Но это осталось в мечтах. ОКБ-3 слили с ОКБ-2 и работы с
Грушиным по этой тематике были прекращены.

 Теперь несколько слов об
общественной жизни в отделе. О спорте. В отделе всегда была волейбольная
площадка и футбольное поле в половину настоящего. Выступали на соревнованиях
между отделами и цехами на первенство ОКБ. Две или три зимы заливали каток, где
играли в хоккей с шайбой. В отделе было два стола для настольного тенниса и
регулярно устраивались шахматные турниры. В отделе был свой духовой оркестр,
которым ходили на демонстрации и без которого не обходились похороны. Был
академический хор, который входил составной частью в сводный хор Дворца
Культуры. В конце 55 года меня, как единственного комсомольца с высшим
образованием, избрали секретарем комсомольской организации отдела.  В декабре 56 года приняли кандидатом в члены
партии. В качестве партийной нагрузки избрали в профбюро ОКБ, где мне, как
представителю экспериментального отдела, дали сектор техники безопасности. В
январе 58 года приняли в члены партии. В отделе я регулярно проводил доклады по
международному положению.  Запомнился
прием в партию на открытом партсобрании Д.Д.Севрука. Рассказывая свою
биографию, он подчеркнуто подробно рассказывал о пребывании в Магадане. Как он
там сумел заводить машины в 40 градусный мороз и как после этого его перевели в
«шарашку» в Казань, где он стал работать с Глушко В.П., а его кровать стояла
рядом с кроватью С.П. Королева, где у них была единая тумбочка.

Перехожу вновь к своим семейным делам, на долю которых у меня оставалось
всегда мало времени. 05.06.1957 года у мамы произошел обширный инфаркт. Это
случилось через два месяца и десять дней после выхода на пенсию. Работа для нее
была основным образом жизни. Последние 25 лет, после смерти моего отца, она
оставалась единственным кормильцем для двоих детей и престарелой бабы Вари. На
работе и в командировках она проводила много времени, но зато «прелести»
коммунальной жизни во многом проходили стороной. Однако, репрессии 30-х годов и
их последствия, напряженная работа во время войны и пребывание в последние годы
на низкооплачиваемой работе привели к истощению нервной системы и к хронической
гипертонической болезни. Она, всегда привыкшая заботиться о ком-нибудь, причем
часто о совершенно посторонних людях, оказалась никому ненужной и в то же время
не приспособленной к хозяйственной жизни. 
Её неполная пенсия и почти отсутствие таковой у бабы Вари при пустой
сберкнижке также не способствовали оптимизму. В больницу она категорически отказалась
ложиться. Дома ей помогала баба Варя. Из поликлиники за ней наблюдала
участковый терапевт Софья Лазаревна, с которой у нее были дружеские отношения.
Тогда после инфаркта предписывали строгий постельный режим не меньше месяца.

 В этом году мы с Риммой собирались
вывести Иринку на дачу. Дачу хотели снять в Валентиновке или в Загорянке,
поближе от моей работы. Вместо 4-х часов на дорогу теперь у меня было только
полтора в оба конца. Дачу снимали по рекомендации знакомых у их знакомых. Это
были люди лет 50-и очень доброжелательные и интеллигентные. Дача была
расположена на границе между Валентиновкой и Загорянкой в 20-и минутах ходьбы
от ст. Валентиновка. Условия там были хорошие. Мы договорились, что приедем и
на следующий год и даже оставили все дачные вещи. Но зимой неожиданно умер хозяин
дачи, и нам пришлось в 58 года снимать в другом месте, но тут же в
Валентиновке. В 57 году я впервые в жизни ходил за грибами. По дороге от
станции к даче я шел как-то раз с работником ОКБ-3 Мицкевичем Сергей
Валентиновичем, у него там была дача. Он и пригласил меня сходить за грибами.
До леса от нашей дачи было не больше 20 минут хода. В те времена там еще были
грибы. С.В. в них хорошо разбирался и хорошо их находил. Ходил я с ним только
раза два. Дед С.В. Мицкевича был другом и соратником В.И. Ленина. Говорили, что
С.В. /он был 1918 г.р./
в свое время сидел на коленках у Ленина. В дальнейшем он писал письма в ЦК
партии о неправильной партийной политике и, в конце концов, в середине 60-х
годов написал заявление о выходе из партии. Это было, когда я уже работал
секретарем парткома и с его персональным делом ездил в ЦК к Бурову. В 57-58
годах по выходным приходили к нам Олег, Гарик и Негинский. (товарищи по дому на
Усачевке) Играли в преферанс, но это было редко. Когда не было кворума,
садилась играть мама, ей это доставляло большое удовольствие. После бани по
выходным или за преферансом выпивали сухого вина. Водку не пили. Олег после
окончания МГИМО от Минсельхоза съездил в США. Это было после поездки в США
Хрущева и начала кукурузной компании. Поездка Олега была единичной и не
продолжительной. В дальнейшем он работал зав. международным отделом в «Неделе»
/это приложение к газете «Известии»/.

 

ГЛАВА 2

 

1959 год оказался очень
насыщен событиями, и мне не удалось в рамках главы 1  довести рассказ до 1961 года, как я
собирался. 16.01.1959 года в моей трудовой книжке появились две записи: №3.
Уволен с переводом в
ОКБ-2 Госкомитета по оборонной технике. Приказ ГКОТ №11 от 16.01.59 года и №4.
Принят на должность ст. инженера отд. 15. От того же числа и тем же приказом.
Но перед этим стоит запись, что 25.08 58. Переведен на должность ст. инженера
31 отдела ОКБ-3. Надо сказать, что еще в конце 1956 года нач. отдела Беляков
В.П. сделал мне официальное предложение перейти на работу на стенд №6
начальником стенда с окладом 1600 р. Стенд №6 тогда последним из стендов
испытательной станции, который  вводился в строй. Это
был самый крупный стенд в ОКБ, его станок позволял испытывать двигатели с тягой
свыше 20 тонн. Это был единственный стационарный стенд в отделе, где испытания
двигателя проводились в горизонтальном положении, что предъявляло повышенные
требования к обеспечению надежного запуска двигателя. Все другие начальники
стенда получали 1400-1500 р., но никто из них не имел высшего образования. К
этому времени у меня было достаточно испытаний, которые подвергались
критическому разбору на оперативных совещаниях у Белякова. При проведении
испытания я был должен обеспечить надежный запуск с тем или иным опережением
одного из компонентов, работу на режиме при заданных значениях давления в КС и
соотношении компонентов. Я не буду описывать всю технику подготовки к
испытанию, но это была довольно сложная работа, требующая и определенных
технических знаний и точности в проведении расчетов. Кроме того, нужно было
обеспечить максимальное получение информации при проведении каждого испытания.
У меня было достаточно ошибок, которые приводили к отклонению работы
испытываемого изделия от заданных значений, потери информации, а иногда и к
взрывам, приводившим к полному уничтожению материальной части. Беляков
предлагал мне временно поработать под руководством опытного ведущего
П.Д.Петрищева и поднабраться опыта. Я отказался от этого предложения, хотя моя
зарплата увеличивалась при этом на 25%. К этому времени я уже вкусил
преимущества самостоятельной работы ведущего инженера. И не мог себе
представить работу под постоянным контролем кого-нибудь. Беляков не очень
настаивал. Я был направлен на работу С.Д.Гришиным, который был непосредственным
начальником Белякова, как зам. Главного конструктора по испытаниям и для
которого я проводил испытания по аномальному горению порохов. Но перевод мой в
ст. инженеры задержался до августа 1958 года. К этому времени меня обогнали по
зарплате некоторые из начинавших работать в ОКБ вместе со мной.

 Так или иначе, к январю 1959 года я был уже
опытным инженером испытателем, не делал старых ошибок /еще Беляков отмечал, что
у меня нет старых ошибок - они все новые/ и пользовался определенным
авторитетов в отделе и КБ. В ОКБ-3 сложилось правило, что если у испытателей
возникали какие-либо вопросы к конструкторам, то их вызывали на стенд. Может это было от того, что ведущие были в должности начальников групп или секторов. Я
ограничивался тем, что приглашал конструкторов ко времени, когда намечалось
испытание. В промежутках между испытаниями, выдав задание стендовой бригаде, я
предпочитал сам ходить по отделам ОКБ. Интересовало, как и почему
разрабатывается то, или иное изделие. При испытаниях неохлаждаемой камеры
С3.25М меня интересовал выбор расположения форсунок и результаты их холодных
проливок. Это мне нужно было для того, чтобы расположить камеру на стенде таким
образом, чтобы наиболее опасное место я видел из пультовой во время испытания и
смог бы своевременно нажать кнопку «останов». Проливки форсунок проводила Сточек
Нина Павловна. Эта очень знающая и интеллигентная женщина /она знала несколько
иностранных языков/, и продолжала работать в свои 80 с лишним лет в 2005 году,
когда мы встретились на похоронах Митяева. Проливки камер по гидравлическому
тракту проводил Монастырский Николай Николаевич. Хотя результаты проливок
указывались в документах на изделие, меня интересовала идентичность замеров,
для подсчета перепада давления на всем тракте от стендовых баков /где я задавал
давление/ до давления в КС /Рк КС/. Рядом находилась пневмо-вакуумная
лаборатория, где руководителем был Яблоник Виктор Матвеевич. Там тоже
приходилась бывать. Яблоник проводил холодную отработку агрегатов, в том числе
в единственной в ОКБ-3 термобарокамере. Эти агрегаты потом проверялись у меня
на компонентах и на огне.

 В ОКБ-3
находилась центральная химическая лаборатория всего института. Она сопровождала
междуведомственные испытания топлив, которые проводились у меня на стенде.
Возглавлял лабораторию д.х.н. Голованов Николай Васильевич. В лаборатории было
две группы: горючих и окислителей. Группой горючих руководила жена Н.В. к.х.н.
Маргарита Васильевна, группой окислителей В.С.Харыбина.  Мне приходилось проводить испытания различных
пар компонентов. Из горючих это были различные сорта керосина и горючих,
созданных на его основе /типа ТМ-130 и ТМ-185/. Самовоспламеняющиеся  горючие, как ксилидин, ТГ-02, НДМГ, из
экзотических помню только ВГ-31. Окислители все были на основе азотной кислоты.
Кислородных двигателей у нас не было, а АТ вошло в моду уже в период ОКБ-2.
Окислителей на основе азотной кислоты было много. Это зависело от
температурного диапазона в котором применялись изделия и материалов баков.
Менялся % АТ и добавки различных кислот. /АК-27и, АК-20ф и т.д./ У нас в отделе
на пороховом стенде, который находился отдельно от других стендов, работал
Перфильев Василий Никитович. Он изобрел Меланж-50 /50% азотной и 50% серной
кислоты/. Эта смесь, в качестве пускового окислителя, обеспечивала «пушечный»
/100% номинального расхода/ запуск двигателей. У немцев был всегда ступенчатый
запуск с пусковым окислителем М-10. После слияния ОКБ-2 с
ОКБ-3 лаборатория Голованова в полном составе 
перешла к Королеву в ОКБ-1. Вторая химическая лаборатория была только
для анализа проб топлив из стендовых баков перед испытаниями. Ее возглавлял
Кандалинцев Виктор Николаевич. Заместитель Степанов Виктор Ильич. Эта
лаборатория осталась в составе ОКБ-2, т.к. и ранее обслуживала его
испытательную станцию. Степанов был сосед по даче /через Васютина/.

Из Москвы по утрам
в Подлипки тогда ездило много народа. Занимали 1-2 купе для постоянных
попутчиков. Меня удивляло, как ухитрялись сыграть пульку в преферанс за 35
минут пути. На обдумывание хода уходили доли секуды. Быстро открывали карты и
говорили: своя игра или кто-нибудь без взяток. Стоимость вистов была такая, что
часто играли «мизер». Заводила был Яблоник. При игре в шахматы, а он был
кандидатом в мастера, игра шла наполовину вслепую. Компания была
«интернациональная», были представители всех трех ОКБ и каких-то отделов НИИ.
Постоянным игроком был и Андреев Павел Павлович, нач. испытательной станции
ОКБ-2.

 В 59 году после перехода в ОКБ-2 для нашего
отдела мало что поменялось. Весь состав остался старый со своим начальником
Беляковым. Гришин стал замом Исаева по изделиям, перешедшим из ОКБ-3 и
находящихся в разработке по директивным документам. Зам. Исаева по испытаниям
был Новохатний Григорий Иванович, очень симпатичный во всех отношениях человек,
но на порядок уступающий Белякову в технической грамотности. У Исаева главным
во всем был конструктор. Испытатель был второстепенной фигурой, работающий
строго по указаниям конструктора, конечно, за исключением чисто стендовых дел.
Причины объединения двух ОКБ были в следующем. Они во многом дублировали друг
друга по тематике. У них было одно задание, на конкурсной основе, на разработку
двигателя для управляемой зенитной ракеты КБ П.Д.Грушина, за которым тянулись
задачи радиотехнических фирм, находившихся ранее под эгидой Л.П.Берия и
создание системы ПВО страны. Сравнительные испытания двигателей двух ОКБ
показали, что обе фирмы выполнили задания ТЗ. У Севрука была даже более
перспективная  двухкомпонентная схема
двигателя С3.20. Правда, система регулирования тяги и поддержания соотношения
компонентов двигателя С2.711 была лучше у Исаева. Удельная тяга была несколько
лучше у Исаева, на головке КС у него стояли 2-х компонентные форсунки.
Применение 3-его компонента изопропилнитрата в двигателе С2.711 для питания ГГ
требовало дополнительных баков на ракете. Грушин однозначно выбрал двигатель
Исаева. Здесь основную роль сыграл такой фактор. Севрук считал ТЗ на разработку
двигателя основным документом, определяющим весь ход отработки, и всячески
противился всем его изменениям. Исаев считал волю заказчика законом и принимал
все изменения ТЗ. Исаев имел уже большой опыт серийного производства своих
двигателей на различных заводах.

Характер и
внешний облик у них были почти противоположными. Севрук всегда хорошо одевался.
Хорошие без малейшей складки костюмы, модельная обувь, белоснежная
накрахмаленная рубашка и галстук под тон костюму. Я не знаю, кто кому подражал,
Севрук Глушко или Глушко Севруку, за долгие годы их совместной работы. В
кабинете у Севрука всегда был порядок на столе, ни одной лишней бумажки,
стерильная чистота в кабинете, обязательные бутылки «Баржоми». На работу и с
работы в машине он ездил всегда один. После фактической ликвидации ОКБ-3 Севрук
вернулся в Химки, где его Глушко взял на старую должность зам. Главного
конструктора. Квартира у Севрука была в Химках. Однажды в 1959 году в один из
выходных дней к Севруку в Химки приехал В.Я.Малышев, который в числе трех
конструкторских отделов в полном составе влился в ОКБ-2. /Еще один двигательный
отдел был Р.А.Скорнякова и агрегатный отдел В.С.Климова/  Малышев недавно получил «Волгу» и в разговоре
упомянул, что нужно проходить ТО. Севрук настоял, что он сам сделает ТО. В
гараже у Севрука было несколько комбинезонов, рабочая обувь, перчатки и
всевозможные инструменты и приспособления. Севрук провозился продолжительное
время, пока все не проверил и не отрегулировал. Видимо от этого он получал удовлетворение, а машина Малышева после этого ТО ходила намного лучше. В июне 1962 года
Севрук был назначен директором и Гл. конст. п/я 3739 / ОКБ ГКАЭ/ на основе
бывшего института двигателей АН, с задачей разработки ядерных установок и
двигателей. ОКБ имело филиал в Калининграде, будущее КБ «Факел».  Исаев на работу часто приходил в клетчатой
рубашке с расстегнутым воротом. и, сколько я его помню, он ходил в ботинках на
микропористой резиновой
подошве. Из головных уборов он признавал только кепку и первый годы ходил в
коричневой кожаной
куртке. Примерно в такой куртке его 1-й зам В.Н.Богомолов ходил еще много лет.
В машине у Исаева от проспекта Мира /на доме висит мемориальная доска/ до работы
все места были заняты. Когда он получил «ЗИМ», то и два откидных места были
заняты. Среди постоянных пассажиров /«экипаж», как он называл /, были простые
инженеры, давно работающие с ним. Всю дорогу шел обмен мнениями, большей частью
не по служебным вопросам. Про Исаева написано несколько книг и несколько
десятков статей и очерков. Много о нем написано и в книге Б.Е.Чертока «Ракеты и Люди». Я нашел в интернете дополнительные
материалы о работе и личной жизни Исаева. Впоследствии я буду рассказывать только
о своих личных впечатлениях.

 Первая работа, которую мне пришлось проводить
после перехода в ОКБ-2, была отработка двигателя ТДУ корабля «Восток».
Несколько слов о предистории создания ТДУ. Я не знаю, кому поручал Королев
проектировать и создавать первые ДУ первых спутников. Это могла быть
организация его «друга» Глушко или свои подразделения под руководством Князева
или Мельникова, рассматривался и вариант твердотопливной ДУ.  Еще с 56 года он говорил о необходимости
создания спутника с активной системой ориентации. 15.05.58 года был запущен 3-й
искусственный спутник массой 1327кг., а создание ДУ космического аппарата не
просматривалось в ближайшее время. В мае 1958 года Королев пригласил к себе Исаева и
предложил ему создать ТДУ, базируясь на ранее сделанных разработках. В тот же
день позднее состоялась рабочая встреча. Исаев прихватил своих разработчиков с
материалами и пошел конкретный разговор по пунктам ТЗ. Наиболее сложный вопрос
был по массе ТДУ /сухой и заправленной/. У Королева было серьезное ограничение
по весам. Королев со свойственным ему артистизмом решил вопрос по сухому весу
ТДУ, приравняв его к живому весу Исаева /105кг./. Но были и другие проблемы.
Дефицит весов исключал возможность дублирования двигателя и его агрегатов, а
требовалась его исключительная надежность. Двигатель должен был запускаться в
космосе, а никто не знал, как обеспечить надежный запуск в вакууме. Для запуска
важной проблемой было исключение возможности попадания газового пузыря из
топливных баков, где топливо находилось в состоянии невесомости. И самое
главное это были сроки. На всю отработку ТДУ давалось менее года. Чтобы
уложиться в заданные веса, Исаеву пришлось отказаться от надежной
вытеснительной системы подачи и перейти на работу  с ТНА, где для уменьшения веса ТНА пришлось
применить турбину со 100 000 об/мин., которых до сих пор не было в ЖРД. ТДУ
была одноразового применения. В качестве агрегатов, обеспечивающих запуск и
останов двигателя, применялись пироклапана, 
имеющие минимальную массу. Основной объем отработки пришелся на
испытания двигателя на 3-м стенде, где я был ведущим. Для экономии материальной
части, а соответственно и сроков, двигатель на стенде испытывался несколько
раз. Для этого с двигателя, висящего на стенде, срезались  ножовкой пироклапана, полости двигателя
промывались от вредных компонентов, сушились 
продувкой горячим воздухом, и вновь проводилась приварка пироклапанов
непосредственно на стенде. Все это делалось с грубейшими нарушениями техники
безопасности и часто в сверхурочное время.

 Разработку
ТДУ в двигательном отделе А.А.Толстова вела группа В.С.Варенникова.  Варенников и Ф.П.Чирков /непосредственно
отвечающий за проведение испытаний от КБ /присутствовали на всех испытаниях. По результатам испытаний оперативно принимали решения
по доработке материальной части и продолжению испытаний. Изготовление
материальной части в производстве от группы Варенникова вела В.П.Анисимова.
Повторное использование материальной части двигателя, способствовало набору
статистики для подтверждения надежности. Проводились испытания по определению
надежности запуска в вакууме, для чего мы вакуумировали полости двигателя перед
запуском. Инженер группы измерений в нашем отделе И.С.Зобов придумал
устройство, обеспечивающее сохранность вакуумного датчика при запуске и обеспечение показаний
разряжения с высокой точностью. Но мы, конечно, не могли создать вакуум, как в
космосе. Исаев принял решение ставить в полете заглушку в сопло, а КС перед
запуском надувать воздухом. Испытания двигателя на стенде, а не в ДУ, позволяло
увеличить время работы двигателя в несколько раз по сравнению с работой в ДУ,
где время работы ограничено запасом топлива в баках. Запуск ТДУ в невесомости
обеспечили эластичные пластмассовые мешки в топливных баках, которые исключали
возможность попадания газового пузыря в двигатель. Работники отдела
неметаллических материалов Херсонская и Бонди провели большую работу по выбору
материала, подтверждения его стойкости, раскройке и сварке мешков. На
двигательном стенде, где ведущим был А.Д.Тавзарашвили, отработали заправку ТДУ
и провели чистовые  испытаний ТДУ в
сборе. Эти работы от КБ курировал молодой инженер из группы Варенникова – Романов Владилен Сергеевич, который и сейчас работает в том же отделе, но в должности начальника отдела. Когда отработка ТДУ подходила к концу, на
испытания двигателя на повышенный ресурс приехал Королев. Ему предложили встать
за мой пульт и провести «останов» в любое время за заданным ресурсом. Он
отказался и сказал, чтобы это делал ведущий испытание и в соответствии с программой.
Испытание прошло успешно, и он остался доволен результатами отработки. Уже
15.05.60 года, меньше через год с момента получения ТЗ, было проведено 1-е ЛКИ,
а 12.04.61 года с 6-й летной ТДУ полет совершил Ю.А.Гагарин. Ведущим
конструктором ТДУ /и при пусках на полигоне/ был Н.Г.Скоробогатов.  После полета Гагарина была награждена большая
группа работников ОКБ-2. В первоначальном варианте мне был намечен орден
«Трудового Красного Знамени», а Тавзарашвили «Знак Почета», что соответствовало
вкладу в отработку. Но на каком-то этапе /говорили, что за пределами ОКБ/ нас
поменяли местами. У Тавзарашвили за плечами были 4-е года войны и боевые
ордена. Я этого, конечно, тогда ничего не знал. Это мне позднее рассказал
В.П.Беляков.

  После
объединения ОКБ-2 и ОКБ-3, у которых обозначение двигателей было С2 и С3, Исаев
объединил и название двигателей. В 1959 году появились индексы от С5.1 до С5.6.
Только по этим двигателям можно судить о многообразии задач, решаемых Исаевым.
С5.1 и С5.2 это продолжение работ, начатых в ОКБ-3 по ТЗ Главного Конструктора
А.В.Потопалова. Исаев пересогласовал эти ТЗ в сторону улучшения характеристик
двигателей. С5.1 предназначался для зенитной управляемой ракеты со спецзарядом.
С5.2, разрабатывалась по ТТТ РВСН, как ракета средней дальности, как с обычным
зарядом, так и специальным. Обе эти ракеты, после небольших модернизаций
двигателя, были приняты на вооружение и эксплуатировались долгие годы.
Двигатель С5.2 серийно изготавливался на Воткинском заводе, практически до того
времени, когда он был передан под тематику А.Д.Надирадзе для изготовления
твердотопливных двигателей. С5.3 двигатель, разрабатываемый по ТЗ В.П.Макеева
для его первой ракеты, стартующей из подводного положения. С5.4 это как раз и
есть ТДУ, о которой я говорил выше. В дальнейшем корабль «Восток» был переделан
в первый космический разведчик. Он был принят на вооружение  под маркой «Зенит» и долгие годы серийно
эксплуатировался в интересах ГРУ МО для фотографирования интересующих объектов
и районов дислокации. ДУ «Зенита-2» в цельносварном варианте под индексом 8Д66
долгие годы изготавливалась на ЗМЗ.  С5.5
был первый двигатель, с которого началось исследование Луны. Я участвовал в его
отработке и его дальнейших модификаций. На стенде впервые отрабатывался режим
малой тяги, обеспечивающий мягкую посадку на Луну. Здесь у меня произошла
стычка с одним из теоретиков ОКБ-2 Ф.В.Цетлиным, который без моего разрешения
зашел на стенд и начал учить механиков что и как нужно делать. Я ему сказал,
что если он еще раз войдет на стенд без моего разрешения, то его случайно могут
облить кислотой или гептилом. В дальнейшем у меня установились с ним хорошие, почти дружеские
отношения. С5.6 Двигатель для ракеты «воздух-море», которую разрабатывал друг и
соратник Исаева А.Я.Березняк по заданию ВВС в Дубненском КБ. В дальнейшем все
ракеты этого КБ создавались с двигателями КБ Исаева. Одной из таких ракет был
потоплен израильский крейсер «Эйлат» в войне 1966 года.

 Несколько
слов о двигателе, который послужил формальной причиной объединения двух ОКБ.
Исаевский двигатель С2.711 был принят на вооружение. Вскоре Исаев разработал
двигатель С2.720 уже по 2-х компонентной схеме. Эти двигатели и их модернизации
серийно изготавливались на Уфимском авиационном заводе. Двигателей этого типа
было изготовлено свыше 40 000. Ракетами с этими двигателями оснащались все
пояса ПВО страны. /Зенитный ракетный комплекс С-75 и его модернизации/. Такой
ракетой был сбит американский разведчик Пауэрс, после чего были прекращены
полеты самолетов У-2 над нашей территорией. Можно сказать, что большую роль эти
ракеты сыграли в победе вьетнамского народа. Когда численность американской
армии достигла во Вьетнаме 500 000, а победа была далека, американцы решили
уничтожить все военные и промышленные объекты во Вьетнаме тотальными бомбардировками
с Б-52. Большие потери этих «неуязвимых» самолетов /в том числе и от ЗУР/
положили конец американскому господству в воздухе. Эта ракета в дальнейшем
экспортировалась примерно в 20 стран. Всего за время работы ОКБ-2 – КБХМ было
разработано и передано в серийное производство или эксплуатацию свыше 100
двигателей и ДУ.

 Теперь
сделаем перерыв в рассказах о работе и перейдем к семейной жизни. Еще в 1949
году была объявлена запись в очередь на покупку автомашины. Запись проводилась
на Бакунинской, в единственным в то время в Москве магазине, где продавались
автомобили. Записались в очередь почти всей группой. Запись проводилась на
«Москвич 401» и  «Победу». Я записался,
конечно, на «Победу», «Москвич» мне не нравился. В течение многих лет я и не вспоминал
об этой записи. В конце мая или начале июня приходит из магазина открытка, что
подошла моя очередь. Но, не задолго, перед этим был полностью прекращен выпуск
«Побед», которые еще в начале 59 года выпускались одновременно с начавшимся
выпуском «Волг». «Победа» стоила 16 000 а «Волга» уже 30 000. У нас с Риммой на
книжке было 16 600. Моя зарплата была в это время 1 700р. Я уже получал 15%
выслуги за 3-х летний стаж работы. Какие-то деньги я заработал за время
командировок. У мамы на книжке был чистый ноль. У родителей Риммы
сколько-нибудь солидных капиталов не было. Было ясно, что покупка машины, это
не для нас. У нас были только планы по мебели и какой-то одежде. В электричке,
по дороге на работу, я сказал полусмехом о полученной открытке.
Яблоник сразу предложил мне продать ее ему. Я сказал, что такими вещами я не
занимаюсь, и предложил просто отдать ее ему. Он категорически отказывался взять
ее бесплатно и предложил это обсудить на встрече с Риммой. Он пригласил нас
сначала домой, а потом в какой-то ресторан, где мы вчетвером поужинали. Виктор
Матвеевич был большим гурманом, пил мало и только хорошие вина. Римма тоже была
против получения денег за открытку, эти деньги не казались заработанными. Но
Римма с Соней /жена В.М./ сошлись на том, что можно на машине съездить на Юг.
Мне в этом году исполнялось 30 лет, а я ни разу не был на юге и не видел моря.
На том и порешили. Получали и регистрировали машину недалеко от нашего дома в
Олсуфьевском переулке. На работе больше всех переживал Иванов Н.Н., который
говорил, что я дурак, и он был готов дать мне за открытку 15 000. 21-я «Волга»
была просторная машина. Кроме нас 4-х поехала и дочка В.М. Марина, которой
тогда было примерно 4 – 5 лет Ехали не торопясь, и уже в Орле остановились переночевать в
центральной гостинице. Тогда путешествовать на машине было одно удовольствие.
Дороги пустынные, но трасса в приличном состоянии. В гостиницах и кемпингах
можно было найти свободные места. Каждые 3-4 часа делали
короткие остановки. Запомнился пейзаж Донбасса с его копрами и терриконами, с
поселками сплошь в зелени и обязательным прудом.

Теперь возвращаюсь домой. Ирина была с детским садом на даче. Детский сад
был от ВМФ, располагался рядом с нами в доме №64 по ул. Усачева. На дачу
выезжали в Купавну, где у ВМФ была какая-то база. Перед отъездом были у Иринки,
порядки там были строгие. Отпускали только на небольшое время и недалеко от
детского сада. Отпустили Иринку с какой-то подружкой, к которой тоже приехали
родители. Отец этой подружки был саблист, чемпион мира Яков Рыльский. Я у него
все спрашивал, где же он работает, а он смотрел на меня, как на дурачка. Но
когда он сказал, что он лейтенант ВМФ, я это и засчитал его настоящей работой.

 Уехали мы примерно 3 августа, 5-го у
мамы был серьезный сердечный приступ, а 17-го /в мой день рождения/ она
перенесла повторный инфаркт. Сохранилось последнее письмо, которое я написал
маме. /у него отсутствует начало/. «…Первые три дня мы жили в Лоо. Там до моря
было ходить не более 15-20 минут. Но жилье было неважное. В комнату надо было
проходить через 2 хозяйских комнаты. В первый день море встретило нас небольшим
штормом, примерно 4 балла. Я, конечно, полез купаться и получил удар камнем по
ноге, несколько дней нога болела. В Лоо галька крупная, но много хороших
камушков, я их начал там собирать Иринке, но меня уговорили, что их везде
полно, а оказалось, что в Хейвани таких красивых уже не найдешь. В Лоо на
другой день был полный штиль, у берега 
было огромное количество медуз. Если плыть, то обязательно задеваешь их
руками. Их видно подогнал к берегу косяк рыбы. Недалеко от берега море сплошь
ребрилось спинками рыб. А может быть рыбы и не имели отношения к появлению
медуз. Здесь в Хейвани медузы встречаются редко, да и то отдельными
экземплярами. Теперь несколько слов о Хейвани. Это между Леселидзе и Гантиади.
Здесь горы несколько отходят от моря и село находится на равнине. В основном, в
селе живут грузины, затем армяне и русские, а абхазцев почти совсем нет. Живет
народ довольно прилично. Каждый третий в селе строится, дома ставят 2-х
этажные. Раньше в этом селе все доходы шли в основном от мандаринов и
апельсинов, но в 1949 году были морозы до 11 градусов и все деревья померзли.
Теперь все перешли на культивированные сорта винограда, но много сажают также
изабелу /с ней меньше хлопот/. Много в селении свиней, есть коровы, куры,
индюшки, так что народ живет ничего, но довольно неровно. Эта неровность у
грузин проявляется, наверное, еще больше, чем у нас. Сейчас нужно ехать в Адлер
за лекарствами, там и отправлю письмо. Сейчас по местному 10ч. 30мин. /время на
час раньше во всей Грузии/, т.ч. нужно торопиться до жары, а то похоже через
час-полтора все облака разгонит. Погода здесь меняется очень быстро. Газеты
читаем за вчерашнее число, хотя во всех городах /Сочи, Хоста, Адлер, Гагры/ во
второй половине дня уже можно купить сегодняшние газеты. Ты, очевидно, писать
сама не можешь, т.ч. я тебе в прошлой открытке зря написал, чтобы ты писала. Но
ты попроси хоть тетю Варю, чтобы она подробнее написала, как ты себя
чувствуешь? Как себя чувствует тетя Варя? Ну, желаю тебе всего хорошего,
поправляйся, до скорой встречи. Привет от Риммы тебе и тете Вари. 18.08.59.
/подпись/».

 Отправляя это письмо, я еще не знал,
что вчера у мамы был повторный инфаркт. Теперь дополню письмо некоторыми
подробностями о проживании в Хайвани. Хозяин дома Сванидзе. В этом селе
проживало много Сванидзе, многие из них были связаны родственными узами. Я не
знаю, где он проживал до войны. В 43 году его призвали в армию и, не успев
вступить в бой, он со своей частью попал в плен под Харьковом. По его рассказу
он был в лагере в западной Германии, где они работали на разборке развалин.
Освобождали их американцы и передали в нашу зону только в конце 45 года.
Получил он 5 лет, которые проработал на угольных шахтах в Черемхово
слесарем-электриком. Когда вернулся на родину, родственники предложили поехать
в Хейвани. Только сейчас я стал понимать, что после войны шла интенсивная
колонизации Абхазии, с массовым переселением грузин. Наш хозяин был оформлен
сантехником в поселковом совете. Рабочее место у него было на дому, но он был
действительно мастер на все руки. Его услугами 
пользовалось все Хейвани и, он видно прилично зарабатывал. Его жена
работала учительницей младших классов в местной школе. Мы жили на 2-м этаже
дома, который был полностью закончен, а 1-й этаж продолжал достраиваться.
Приходил к нему его родной брат, который тоже жил в Хейвани и работал шафером.
Он мне рассказывал, как с ним несправедливо поступили. Он работал на грузовой
машине на дальних рейсах. В Сухуми у него отобрали права за то, что он
«немного» выпил. Он готов был заплатить бараном или двумя, но они отобрали
права на год. Дали временную справку и пересадили на машину для очистке отхожих
мест. Я рассказал об этом подробно, потому что все это для меня было в
диковинку.

 Теперь о нашем времяпровождении
/кроме пляжа/. Один раз ездили в Сочи на поезде. Ехали в коридоре купированного
вагона поезда «Тбилиси-Сочи», но можно было сидеть на откидных сиденьях в  проходе. На этом поезде состоятельные грузины
на несколько дней, а то просто на воскресенье регулярно ездили в Россию /Сочи/.
В.М. привел нас в парк «Ривьера», где в большой беседке играли в преферанс за
несколькими столами. Сюда приезжали играть в преферанс со всего Союза. Игра шла
крупная, но расплачивались они, конечно, не за столом. В.М. играл только со
знакомыми, которых у него было много из разных краев. Он остался у беседки часа
на два, а мы прошлись по центру Сочи. 
Один раз В.М. договорился по телефону, что к нему приедут двое партнеров
поиграть в преферанс. Приехал только один из Еревана. Чтобы не пропадало время,
решили сыграть со мной пару пулек. Играли по маленькой, но как они
расплачивались между собой, я не знаю. В.М. всегда говорил, что игра по
маленькой ведет к потере спортивной формы. Один раз мы всей компанией зашли в
Гаграх в ресторан «Гагрипш», там были свободные столики, но на них стояли
таблички «занято». После длительных переговоров В.М. нам разрешили занять один
столик. Нам объяснили, что за соседними столами обедает секретарь райкома с
гостями, а эти столики держат резервными, если придут их знакомые, но он
разрешил нам их занять. Надо сказать, что в 59 году «Волга» в Грузии была еще
мало распространена и пользовалась большим уважением. Наша светлая машина
стояла рядом с машинами «уважаемых» гостей и была видна из зала ресторана. В.М.
в благодарность, что нам разрешили занять столик, попросил официанта отнести на
их столик бутылку вина. Через некоторое время нам в ответ принесли какого-то
редкого вина, фрукты, а женщинам цветы. Один раз мы возвращались с В.М. из
Гагр, куда ездили за газетами. Нас попросил подбросить до Гантиади один
человек. В Гантиади он пытался дать В.М. какие-то деньги, но он отказался их
взять. Пассажир оказался заведующим «шашлычной» в Гантиади, куда он пригласил нас
придти поужинать. Все было разыграно по нотам, даже показывали барашка, который
пойдет нам на шашлык. Поездка на юг оставила хорошие воспоминания, особенно у
меня, который был на юге первый раз. Осталось несколько групповых фотографий.
Обратная дорога прошла быстрее и не оставила особых впечатлений. 

Теперь расскажу еще о двух жизненных эпизодах, связанных с 1959 годом.
Первый это получение отдельной квартиры. Почти 33 года я прожил в коммунальной
квартире дома, построенного экспериментальным способом /без применения кирпича
в несущих конструкциях/, как общежитие парт.1000/. На 6 комнат общий коридор,
общие кухня, умывальник и туалет. Не было не только ванны, но и душа, а также
горячей воды. После запуска в октябре 57 года первого спутника, было принято решение
дополнительно построить жилье для работников ракетной отрасли. Один из таких
домов был №112 по проспекту Мира. Многие из старых сотрудников НИИ-88 получили
там жилье, но не обязательно квартиры, а комнаты в 2-х и 3-х комнатных
квартирах со всеми удобствами. В 59 году стали составлять списки на получения
жилья по подразделениям ОКБ-2. Это было в конце года, меня только что избрали
секретарем партийной организации отдела. Сначала я был в списке первым. Беляков
уговорил меня в интересах отдела пропустить вперед Ахапкину /инженера
расчетного сектора/ и Костыгова /пом. нач. отдела/. «Тебе все равно дадут, а на отдел
придется больше жилья». В общий список ОКБ-2 попал от отдела только №1. Жилье
делили в доме №118А по проспекту Мира. Этот дом строился для работников
китайского посольства, но при осадке образовались трещины. Дом отремонтировали,
но какое-то время не отдавали под заселение. Потом дом был принят, но китайцев
решили туда не заселять, а отдать для работников нашей отрасли. В этом доме
получил 2-х комнатную квартиру Яблоник. Был я и в квартире Ахапкиной и Соколова
Б.А. /Соколов работал в ОКБ-1 и во времена Глушко был зам. Ген. Конструктора по двигателям. Его
жена Марта Петровна работала нач. расчетного сектора отдела КС (№2) ОКБ-2/. У
них тоже были 2-х комнатные квартиры, которые поражали меня своим
«великолепием». Квадратные большие комнаты, длинный и широкий коридор, кухня не меньше 15 м.кв. Обширная ванная и, конечно, раздельный
туалет. Не помню на счет балкона, но все это можно уточнить у дочери Яблоника,
нашей соседки по даче.

Но я бы там квартиру не получил, даже если бы стоял первым в списке отдела.
Тетя Варя не считалась близким родственником, а суммарная жилплощадь у нас
превышала 7кв.м. на человека. Мне объяснили, что я должен разделить жировки.
/ответ. квартиросъемщиком была мама/. Разделить так, чтобы мама осталась в 24 кв.м.,
а мы с Риммой и Иринкой в 14-и, можно было только по решению суда. Это была
очень неприятная процедура, когда нужно было придумывать мотивировки для
раздела. Хорошо оказался толковый судья, который, узнав,  где я работаю, объяснил присяжным
заседателем, что мне
дают квартиру. Вопрос был решен в несколько минут, без всяких обоснований с
нашей стороны. Кроме блочных домов в районе Яузы, был смотровой ордер на дом
ГКОТ, который строился на Варшавском шоссе. Дом понравился и внешним видом и
отделкой 2-х комнатной квартиры с балконом, которая выходила во двор. Решающую
роль сыграло то, что от Мытной, где жили родители Риммы до дома ходил прямой
троллейбус. Но получили мы квартиру только летом 62 года, когда Наташе уже
исполнилось 2 года.

Второй эпизод, о
котором я хотел рассказать, состоит в следующем. После 1957 года Хрущев не
только провел резкое сокращение личного состава ВВС, но и сократил ассигнования
на новые разработки и стал переводить авиационные заводы и КБ на ракетную
тематику. Коснулось это КБ и завода А.А.Микулина, которые располагались  в Лужниках. В Лужниках уже был построен
Центральный стадион, но кусок территории, примыкающий к восточному мосту
МОЖД,  оставался за 300-м заводом.
Руководитель отдела форсажных камер КБ Степанов Владимир Георгиевич, с согласия
Микулина, взялся за разработку ЖРД для авиационных ракет.
У них были хорошие конструктора /правда, не имеющие опыта разработки ЖРД/,
отличное производство, но не было испытательной базы для отработки ЖРД. Они
обратились к Исаеву, но так как у них не было директивных документов на
разработку, он им сказал, что пусть обращаются напрямую к Белякову. Стенд,
подходящей размерности был как раз у меня. Беляков, хотя и был фактическим
руководителем работ, назначил меня старшим по работам, с правом подписания
договора с КБ ЖРД 300-го завода. Работы разрешалось проводить только в
нерабочее время. В бригаду для проведения испытаний нужно было включить всех
необходимых, но заняты они были разное время. Я определял коэффициенты
отработки для бригады. Но недовольны были и другие, кто не входил в бригаду.
Всех недовольных Беляков отсылал ко мне. Но никаких серьезных скандалов не
было. Все работники бригады были заинтересованы в том, чтобы подготовку к
испытанию провести еще в рабочее время. Задерживались мы на 2-4 часа. Такая
работа продолжалась около года, ежемесячно я получал примерно 2-й оклад. По
технике дела отработка шла удивительно быстро. В оперативном анализе испытаний
часто принимал участие В.Г.Степанов, его 1-й зам. И.Б.Кизельштейн и зам по
испытаниям Ливанов Вл. Григорьевич, который жил в новом доме «300» завода на углу Б.
Пироговской улицы и Улицы 10-и летия Октября. Все они были специалистами высшего класса. Оперативно
принимались и строго в срок выполнялись решения о ходе дальнейших работ. Для
заключения договора приезжал их нач. ПЭО. Примерно мой ровесник. Он много
рассказывал о А.А.Микулине. Наверное, он был в СССР самым выдающимся
авиационным двигателистом. Я уже писал в 1-й книге о встрече с ним, как с
кандидатом в депутаты
в 1947 году. Тогда меня поразило, что он беспартийный и граф по происхождению.
В 1952 году, после длительных уговоров, он согласился вступить в партию. Он
прошел партбюро и партсобрание и никак не мог понять, зачем еще ехать в райком.
И здесь его все же уговорили, но получать партбилет он послал своего секретаря.
Был очередной скандал. Он был 1895 года рождения, но после войны регулярно
ходил на вечера танцев в МАИ, где знакомился с понравившимися ему студентками.
Рассказал он мне и историю, как посмотрев фильм «Первая перчатка», он заявил, что женится на Чередниченко, которую видел только на экране. И действительно они
поженились, несмотря на очень большую разницу в возрасте, но ненадолго. На
суде, где слушалось дело об их разводе, Чередниченко заявила, что он ее
привязывал на ночь проволокой к батарее, чтобы она не убежала.
Он объяснил, что это делалось для снятия статического электричества. Этой проблемой он занимался
и после ухода в отставку в Рижском филиале Академии Наук.

Мама состояла на учете в парторганизации, которая была в нашем доме. Вела
переписку с партийным архивом Липецкой области. Направляла туда какие-то документы и свои воспоминания по 1917 году. В 1962 году она собрала и направила
материалы на персональную пенсию. Ей была сказано, что на Союзную
пенсию она не тянет,
а только на республиканскую. По ней полагалось те же 1100 рублей, что она и
получала. Но прикрепляли к поликлиники старых большевиков и давали ежегодную путевку в санаторий. Она не форсировала ее оформление. Подала она при
ходатайстве п/о по месту жительства заявление во Фрунзенский райком и
райисполком о получении 1 комнатной квартиры с лифтом. Подниматься на наш
высокий 3-й этаж ей было крайне тяжело.

Мы с Риммой и
ребятами переехали на Варшавское шоссе в августе 1962 года. Мама осталась в 344 комнате с тетей Варей. На несколько дней пожить, мама приехала к Нине. 3-го апреля 1963 г. у ней случился
инсульт. Скорая помощь отвезла ее в 61 клиническую больницу /это в 5-и минутах
ходьбы от нашего дома/. Мы с Ниной каждый день приходили к ней. Но с каждым днем она  все хуже реагировало на звуки. Речь у нее
пропала почти сразу. Умерла она при нас. Перед этим у нею несколько раз
прекращалось дыхание. Похоронили ее в стене Ново-девичьего кладбища. Через некоторое время после смерти, пришло извещение из Райисполкома, что ей выделена
1-но комнатная квартира.

 

 

 

 

ГЛАВА 3.

 

В 54-55 годах
началось строительство стадиона в Лужниках. Он стал излюбленным местом для
пеших прогулок, в том числе и с детской коляской. Мы были с Риммой там и в
период строительства Большой спортивной арены, на спартакиаде народов СССР в 1956 году, во время
Всемирного фестиваля демократической молодежи в 1957 году. Были мы с ней на стадионе, когда Брумель установил мировой рекорд по
прыжкам в высоту. В конце 50-х годов в Лужники ходили, как на экскурсию. Из
Подлипок приезжали группами 10 и более человек. На стадион приходили семьями и
с детьми. Обстановка была праздничная и доброжелательная к окружающим. На
футбол я ходил реже, чем раньше и большей частью с кем-нибудь с работы. Один
раз были на футболе с Лурье /в недавнем прошлом сосед по Пирогову и Желтикову/
и Шевелевым /с ним мы потом работали в парткоме/ и зашли после футбола ко мне,
выпить и закусить. Надо сказать, что у нас в округе, за несколько часов до
начала спортивных мероприятий переставали продавать спиртные напитки. Риммы
дома не было. Она перед этим приготовила рыбу в томате, которая и пошла на
закуску. Рыба была в большой кастрюльке, которая была съедена полностью. Римма
не смогла поверить, что такое количество могли физически съесть три человека.

Теперь вернусь к
работе. Я уже говорил, что в 59 году, несмотря на все мои возражения, меня
избрали секретарем партийной организации отдела. Членов партии в отделе было
человек 30, при общем количестве тогда не более 180-и. Большинство представляли
рабочий класс. Механики были в возрасте 40 и более лет. Большинство из них
прошли фронт. Некоторые, как механики стендов Кокорин Дмитрий Михайлович, Свищев
Афанасий Кузьмич капитанами. У них были взрослые дети. Механик 5-го стенда
Пронин Василий Николаевич был единственным человеком в ОКБ, получивший в 60-х годах звания Героя
Социалистического труда /конечно, не считая Исаева и Богомолова/. Работа в
стендовой бригаде с отравляющими веществами и «огоньком» требовала
аккуратности, профессионального мастерства и взаимного доверия и страховки.
Льготы, которые предоставлялись работающим: 6-и часовой рабочий день, выслуга
лет после 1-го, 3-х и 5 лет работы, уход на пенсию в 55 лет, ежегодный отпуск
на 36 рабочих дней, бесплатный обед /первые годы (1955 – 1957) только молоко/.
Эти льготы были, конечно, заслужены. Мы были прикреплены к поликлиникам и
больницам 3-го управления Минздрава /как и Средмаш/. Всем стендовикам
полагалось бесплатное протезирование зубов. На каждом стенде была вытяжная и
приточная вентиляция, которыми приходилось постоянно пользоваться. Механики
практически весь рабочий день находились на стенде. Мое рабочее место
находилась в комнате ведущих, это было напротив двери на стенд через коридор,
но все-таки в «чистой» зоне. Окна комнат ведущих выходили на общую территорию
ОКБ-2, Которую мы всячески озеленяли. Смертность в отделе горячих испытаний в
2-3 раза превышала среднюю смертность по КБ. Востребование в отдельческом
духовом оркестре на похороны была высокая.

 Профессионализм заболевания официально не
признавался. Единственный раз это произошло с механиком на моем стенде Волковым
Владимиром Ивановичем, он недавно пришел из армии, где прослужил во флоте 5
лет. У него признали токсический гепатит и то далеко не сразу. Многие, боясь
потерять льготы, скрывали свои болезни. Расскажу еще об одном
эпизоде, относящийся к 59-60 годам.  Наш отдел
шествовал над детским домом. Помогали по сантехнике, электрике, строительству.
Когда не было испытаний, и велась профилактика стенда, механики с
удовольствием ездили на работу в детский сад, где можно было побыть на свежем
воздухе. Приезжали мы и на праздники, проводимые в детском доме, принимали в
них активное участие: самодеятельность, различные спортивные игры. У меня
остались фото от этих поездок. С некоторыми ребятами установились дружеские
отношения, и они с нетерпением ждали нашего очередного приезда. Кончилось это
дело тем, что нам объяснили, что мы ломаем психику ребят, и просили присылать
людей только для выполнения конкретных работ, без несанкционированного общения с детьми. Как секретарь п/о я бывал в парткоме и иногда приглашался на его заседания.

 Секретарем парткома с 59 года был Черемухин
Виктор Филиппович. Он избирался 4 раза. Выборы в то время проходили ежегодно и
на общих партийных собраниях. Он был симпатичным человеком во всех отношениях
/включая внешность/.  В разговоре он
никогда не повышал голос и был со всеми предельно корректным. Позднее, я узнал, что его старший сын был
олигофрен. Они с женой отказались его сдать в приют, и он оставался у них в
семье до своей смерти лет в 35. В.Ф. ежедневно выводил его гулять. К 60-му году
сыну было около 30 лет. Младший сын В.Ф. был в это время студентом МАИ.

 В 60 году в
нашем отделе произошли большие перемены. С.Д.Гришин, он был к.т.н., перешел на работу в институт начальником энерго-двигательного комплекса и
пригласил к себе Белякова на должность начальника двигательного отдела. Беляков
получил право защитить диссертацию по совокупности проведенных работ.
Начальником отдела у нас стал Алиманов Сергей Сергеевич, его родной брат
продолжал работать ведущим на 5 стенде. Вокруг них постепенно сколотилась
«компашка» во всем им подпевающая. Резко обострились отношения с отдельческим
профбюро, которое бессменно возглавлял Дунаев Дмитрий Миронович. Во время войны
он был десантником спец. подразделения для работы в тылу врага. Однажды его с
радисткой забросили по ошибке далеко от нужного места. Они добирались до своих
несколько суток. Оба они были обмороженные, особенно радистка, которую он
большую часть тащил на себе. Они вместе лежали в госпитале. Их обеих признали
негодными к дальнейшей строевой службе. После выхода из госпиталя они
поженились, но его жена осталась инвалидом. Детей у них не могло быть. Димка
всю свою энергию отдавал заботам о других и, конечно, о жене. С Беляковым у
него никогда серьезных конфликтов не было, а с Алимановыми они стали постепенно
обостряться. Но наибольшее обострение, в которое было втянуто много людей, относилось к
62-63 годам. Я это рассказал для того, чтобы было понятно, что когда мне
предложили поработать в парткоме заместителем секретаря парткома по идеологии,
я согласился, чтобы получить независимость от Алимановых.

 Работа в парткоме была не освобожденная, и я
продолжал работать ведущим на стенде с полной нагрузкой. Но став опытным
испытателем, и поддерживая постоянные контакты с работниками КБ /заказчиками
работы/, мне требовалось мало времени, чтобы провести подготовку к испытанию и
выдать все задания стендовой бригаде. Да и характер работы испытателя в ОКБ-2
изменился по сравнению с ОКБ-3. Я не отвечал за доводку изделия, а отвечал
только за подготовку и проведение испытания. Теперь о самой работе в парткоме.
От предшественника получил представление об объеме работы. За ОКБ-2 были
закреплены 3 избирательных участка. На мой период работы пришлись выборы в
Верховные Советы СССР и РСФСР, в местные Советы и выборы судей. Еще была
система народных заседателей, которых нужно было подобрать из работников ОКБ,
согласовать с Городским Судом и утвердить их на общих собраниях цехов или КБ.
Нужно было проводить агитационно-массовую работу в п/о цехов и отделов.
Совместно с правлением общества «Знание» составлялся план проведения докладов,
лекций или бесед в подразделениях. Проведение подписки на газеты и журналы в
первичных п/о. Проведение собраний по читке закрытых писем ЦК КПСС. Курирование
работ с подшефной школой №7 и еще какие-то вопросы. Секретарь парткома
Черемухин В.Ф. и зам. секретаря по оргработе Александров Ю.В. сторонились от
этой работы и целиком оставляли ее за мною. В парткоме я сидел в комнате вместе
с Юркой Александровым, который был «освобожденным» замом. Видно мне приходилось
там часто бывать, т.к. в маминой телефонной книжке были записаны телефоны в
парткоме. После избрания в партком мне выдали административный пропуск «без отбора».
Теперь я мог проходить на территорию предприятия в любое время и через любую проходную.
Пропуск «без отбора» оставался у меня вплоть до увольнения в декабре 2003 года.
Во время выборных компаний приходилось заниматься подбором участковых
избирательных и окружных комиссий, составлением списков агитаторов.
Организацией агитпунктов и обеспечением их наглядной агитацией. И еще
множеством мелочей.

Секретарем Горкома по агитации была Катаева
Александра Дмитриевна, которая скорее была похожа на библиотечного работника,
чем на партийного функционера. Это была высокообразованная женщина.
Впоследствии она до пенсии работала нач. ОНТИ НИИ-88. Механизм процесса голосования
и подсчета голосов был следующий. Агитаторы должны были обеспечить явку
избирателей на участки. На отсутствующих по месту жительства к окончанию
голосования от ЖЭКа оформлялась справка о выбытии, и они исключались из списка
голосующих. Таких было несколько %, Не больше 3-5.   При подсчете голосов, голосующие против большей частью относились к неправильно заполнившим бюллетень, но и таких
было не более 1-2%.  В это время я вступил во
Всероссийское общество «Знание». Сделал это я абсолютно по собственному желанию.

Надо рассказать
об одном случаи. В 1948 году, когда я только поступил в МВТУ, там читал лекцию
по международному положению Свердлов Герман Михайлович, родной брат Я.М.
Свердлова. В то время войска коммунистической партии Китая заняли всю
Маньчжурию, которая до этого официально управлялась администрацией Чан Кай Ши,
а фактически контролировалась нашей армией после победы над Японией. Мы, уходя
из Маньчжурии, оставили Мао Дзе-Дуну все трофейное японское оружие. Далее
Г.М.С. нарисовал такую перспективу. Коммунистические войска начинают
наступление на юг, устанавливают господство над всей территорией Китая и в
дальнейшем расширяют его на всю юго-восточную Азию. Таким образом, торжество
идей коммунизма будет распространено на большую часть населения Земного шара.
Тогда это произвело на меня огромное впечатление. Я приходил в помещение
общества «Знание» в Политехническом музеи, где читал материалы «белого» ТАСС. Рядом со мной эти
материалы читали видные лектора. Там меня обучили, как правильно строить доклад
и как отвечать на вопросы. Я считался лектором ГК и в парткоме ОКБ-1
пользовался «голубым» ТАССом, который представлял выжимки из «белого». Какой-то
% лекций считался платным, но мои лекции были только общественными. Запомнилась
одна лекция в клубе «генеральского» поселка в Болшево. Было человек 200, почти все отставники. Но все прошло благополучно. За время работы в
парткоме я познакомился с руководством ОКБ-2. Но об этом я расскажу позднее.

Сейчас об
отдельных эпизодах, относящихся к этому времени. В то время после партийных
съездов его делегаты были обязаны выступать на партийных собраниях предприятий.
После 22-го съезда партии /октябрь 1961 Г./ на партийном собрании ОКБ-2 должен был
выступить Королев С.П., который был делегатом этого съезда. Я был ответственным
за проведения этого собрания. До начала собрания Королев и Исаев беседовали в
комнате за сценой. /Собрание проходило в городском Дворце Культуры /старом/.
Пока заполнялся зал, я периодически заходил к ним в комнату. ОКБ-2 за последние
2-3 года выросло по численности в 3-4 раза, во многом за счет работников
опытного производства. Исаев рассказывает Королеву, что у него технологов стало
больше чем конструкторов, и он не знает, что с ними делать. Королев мгновенно
ему отвечает: «а ты отдай их мне». Исаев замолчал, а потом перевел разговор на
другую тему. Оба они были великими артистами и в процессе бесед или
производственных совещаний часто устраивали маленькие спектакли. В 1961 году
мне пришлось выступать на торжественном вечере выпускников подшефной школы №7.
После полета Гагарина я, совершенно искренне, говорил о предстоявшем им светлом
будущем, а также приглашал, желающих заниматься техникой, приходить работать на
наше предприятие. Секретарем партийной организации школы была жена ведущего
конструктора нашего предприятия Бахмутова А.А. 
Она была очень умная женщина, симпатичная во всех отношениях. Я с
удивлением узнал, что они вскоре развелись. Про Бахмутова /его гараж в
Подлипках напротив моего/ я расскажу позднее. В то время я первый раз был на
бюро Горкома. Почти на каждом заседании парткома рассматривались различные
персональные дела. Одно из них получило огласку по всему городу. В городе,
прилюдно, был избит зам. Исаева по производству /фактически_директор завода/
Булыгин Николай Васильевич. Это старый знакомый Исаева, который раньше был
секретарем Мытищинского райкома партии куда входили все п/о предприятий
Калининграда/. Здоровый «фингал» под глазом ему поставил бригадир
слесарей-сборщиков нашего предприятия Строгонков. В милиции он заявил, что если
Булыгин /на предприятии у него была кличка «Чомба»/ будет еще приставать к его
жене, то он с ним расправится более круто. Партком, по предложению Исаева,
вынес Булыгину  выговор без занесения в
личное дело. Горком с этим был не согласен /1-й секретарь А.Д.Мощевитин/ и
требовал более сурового наказания. Черемухин и Александров по разным
«уважительным» причинам не пошли на бюро Горкома, а направили меня, хотя я не
принимал участия в работе комиссии парткома. На бюро Горкома Булыгину объявили выговор
с занесением в учетную карточку и рекомендовали освободить от занимаемой должности за потерю
авторитета, эта должность была номенклатурой ГК или МК.

 Пожалуй,
хватит о партийных делах, все-таки большую часть времени я был занят
подготовкой и проведением испытаний. С 10.08.61 года приказом начальника
предприятия я был «переведен на должность начальника группы отдела горячих
испытаний». С зарплатой 2300 рублей я был приравнен к наиболее опытным ведущим
по стендам. С 20%-й выслугой лет и квартальной премией в размере месячного
оклада я стал в ОКБ достаточно высоко оплачиваемым работником. В сентябре 61
года готовились выборы нового состава парткома. Черемухин уходил на вновь
образуемую должность Главного инженера экспериментальных отделов. 1-м секретарем
парткома был намечен Ю.Александров. Его кандидатура была согласована с Горкомом
и оборонным отделом обкома партии. Юрка предложил мне остаться в парткоме 2-м
секретарем и перейти на горкомовскую ставку 1-го секретаря. Я отказался и
предложил вместо себя В.Ф.Кузина, который в это время был секретарем п/о отдела 15. Я не горел желанием заниматься партийной работой и не хотел
рассматривать Юрку, как своего начальника. К тому же переход грозил мне потерей
в зарплате. Юрку все же заставили остаться на горкомовской ставке /это  2200 рублей и квартальная премия
не больше месячного оклада/, эти деньги он и так получал, как нач. группы
агрегатного конструкторского отдела. Дополнительно были ежегодные путевки в
санаторий и прикрепление к обкомовской поликлиники. Таким образом, я вернулся на
постоянную работу в свой отдел. Правда, остался городским лектором общества
«Знание», благодаря чему сохранил пропуск «без отбора».

 Но прежде чем перейти к производственным
событиям в 60-63 годах, я хочу возвратиться к периоду работы в ОКБ-3 в 57 году,
о котором я забыл рассказать. Эта работа связана с отработкой узлов уплотнений
ТНА, исключающих соединение окислителя и горючего в полости между турбиной и
насосом. Это была дополнительная работа к моей основной на стендах №4 или №3.Основным
элементом отработки были манжеты, впрессованные по внешнему диаметру в корпус
насоса, а по внутреннему диаметру скользящие по валу турбины, который вращался
со скоростью в 10-ки тысяч оборотов в минуту. Резиновые манжеты, стойкие в
окислительной среде, разрабатывал НИИРП, расположенный в конце Усачевки за
заводом «Каучук». Один или два раза я там был в командировке, что было
равносильно дополнительному дню отдыха. Я тогда очень удивлялся, как в Москве
днем много народа и когда же они работают. Пластмассовые манжеты разрабатывал
НИИПП в Ленинграде. Там я не был. Узлы уплотнения для экспериментальных работ
проектировал и изготавливал в ОП отдел ТНА. Нач. отдела был Ашихмин, полностью
глухонемой. С ним всегда была переводчица Михайлова Тамара, через нее я с ним и
разговаривал. Стенд для отработки уплотнений был смонтирован на первом этаже
1-го стенда и считался филиалом моего стенда. На этом стенде постоянно работал
один механик /он же и нач. стенда/ Ожехинский Феликс Никифорович. Испытания
проводили мы вдвоем и сами же заполняли протоколы испытаний. С Феликсом у меня
связано несколько историй, но все они связаны с выпивкой. Надо сказать, что
спирт в первые годы работы у нас никогда не переводился. Мне приходилось
частенько выпивать, но всегда это было в компании и в ограниченном количестве.
Мне ведь нужно было еще 2 часа добираться до дома. Феликс имел среднее
юридическое образование и работал в отделе режима НИИ-88 у Хотцева. Я не знаю,
по какой причине он перешел на работу к нам в отдел, но связи с отделом режима
института у него сохранились. По-моему, у Феликса была всегда потребность
выпить. Я не понимал этого и пытался ему доказать бессмысленность выпивки ради
выпивки. Феликс придумывал уникальные поводы для выпивки. Отец его Никифор
Иванович был начальником  ж.д. транспорта
НИИ-88, а потом ОКБ-1. Он был почетным железнодорожником, куда пришел работать
из ЧК вместе с Ф.Э.Дзержинским. 
Единственного сына он назвал Феликсом, в честь Ф.Э.Д. Феликс познакомил
меня с отцом, от которого я услышал интересные рассказы о первых экспедициях на
ГЦП, где поезд был не только средством доставки ракет, людей и различных
грузов, но и местом долговременного проживания экспедиции, включая и СП.
Однажды Феликс пригласил меня к себе на черную икру. Свежая зернистая икра была
в 2-3-х литровом алюминиевом бидоне. А хлеба дома оказалось мало и только
черный. За выпивкой мы ели икру из бидона столовыми ложками и старались
экономить хлеб. В 57 году в НИИ-88 приезжал Г.К.Жуков. После осмотра он
«откушал» в помещении административного корпуса над проходной. Феликс
привлекался режимом на время приезда. После отъезда Жукова остатки приема
перешли в распоряжение отдела режима. Остатками это можно было назвать только
условно, фактически это было повторение застолья. Я до этого никогда не видел и
не пробовал таких яств и блюд. За столом рассказывали о визите. Жуков был
возмущен деревянным зеленым забором вокруг НИИ и дал команду построить
настоящий забор. Кирпичный забор по городской части периметра был построен за 1
месяц. Этот забор стоит до сих пор. Говорили, что из этих кирпичей можно было
построить несколько жилых домов. Заместителем у Н.И. работал Ветринский Игорь
Павлович, который долгие годы после ухода на пенсию Н.И., работал нач. ж.д.
цеха. Однажды Феликс пригласил меня к Ветринскому домой. У его отца был
собственный дом у станции Тайнинская. /сейчас это территория МВЗ/. Отец
Ветринского был главным ветеринарным врачом Мытищинского рынка. Там я впервые
попробовал парную телятину. Стенд отработки уплотнений был вскоре закрыт. Проверочные
испытания проводили на модельных компонентах сами изготовители манжет.
Ожехинский перешел работать диспетчером в опытное производство, где проработал
до 50 лет и умер вскоре после своего юбилея от цирроза печени. После 57 года я с ним практически не
общался.

 Теперь
возвращаюсь к своей основной работе. Здесь невозможно рассказывать строго по
годам, т.к. нет документальных материалов, а я никогда не вел каких-либо
дневниковых записей. Даже писать письма я старался избегать по причине слабого
знания русского /письменного/ языка и очень плохого почерка. И то и другое было
следствием учебы /или не учебы/ в военные годы. Отсутствие хорошей бумаги и
перьев приучило меня писать игольчатой ручкой, что окончательно испортило
почерк. Я не писал письма, если была возможность переговорить по телефону. Я работал
испытателем до осени 1964 года, когда перешел на освобожденную работу в
партком. Работы с осени 1960 года по осень 1964-го можно разделить условно по
трем направлениям: тематика, реконструкция и общественная жизнь. Начну с
тематики. Это были годы бурного развития ракетно-космической техники. Исаев
рассказывал, что когда он родился, его отец получил письмо от друга с такими
словами: «Желаю, чтобы сын интересовался всем». Отец А.М.Исаева был юрист по
образованию и широко образованный человек. Он знал немецкий, английский,
французский, итальянский и латынь. А.М. Исаев действительно интересовался
«всем». Для него не существовало выгодных работ, а были только интересные, в
которых он участвовал без особой выгоды для себя и предприятия. У него
сложились хорошие, а парой и дружеские отношения со многими Главными
конструкторами и их смежниками, поэтому заказов у фирмы было всегда с избытком.
По заказам С.П.Королева разрабатывались двигательные установки для полетов на
Венеру и Марс, ТЗ на них несколько раз менялось. На их основе была создана  ДУ первого космического спутника связи
«Молния». Трудность здесь была в создании охлаждаемой КС с возможно меньшей
тягой. Эта маленькая КС отрабатывалась на соседнем стенде. Окислитель в рубашке КС закипал, и КС голосила: «Й-а, Й-а …», как ишак.

 Я долго занимался отработкой двигателя для
мягкой посадки на Луну /С5.5 и С5.А/. Этот двигатель должен был работать на 3-х
режимах, включая чисто газогенераторный. Здесь я сотрудничал с Ф.В.Цетлиным. Он
вовлек меня в инициативную работу по определению яркости факела двигателя при
посадки аппарата на Луну. Эта работа проводилась совместно с ИКИ АН и каким-то
оптическим институтом. В компоненты топлива подмешивались различные металлические добавки для
увеличения яркости в той или иной части цветового спектра, которые нужно было
ухитриться подать в двигатель вместе с компонентами. Процесс фиксировался
скоростной кинокамерой. За эту работу было выдано мое первое Авторское
свидетельство. Последняя моя работа в этом направлении была отработка КС и
двигателя для пилотируемого корабля «Союз», который первоначально
предназначался для облета Луны. Затем после реконструкции 2-го стенда я на нем
работал примерно год. Там велась отработка рулевой камеры двигателя 4Д.10. для
первой Макеевской ракеты комплекса Д-5, где двигатель был утоплен в баке с
компонентом. Это был первый двигатель в отделе, который работал
на топливной паре АТ плюс НДМГ. При давлении в КС 100 атм. был очень красивый
факел: узкий, длинный, прозрачно-голубой с хорошо видимыми кольцами Маха. На
стенде были баллоны, рассчитанные на давление в 200 атм. Но чтобы получить 100
атм. в КС приходилось давать давление в баки до 210-220 атм., что было уголовно
наказуемым деянием по правилам котлонадзора.

Отработка других двигателей проводилась на
старой Исаевской испытательной станции /нач. П.П.Андреев/. Наиболее интересной
работой там была отработка стартового ускорителя межконтинентальной
ракеты-самолета «Буря». Разработчик С.А.Лавочкин. Эта новаторская перспективная
работа была закрыта, т.к. подрывала монополизм «дружеского» дуэта  Челомей-Янгель по
баллистическим ракетам и была уже принята на вооружение ракета Р-7. ОКБ-301
стало филиалом фирмы Челомея. Одновременно Челомею было передано КБ В.М.Мясищева
и завод Хруничева. Работы Мясищева по созданию стратегического бомбардировщика
/в простонародье «Машка»/ были прекращены, хотя он намного превосходил
американский Б-52, который летает до сих пор. Продолжал Исаев и работы с
Березняком по созданию двигателей для ракет класса «воздух-море». Отработка
двигателей на «вредных» компонентах с увеличенным временем работы и повышенным
давлением в КС потребовали коренной переделки стендов, огневого двора и участка
нейтрализации, заправки и хранения компонентов. Поменялись требования к
системам замера тяги, расходов и давления. Комиссии 3-го Управления Минздрава,
предписания зам. министра Бурназяна требовали улучшения условий труда и
соблюдения техники безопасности. Первоначально грунтовый огневой двор пропитался
отходами продуктов сгорания и смывками НДМГ. Огневая работа станции была
остановлена на довольно продолжительное время. Проект реконструкции станции
разрабатывал ИПРОМАШПРОМ, это та организация, где в 40 году работала мама. 2,
3, 4 и 5-й стенды были переделаны в горизонтальные. Чугунные чушки под стендом
для отвода факела двигателя были вырыты вместе с метровым слоем земли,
пропитанным НДМГ. Такой же слой земли был вывезен со всей территории огневого
двора. Весь огневой двор и стендовые площадки, выходящие во двор были покрыты
нержавейкой, листы которой плотно приваривались друг к другу. Заправочные
башни, откуда горючее и окислитель подавались на стенды самотеком, уничтожены,
т.к. все пропитались компонентами, но в заправочный канал, проходящий под стендами,
без противогаза войти было невозможно. Для стендовых бригад и обслуживающего
стенды персонала из групп измерения  и
электриков было введено усиленное дополнительное питание. Все, что полагалось
на обед по талону, я съесть не мог. До столовой и от столовой бегом, чтобы
больше осталось времени поиграть в футбол. Играли круглый год и даже в
дождливую погоду. Это давало хорошую вентиляцию легким. Некоторые переходили работать в другие
отделы и цеха, где не было «вредности», но таких было единицы, остальные
держались за выслугу лет, пенсию в 55 лет, льготы и лечебно-профилактическое
питание. /ЛПП/.

 Разногласия
между нач. отдела Алимановым и председателем профбюро Дунаевым раскололи отдел
на разные части и вышли далеко за пределы отдела. И вот в такой обстановке
Александров предложил мне идти работать в партком. Я согласился, т.к. работать
в отделе в такой обстановке у меня не было никакого желания. Теперь о некоторых
людях, с кем мне пришлось работать в отделе. Сохранилась фото бригады
3-го стенда. На мне темно-синий в полоску костюм, в котором я ходил первые годы
на работу. Все работники стенда, приходя на работу, переодевались. У каждого
был отдельный металлический шкаф с индивидуальным замком. После работы был
обязательный душ. Ведущие не переодевались, но у каждого была суконная куртка.
Ее надевали, когда входили
на стенд. Как-то после испытания я заскочил на стенд, мне нужно
было что-то спросить. После испытания кафельный пол стенда промывали водой из
шланга под приличным напором. Брызги 
смывок попали мне на лицо и костюм. Когда я приехал домой, Римма
спросила у меня, что это за желтые пятна на костюме. Попробовали их отчистить,
но вместо пятен появилось множество дырок. Так был испорчен мой первый после
института рабочий костюм. Слева от меня на фото сидит нач. стенда Пантюхов Петр
Денисович. Всю войну он проработал на орудийном заводе №88. У него был
«Москвич-401», который ему в свое время продал В.П.Беляков.  Пантюхов среди механиков пользовался заслуженным
авторитетом. С ним прошла вся отработка ТДУ, и он стоял за пультом, когда на
испытания приходил С.П.Королев. Исаев показал Королеву ключ, которым включал
пульт Пантюхов. Он был точно такой, каким включали пульт на полигоне при
команде: «Ключ на старт». Через год или два Пантюхов умер от рака. Хоронили его
на Болшевском кладбище, за которым теперь расположены
гаражи, в том числе и мой. Его дочка, после окончания техникума, пошла работать
в один из технологических отделов. Справа от меня Петров Владимир Романович. Он
вместе с Шевелевым провел зимовку на острове Хейса. В 60-м году у него, как и у
В.И.Волкова, родились дочки, которых назвали Наташа. У него дачный участок в
«Желтиково». Слева первый стоит Строков Коля. Мать у него была инвалид 1-й
группы, отца не было. Младшая сестренка училась в школе. Жили они в ужасной
нищете. Я был у него дома, когда был секретарем п/о отдела. Его сестру с трудом
устроили работать курьером в канцелярию ОКБ-3, ей, кажется, еще не было 16 лет.
Колька был очень хулиганистым парнем, но далеко не глупым, с развитым чувством
юмора. Уже, когда я работал в КБ, мне сказали, что он погиб в какой-то драке.
Стоит в центре В.Я.Сеземов.   У него было трое сыновей, жена работала тоже в
нашем отделе. Его старший сын, после окончания МВТУ, работал зам нач. отела 15
в 80-х годах. Стоит справа, И.П.Дмитриев. На фронте он служил в частях
аэродромного обслуживания 1-го Прибалтийского фронта. Рассказывал про Василия
Сталина, он одно время обслуживал его самолет. «Заносил хвост» на полевых
аэродромах, как он говорил. Василий Сталин боялся только Черняховского,
которому И.В.Сталин, в присутствии Василия, дал право расстрелять его, если он
будет позорить имя Сталина. Дмитриев жил в одноэтажном, засыпном бараке со
сплошным коридором напротив старой проходной института при «зеленом» заборе.
Этот барак на Пионерской сломали одним из первых, когда началось строительство
подлипковских «черемушек».

От электриков 3-й стенд обслуживал Храмов Евгений
Васильевич. Он был пожилой, плохо видел, часто ошибался в установке команд на
пульте. Иванов все грозился его уволить, но мы его прикрывали. На контрольной
осциллограмме по порядку срабатывания стендовых кранов, если находили ошибки,
то говорили только ему, чтобы он переделал. Жил он с женой на «водокачке» в
Мытищах. Там была артезианская  скважина,
открытая еще при Петре 1-м, и откуда водопровод тянулся в Кремль. Дебет
скважины был небольшой, но в 60-м году, а может быть и сейчас, нитка
водопровода тянется куда-то в центр города.

 В 60-м году
умер Кокорин Дмитрий Михайлович. В 59-м году он был членом партбюро отдела,
когда меня избрали секретарем. После войны он, в звании капитана, был
переброшен на охрану водоканала. Он жил в доме рядом с входом в санаторий
«Подлипки». После смерти его дочка Аня, сразу после окончания школы пришла
работать к нам в отдел в сектор расшифровки результатов испытаний. В дальнейшем
я ей давал рекомендацию при вступлении в партию, она в то время работала зам.
секретаря комитета ВЛКСМ предприятия.

Рэм Васильевич Старых с 60-го года стал
руководителем лаборатории измерений. После ухода С.Г.Миронова в институт вместе
с Беляковым, в этой лаборатории были сосредоточены
электрические и манометрические системы измерений, а также метрологическая
служба. В осциллографической работали выпускники техникума Женя Смирнов и
Станислав Хохлов. Это были высококвалифицированные работники, не уступающие
специалистам с высшем образованием. Любую минуту свободного времени они
использовали для чтения. Женька был заядлым туристом. Каким он был аккуратным в
работе, таким же он был на природе, не позволяя никому оставить после себя
мусор. У него в середине 60-х обнаружили рак горла. После операции он почти
потерял голос, /точная копия Любицкого-моего друга по группе в МВТУ/ но
продолжал работать еще долгое время. Станислав Хохлов заканчивал вечернее
отделение института. Перешел работать на 1-й стенд, сначала нач. стенда, а
затем ведущим. Неожиданно умер в электричке от инфаркта.

В 1961 году в
отдел часто заходил Беляков. Он работал начальником отдела двигателей в
комплексе № 4 института, которым руководил С.Д.Гришин.  Беляков получил право защитить кандидатскую
диссертацию по совокупности проделанных работ. Вскоре после защиты он перешел
работать в НИИ-229 /Загорск/ зам. директора по научной работе. Это предложение
сделал ему Г.М.Табаков, который в то время работал начальником 7-го ГУ
/двигательного/ ГКОТ. С.Г.Миронов работал у Гришина замом по экспериментальным
работам. Года три ему пришлось заниматься шахтными пусковыми установками /ШПУ/.
Заместителем комплекса у Гришина, а затем у приемника Гришина – Вахниченко, он
работал почти до самой смерти в 2004 году. Я с ним встречался еще в 2003 году,
когда приходил к Вахниченко.

В 1962 году я
первый раз поехал в профилакторий, который у нас недавно появился. Раньше там
была жилая и учебная база не то ГРУ МО, не то ПГУ КГБ. Два небольших 2-х
этажных жилых дома, одноэтажное здание столовой со служебными помещениями и
маленький 2-х этажный лечебный корпус. Обслуживающий персонал жил в 3-4
одноэтажных рубленых домах. Вокруг сосновый лес. Комнаты были на 2-3 человек.
На этаже общий умывальник и туалет. На 1-м этаже мужской, на 2-м женский. В
одном со мной заезде были: Ю.В.Александров, В.Н.Богомолов и С.И.Тихонов /Зам.
по производству/. Там я фактически впервые встал на лыжи. Один раз я ходил на
лыжах в Измайловском парке зимой 52-53 года, когда Римма сдавала какие-то
нормы в институте. Мы с ней передвигались примерно одинаково. Для отъезжающих в
профилакторий лыжи можно было брать на предприятии на прокат. Лыжи были
предельно дешевые /4р. пара/. Они быстро ломались на любой неровности. Мне
очень понравилось в зимнем лесу, а самое главное, что тебя привозили на работу
и отвозили. Дорога занимала 25 минут. Для меня это был настоящий курорт. С тех
пор я при любой возможности старался поехать в профилакторий, и конечно, в
январе-феврале, когда было много снега. В профилактории регулярно играли в
преферанс. Питание в профилактории все долгие годы было просто отличное.

Теперь я хочу рассказать, как
развивалась  война между администрацией
отдела /Алиманов/ и профбюро отдела /Дунаев/, с примкнувшими к
профбюро Я.Д.Поволоцким и Н.В.Ландой.   В ОКБ-3 сектор Поволоцкого состоял из двух групп: группа обработки испытаний и группы настройки. Группа настройки изделий по тяге и соотношению компонентов жиклерами
работала в интересах КБ и была укомплектована инженерами-расчетчиками
/Е.Е.Кенеман - нач. группы, инженеры В.И.Ахапкина и В.Морозов/. Ее тематика
не относилась к тематике отдела. В ОКБ-2, по принятой там системе
регулирования, с
1961 года надобность в этой группе отпала. Поволоцкий должен был работать
только в интересах отдела: обеспечивать оперативную и качественную обработку
испытаний и следить за точностью и стабильностью измеряемых параметров. Мелочные придирки С.С.Алиманова и непомерные амбиции Поволоцкого привели к
открытому противостоянию, которое мешала стабильной работе отдела, где и так было много трудностей разного
характера. Исаев не терпел дрязг, тем более не относящихся непосредственно к работе, но не
любил прибегать к чисто административным мерам. Для урегулирования конфликта была
создана совместная комиссия администрации и парткома. Исаев предложил
председателем комиссии А.Д.Тавзарашвили. 
Тавзарашвили был другом Е.Г.Ланды /мужа Нины Васильевны/ и был в хороших
отношениях с Поволоцким. Комиссия работала долго, и по ее результатам был
выпущен приказ по предприятию. Поволоцкий был уволен с предприятия «по
собственному желанию», но по договоренности с Г.М.Табаковым он переводился в
НИИ-229 /Загорск/ начальником сектора надежности. Н.В.Ланда была переведена в
расчетный отдел КБ к К.Г.Сенкевичу, а затем в отд. №10. Е.Е.Кенеман перешел
работать ведущим на стенд вместо Ланды Е.Г., который уже работал вед.
конструктором в КБ. Д.М.Дунаев был переведен на автономный участок нейтрализации
промстоков отд. №28. Тавзарашвили в это время уже работал вед. конструктором по
«Союзам». Именно его
руками Исаев нейтрализовал этот конфликт, но к Алимановым он относился без
симпатии в противоположность его дружескому отношению с П.П.Андреевым.
Поволоцкий, впоследствии, неоднократно бывал в ОКБ-2 в составе различных
комиссий. Кенеман доработал ведущим до ухода на пенсию. Его жена Сарра Моисеевна работала зам.
нач. ПЭО ОКБ-2. Я вместе с Алимановым был у них на новоселье. Вся закуска была чисто
еврейская. Я впервые ел фаршированную рыбу и пр. Через много лет я узнал, что
их единственный сын принял православие, окончил духовные учебные заведения и
служил священником в каких-то храмах.

 Теперь перехожу к описанию
периода летних отпусков в 61-64 годах. Летом 61 года Ирина была последний год на даче с
детским садом. В мой отпуск в начале августа мы с Риммой
поехали в Ленинград.
Для меня это была первая поездка в город на Неве, если не считать недельного
пребывания в июле 1941года. Остановились мы у Марии Тихоновны на проспекте
Стачек, рядом с метро «Автово». Мама заранее согласовала наш приезд. Встретили нас очень
хорошо. Квартира была в «сталинском» доме с высокими потолками. Две большие изолированные комнаты и большая
кухня. Просторная ванная комната и отдельный туалет. Квартира была на 2-м этаже /без
балкона/ и все окна выходили на проспект. Валентин Семенович Вдовин только что вышел на пенсию. Последние годы он плавал на теплоходе «Жан Жорес». Перед тем, как
пустить его на слом, он был отдан киношникам для съемок фильма «Полосатый рейс». Этот рейс был последним и для теплохода и для В.С. Теперь он работал в комиссии ветеранов флота, которая
давала рекомендации молодым морякам, направляемым на суда уходящие в «загранку». По вечерам мы
вместе ужинали и потом играли в карты «Москва на Ленинград». Валентин Семенович был до революции трюмным машинистом на кораблях Балтийского флота. С
1917 года член партии. В 1918 году после покушения на В.И.Ленина и убийства
Урицкого, был в отряде «красных террористов», о существовании которых я и узнал от него. В 1919 году он был определен на первый торговый корабль на Балтийском флоте. Проплавал почти 40 лет, временами
находясь в плавании больше полгода. За это время побывал почти во всех портах
Земного шара. Но все время был в трюме с машинами. На «Жан Жоресе» был Главным механиком. В 1941 году участвовал в эвакуации наших войск из Таллина. Его
корабль, как и многие другие, был потоплен немецкой авиацией. Все уцелевшие корабли были перегружены и
опасаясь налетов авиации подбирали из массы плавающих тех, кому
удавалось ухватиться за концы, брошенные с борта. Валентину Семеновичу
повезло. Блокадной зимой 41 года он был в экипаже корабля,
стоящего на Неве. Военный паек помог выжить не только ему, но и М.Т.,
которая приходила к его кораблю. Мы пробыли в Ленинграде дней 8. Римма еще в студенческие
годы бывала в Ленинграде. В какой-то степени она была для меня экскурсоводом. Сейчас невозможно вспомнить, где
мы побывали. Они путаются с другими посещениями Ленинграда. Помню
Петропавловскую крепость и место у ее стен, где я купался и загорал в июле 1941
года. Первое посещение «Эрмитажа» с длинными очередями на
вход. 6 августа мы стояли в очереди в музей-квартиру А.С. Пушкина на Мойке. Там мы встретили Надежду
Иосифовну /тётя Риммы и директор ее первой школы в Москве/, которая приехала с
экскурсией от школы. В этот момент объявили, что в космос полетел Титов. Нигде в пригородах
Ленинграда мы в этот приезд не были. От проспекта Стачек мы перемещались на
метро /с пересадкой на 2-ю линию, которая была открыта в апреле 1961 года/ или на трамвае,
остановка которого была прямо за домом М.Т., и который ходил
до Казанского собора. Фотоаппарата у нас не было, как впрочем, его не было и во всех наших
последующих поездках. Я и сейчас не могу понять, почему у нас никогда не было
своего аппарата. Еще до войны мама купила мне фотоаппарат «Фотокор-1» со стеклянными пластинами. В конце 40-х годов я пользовался аппаратом
Ничепорука с пленкой 6 на 6. Практически нет ни одного кадра из наших с Риммой
многочисленных поездок. Кажется, фотоаппараты были у всех наших знакомых, кроме нас самих.

 Еще три лета снимали дачу в Загорянке. Старались снять поближе к станции.
Первый год сняли неудачно. Дача была по правую сторону, если ехать от Москвы, на 1-й улице параллельно
ж.д. Место оказалось болотистое, участок тенистый, а лето дождливое. Приходилось сбегать временами с дачи, да и съехали мы
досрочно. Два года снимали в Загорянке по левую сторону /от Москвы/ по совету Римминых
знакомых: Вали Шмулевич и Володьки Николаева. Эти два лета прошли хорошо. Дети
много времени проводили на участке у Николаевых. Их дочка Галя была ровесницей
Ирины. Все вместе ходили купаться на Клязьму. Большей частью ездили на речку на велосипедах,
пешком было все-таки далеко. Сохранилось много фото, которые делал Володька
Николаев. У Иринки был свой велосипед, а мы с Риммой брали два велосипеда
/мужской и женский/ у Нины с Васей /моя сестра и её муж/. В это время Вася
работал торгпредом в Турции, а велосипеды стояли у Ананьевых,
которые с 60-го года жили постоянно в Загорянке. Игорь Александрович был полковником
ГРУ МО. Ему с Ириной Гавриловной по «аварийному» сигналу пришлось покинуть Париж без
вещей и по запасному комплекту документов после предательства Пеньковского.
После этого Игорь Александрович преподавал в академии Советской Армии. У них
было половина дома с прекрасным участком в ~15 соток. Комнату, а не квартиру,
он получил только через год после приезда в Москву. И.А. поддерживал спортивную
форму, играя в теннис на полукорте со стенкой. Хорошо он играл и в настольный
теннис. Мы, путешествуя на велосипедах по всем окрестностям, часто заезжали к ним в
гости.

 В 60-м или в 61 году я был дней 20 в д/о «Ольгинка». Этот дом отдыха
функционировал только летом. Наше предприятие заключило с ним договор о
строительстве котельной и проводке отопления в корпуса. За это нам в течение 20 лет
давали какое-то
количество путевок. Я не помню, в каком качестве я там был, но жили мы в
палатках, как и другие наши строители. Питались в столовой д/о. Строительством
от нашего предприятия руководил Березин Евгений Александрович. Сейчас ему за 80 лет. Он сосед Серпухина по «Желтикову», до сих пор
выполняет самостоятельно все строительные и земляные работы на участке. В 63
году три месяца М.М.,
Е.Е. /родители Риммы/, Римма, Ирина и Наташа были в Лоо. Месяц или больше с
ними была Нина /домработница/. Иринка 1 или 2-е смены была в пионерлагере от
Магадана, который был рядом с домом, где мы снимали. Я был там один месяц в
августе. На пляж /с крупной галькой/ нужно было переходить ж.д. Осталось много фотографий. У Е.Е. был фотоаппарат. За бакенами, за которые запрещалось заплывать, на глубине 6-10 метров было песчаное
дно. Я впервые плавал в ластах и с маской и трубкой. На песчаном дне были хорошо видны
рапаны. Ими, обработанными, торговали на пляже. Ныряя, я их собирал в двойные
нейлоновые плавки. Насобирал я их почти целое ведро. Их нужно как следует
отварить, чтобы вышел весь хвостик. Этого мне не удалось сделать. Из-за вони пришлось прекратить досрочно варку. Кондиционными осталось меньше десятка, их я раздавал в Москве. Один экземпляр из тех сохранился до сих пор. Иринка быстро научилась плавать.
Еще в Загорянке на берегу Клязьмы когда мы играли в карты, Иринка неожиданно прыгнула в воду, а место там было для нее с головой.
После этого с нашей помощью она быстро научилась плавать. В Лоо она, держась мне за плечо, без малейшего страха заплывала на большую глубину. Один раз мы с
Иринкой вдвоем съездили
в Ольгинку, где уже в приличных условиях отдыхали работники нашего
предприятия. Перед
самым отъездом из Лоо в соседнем доме продавали настоящую изабеллу, большая
бочка которой была открыта на свадьбу. Вино было замечательное и дешевое.
Покупали его бидонами на 3-4 литра. Впервые собрались за столом с соседом,
семья которого снимала комнату в одном с нами доме. Сосед был шофером из Магадана,
его дочка была в магаданском пионерлагере. Он рассказал про свое житье-бытие.
После свадьбы они с женой завербовались в Магадан, чтобы заработать денег.
Через 2 года вернулись домой. Скоро деньги кончались, и они решили вновь
поехать в Магадан уже на постоянное место жительства. Жили они там уже около 10
лет. Они привыкли жить, не думая о деньгах. В отпуск ездили раз в три года сразу на 6
месяцев. В Магадане
деньги было негде тратить, а в отпуске могли себе позволить все, что было
доступно в то время. Римма и его жена радовались, что мы не познакомились
раньше.

 С августа
62 года мы жили на Варшавском шоссе. Римма работала в школе, где английский
язык начинали изучать со второго класса. Над школой шефствовало Индийское
посольство в Москве. В школе был умный и инициативный директор. Коллектив школы
только формировался. Римма работала там с удовольствием. Иринка пошла учиться в
первый класс этой школы. Одновременно она поступила в музыкальную школу,
расположенную недалеко от Мытной. Наташа много время проводила на Мытной, где
одно время проживала Нина. В конце 63 года стало ясно, что баба Варя не может
жить одна. У ней в жизни осталась одна отрада – церковь в Ново-девичьем монастыре. Она
ходила туда на службу два раза в день. Еще с 45-46 года она входила в какой-то
общественный церковный совет. После смерти мамы она сдала и физически и
морально. Резко ухудшилось зрение, и она без сопровождения не могла ходить в
церковь. Мы решили провести обмен: двухкомнатная квартира плюс комната /24 кв.м. в общей квартире на 4-5 семей без лифта и прочих удобств/ на 3-х
комнатную квартиру. Мы давали объявления в бюллетень по обмену, много раз я ходил в бюро обмена
около проспекта Мира. Более, менее подходящие варианты были в
отдаленных районах и от Мытной и от Варшавского шоссе, что требовало
перемены работы для Риммы и мест учебы для Иринки. Мы не сразу согласились на
предложение переехать в 3-х комнатную квартиру в соседнем подъезде. Мы теряли
много в жилплощади, не было балкона, и окна выходили не во двор, а непосредственно на шоссе. Правда, тогда не было такого интенсивного движения, шоссе было узким и от дома его
отделяли высокие деревья и кустарники. Но в этом случаи оставался сложившийся
быт для всех. Мне же оставался 2-х часовой путь в одну сторону до работы и надежда
со временем получить другую квартиру от работы. В 64 мы с бабой Варей переехали
в квартиру № 47, где я пишу сейчас эти строки. Бывший владелец этой квартиры, повторив наш
вариант, сумел получить хорошую 3-х комнатную квартиру в хорошем районе. Двухкомнатная
квартира нам очень нравилась. Паркетные полы, балкон, хорошая отделка. Все
соседи были из одной отрасли. У Риммы появилось много новых знакомых. Дружно
занимались благоустройством прилегающей территории. Все деревья во дворе сажали
сами. Ближе к ж/д линии остался яблоневый сад путевого обходчика. С переездом в
3-х комнатную квартиру наши жилищные условия не улучшились.   Теперь перехожу к
новому этапу своей
работы, который начался с осени 1964 года. 

 

 

 

ГЛАВА 4

 

В 1964 году общая численность членов
партии на предприятии была около 900 человек /вместе с кандидатами/. В городе
самые большие залы до постройки нового Дворца Культуры не могли вместить это
количество. Партийный комитет выбирался на конференции. Делегаты на конференцию
выбирались на общих собраниях первичных организаций в количестве 1 от 2-х
общего состава п/о. В партком выбирали 11 или 13 человек. Рабочая часть
парткома состояла из 4-х человек: секретарь, зам. по оргработе, зам. по
идеологии и зам. по народному контролю. В состав парткома избирались начальник
предприятия и председатель профкома. Человека три должны были представлять
рабочий класс, и кто-то из ИТР быть представителями от отделов КБ,
экспериментальных отделов и опытного производства. Последние 6 человек должны
были быть еще и активными членами 
парткома. /То есть иметь еще какую-нибудь нагрузку, работая в комиссиях
парткома/. Все, внесенные в намечаемый состав парткома, не должны были брать
самоотвод, и им нужно было получить на конференции необходимое количество
голосов для избрания. В список для голосования вносилось больше кандидатур, чем
утвержденное до этого число членов парткома. В то время была относительно
широкая внутрипартийная демократия, и не было той строгой регламентации и
формализма, которая пришла со временем в эпоху Л.И.Брежнева. Рабочую часть
парткома подбирал еще Ю.Александров. Так он уговорил Ю.М.Шевелева поработать
год зам. секретаря по оргработе с переходом на горкомовскую ставку. Он никогда
не был на выборной партийной работе и работал конструктором системы
многоразового запуска двигателя для кораблей «Союз» в секторе Лурье отдела
В.Я.Малышева. Со свойственной ему аккуратностью и добросовестным отношением к
работе он довольно быстро освоил особенности и тонкости
организационно-партийной работы. Он регулярно читал, вернее, изучал, журнал
«Партийная жизнь», где разбирались конкретные вопросы оргработы по письмам
читателей. Он хорошо проводил семинары с зам. секр. п/о. Вопросы, которые он
выносил на заседания парткома были тщательно подготовлены. Зам. секр. по идеологии  Ю.С.Теляков. 
Он работал начальником отдела подготовки кадров, который находился на
одном этаже с парткомом. Большую часть рабочего времени он проводил в парткоме.
В последние годы войны он был в составе Северного флота. После средней школы,
когда его призвали в армию, он  окончил
какое-то училище для партработников, и работал инструктором по комсомолу в
Политуправлении Северного флота. После демобилизации работал зам. директора
ремесленного училища по воспитательной работе. Т.е., по анкетным данным, самая
подходящая кандидатура для партийной работы. Но в противоположность Шевелеву он
был страшно неорганизованным человеком. Забывал, что обещал сделать. Шевелеву
часто приходилось выполнять за него работу. М.И.Серпухин быть председателем
комитета народного контроля предприятия и зам. секретаря парткома согласился
тоже только на год. Он в это время работал зам. нач. цеха №104 по тех. части.
Ранее он работал нач. участка в цехе №5 ОКБ-1, где нач. цеха был
В.Д.Вачнадзе.  Это был двигательный цех,
в нем также работал и А.А.Борисенко. Серпухин взял на себя вину за незаконное
расходование спирта, и ему грозило увольнение. В.К.Кунец и А.В.Флеров, чьи
агрегаты /ТНА/ изготавливал Серпухин, пригласили его в ОКБ-2. Их поддержал
В.Н.Богомолов. Так Серпухин перешел к нам. В парткоме Серпухин выполнял свою
работу без инициативы, но так, чтобы к нему не было замечаний.

 Экспериментальные отделы в парткоме
представлял Г.И.Новохатний. Он был зам Исаева по испытаниям и в парткоме
отвечал за шефство над колхозом «Память Ильича». Земли этого колхоза тянулись
вдоль Ярославского шоссе от пересечения с водоканалом до Талицы. На повороте за
Тарасовкой было здание правления колхоза и молочно-товарная ферма /МТФ-2/. Г.И.
имел много боевых орденов. Хотя по технике он много уступал Белякову, для
Исаева он был незаменимым человеком. Он следил за выполнением всех требований
конструкторов к испытателям и, особенно за соблюдением техники безопасности.
Вопросы шефской работы он тянул много лет. До 64 года председателем профкома
был Р.И.Оглезнев.   Он хромал, его на
работу и с работы привозили на машине. Когда Александров работал секретарем,
его утром привозили на машине с проспекта Мира, где он жил в доме №112, а затем
ехали за Оглезневым. Шофером машины был Коля Трушин, который еще на этой машине
ездил при Севруке на ГЦП в Капустином Яре. Это мы с ним ездили на рыбалку. У
него была язва желудка, поэтому у него был строго 8-и часовой рабочий день. Мне
предложили утром отвозить меня на работу от ВДНХ. До ВДНХ мне нужно было
добираться от Варшавского шоссе целый час. Я отказался, т.к. обратно нужно было
добираться все равно самостоятельно. Вот коротко, как начиналась моя работа в
парткоме.

На партийной конференции
предприятия меня избрали делегатом на городскую конференцию, на которой, в свою
очередь, меня избрали членом пленума ГК. На городской конференции отчитывался
1-й секретарь ГК Виноградский Виталий Николаевич, который работал в этой
должности последние два года, но в новый состав его не избрали «в связи с
переходом на новую работу». Я его знал, когда он еще работал в комитете ВЛКСМ
МВТУ. В Калининграде он себя ничем не проявил и не пользовался авторитетом
среди руководителей предприятий города. Видимо его сочли непригодным для
дальнейшей партийной работы и отправили его на работу в 6-е ГУ КГБ. Мощевитин
А.Д., который руководил пленумом, как секретарь Обкома партии, /ранее до
Виноградского он был секретарем нашего ГК,/ 
предложил избрать 1-м секретарем и членом бюро Горкома Черепанова Ивана
Михайловича, которого никто в нашем городе не знал. Секретари парткомов, в
разговорах между собой, высказывали мнение, что нужно выбирать из местных
работников, знающих специфику работы предприятий города. Я один выступил и
сказал об этом. Мощевитин сказал, что Черепанов из авиационной промышленности и
хорошо себя проявил на работе в Тушинском райкоме партии. В будущем он пообещал
выдвигать только из местных. С ним согласились, а он неожиданно предложил
избрать меня в члены бюро Горкома, что и было затвержено. До этого ОКБ-2
никогда не было представлено в бюро Горкома.

Теперь об общей партийной
обстановке. Прошло меньше 2-х месяцев, как сняли со всех постов Н.С.Хрущева.
Чтобы понять, как реагировали в то время на это, приведу, ходившую у нас по
рукам, «Никитиану». Автором ее был кто-то из работников ОКБ-1. Привожу ее
полностью:

«Эта сказка про Никиту, про его родню и свиту, кукурузу и
силос и про то что с ним стряслось. В СССР Никита жил, сладки речи говорил,
часто ездил за границу, продавал зерно-пшеницу. Зять Никиты Аджубей с
пресс-конторою своей за Никитой поспевал, тон газетам задавал. Был он парень
неплохой, но в компании такой приобрел солидный вид, заменил собою МИД. Из
газет хлестал ручей из Никитиных речей, интервью и заявлений и застольных
выступлений. Был Никита гастроном, и отличный агроном, знал шахтера ремесло,
город, космос и село. Возвратясь из-за границы, помахав рукой столице, уезжал
он отдыхать и страну свою узнать. По дороге на Кавказ навещал он всякий раз три
попутных совнархоза, и завод и два колхоза, Украину, Тихий Дон и места, где был
рожден, три деревни, два села, где родня его жила. Земляки его встречали,
хлебом-солью угощали, в хлеб горох не добавляли, видно гостя уважали. Он
гордился, что у нас стал премьером свинопас. И по опыту Айовы разбрелись у нас
коровы, так и весь рогатый скот сам без привязи живет. И печатали газеты про
Никитины советы, чтоб по методу Лысенко с молока снимали пенки, так как
жирность молока все еще не велика. Чтоб Америку догнать, чтобы ...Кузькину их
мать подобрать убойный вес, обеспечить перевес. Чтоб была научной норма, чтоб
давали вместо корма для свиней, коров и птицы кормовые единицы. Чтоб луга
перепахали, осушили, орошали, и давал чтоб каждый га по три тонны пирога. Чтобы
силы не щадили, кукурузу разводили на зерно и на силос, но забыли про навоз. Чтоб
квадратно-гнездовым и Карелия и Крым, и Сибирь и Колыма наполняли закрома. Чтоб
полей родных царицу, и горох и чечевицу высевали по стерне и при том по всей
стране. Чтобы строили пруды, и везде росли сады, и, пока хватает глаз, виноград
чтоб рос у нас. Во саду ли, в огороде, на полях иль на заводе были все по горло
сыты поученьями Никиты. Создавал он совнархозы и целинные совхозы, управленья,
комитеты, областные сельсоветы. Много дал он указаний по постройке всяких
зданий, по вопросам улучшенья правил уличных движений. Проявил свое уменье он в
народном просвещенье и глаголов сопряженья добивался облегченья. А по знанию
наук и мудреных всяких штук при Никите был знаток его собственный сынок. И хоть
молод был Сергей, стоил многих он мужей, и за подвиг трудовой был пожалован
звездой. Одаренное дитя стало доктором шутя. Был Никита также рад, что Сергей
лауреат. Возвышение Сергея было делом Челомея. С ним Никита чай гонял и в Филях
совет держал. Сей конструктор знаменитый, всесоюзный и маститый, автор липовых открытий
возвеличен был Никитой. Генералы, адмиралы перед ним во фронт стояли, и глядели
ему в рот наша Армия и Флот. Был Никита командиром, но следил за прочим миром.
Хвост поджав и стиснув зубы увозил ракеты с Кубы. Так мы жили поживали, план по
валу выполняли, скот домашний истребляли и Никиту восхваляли. Все решал Никита
с ходу, надоел всему народу. И сказал тогда народ: «так дольше не пойдет! Нам
не нужен прожектер, опереточный актер! Соберите же ЦК и уймите дурака!» Не
игрушка ведь Совмин! Сказка кончилась. Аминь!».

 После выборов Горкома аппарат переехал во
вновь построенное здание ГК КПСС. Это небольшое 3-х этажное здание на ул.
Коминтерна. Пристройка с залом примерно на 100 человек для проведения пленумов
ГК еще не была построена. В этом здании располагался также городской комитет
ВЛКСМ и комитет народного контроля. Ранее горком помещался в общежитии №2 ОКБ-1
на ул. Циолковского, но с отдельным входом. Теперь о членах бюро ГК. 2-м
секретарем был избран Шишкин Олег Николаевич. До этого он работал зав. промышленным
отделом ГК. Промышленные предприятия города были разбиты на две группы:
предприятия ВПК и предприятия гражданского назначения. По численности
работающих они относились друг к другу как 10:1. Предприятия ВПК, расположенные
в зоне ж.д. станции «Подлипки» были полноправными хозяевами этой части города.
К ним относились ОКБ-1, НИИ-88 и ОКБ-2. Они подчинялись ГКОТ. Председатель
комитета /министр/ Зверев С.А., он мне и вручал орден «Знак Почета» в 61 году.
В состав НИИ-88 входил УКС, который осуществлял промышленное и жилищное
строительство для 3-х предприятий в следующей пропорции: ОКБ-1 – 55%,  НИИ-88 – 30% и ОКБ-2 – 15%.  Это примерно соответствовало численности
работающих на этих предприятиях. Но большую часть жилья строил трест
«Мосжилстрой», определенный Постановлением ЦК КПСС и Совмина после запуска 1-го
спутника и с продлением действия постановления после полета Гагарина. На
территории примыкающей к станции «Болшево» располагался Болшевский
Машиностроительный завод, относящийся к ГКАТ, изготавливающий ракеты класса
«воздух-воздух». К предприятиям гражданского назначения относились ткацкие
фабрики «Первое Мая» и «Передовая текстильщица», расположенные в одноименных
поселках и Болшевский механический завод, производящий сепараторы для
приготовления масла и фризеры для приготовления мороженого. Были еще два
маленьких заводика с численностью до 200 человек. Это завод «Металлопосуда» и
завод, изготавливающий ковровые дорожки и паласы. К предприятиям гражданского
назначения относили и «Домостроительный комбинат», принадлежащий МО. Его
директор Флеров Борис Николаевич был членом бюро ГК. Нужно учитывать, что
тематикой предприятий ВПК занимался только оборонный отдел ЦК КПСС, он же
определял кадры основных руководителей /номенклатура ЦК/. Оборонный отдел Обкома
партии курировал строительство на предприятиях ВПК, подводил итоги
Соцсоревнования по области и согласовывал часть кадровых вопросов, относящихся
к номенклатуре обкома. ГК не имел права рассматривать вопросы тематики
предприятий ВПК, а только подводил итоги соцсоревнования по городу и проверял
выполнение принятых обязательств по двум группам предприятий раздельно. ОКБ-1
уже имело права райкома, поэтому персональные дела, прием и исключение из
партии решались там самостоятельно.

 Соответственно кругу задач формировался и
состав бюро ГК. Председателем Горсовета и членом бюро была Пустовойтенко
Александра Андреевна. Она была настоящей матерью города. Она заботилась о жилье
для учителей и врачей, о сносе бараков и о предоставления живущим в них нового
жилья, вне зависимости от того, где они работают. О строительстве школ,
больниц, магазинов, о подземном переходе на станции «Подлипки» и о многом
другом. Горсовет не имел ни власти, ни денежных средств. Все это нужно было
выпрашивать у руководителей крупных промышленных организаций, которые в свою
очередь, должны были эти объекты включить в титульные списки  капстроительства  через ГКОТ или позднее через МОМ. У нее были
хорошие отношения с Королевым, Мозжориным и Исаевым. Но нужна была и поддержка
ГК. Она неоднократно поднимала эти вопросы на бюро, но далеко не всегда
получала поддержку от Черепанова, который не желал /или не мог/ быть просителем
у «отцов города». Через два – три года она тяжело заболела и вскоре умерла от
рака молочной железы. Председателем городского комитета народного контроля и
членом бюро был Трубицин Виктор Ильич. Два с лишним года мы сидели с ним рядом
за столом. Позднее он работал 2-м секретарем ГК, после смерти Пустовойтенко
стал председателем Горсовета, далее работал в партийных органах, был парторгом
ЦК во время войны в Афганистане. Вплоть до запрета КПСС работал в отделе
партийных органов ЦК. В папке у каждого члена бюро была подробная повестка дня
и проекты решения по обсуждаемым вопросам. ОКБ-1 на бюро представляли двое:
Тишкин Анатолий Петрович - секретарь парткома и Морозов Василий Васильевич -
нач. УЖКХ ОКБ-1, на баланс ОКБ-1 передавалось все построенное в городе жилье.
Секретарем ГК по идеологии была Щербакова Людмила Алексеевна. По образованию
она преподаватель литературы в школе. Меня всегда удивляла ее способность
выступать с докладами на любую тему, говорить, не заглядывая в текст, быстро,
литературно грамотно и не монотонно, а меняя интонацию в нужных местах.

 Для начала хватит о членах бюро, перейду к
работе нашего парткома. Работа началась с составления и утверждения
перспективного /годового/ плана. План был нестандартный, и как бы сейчас
сказали, амбициозный. После детального обсуждения и внесения поправок он был
принят на заседании парткома. Остановлюсь только на отдельных направлениях
работы. По внутрипартийной работе это было создание сектора партучета. Т.к. мы
не были на правах райкома, то учетные карточки находились в ГК. По всем
изменениям в служебной и личной жизни нужно было вносить изменения обязательно
в общем отделе ГК. Это были бесконечные хождения или непосредственно членов
партии или представителей парткома. Этот вопрос был решен. В парткоме была
введена от ГК штатная единица – зав. сектором учета. На эту должность была
переведена техн. секретарь парткома Гогина Мария Александровна. Совместно с
администрацией и профкомом решили создать многотиражную газету предприятия.
Дело оказалось довольно сложное. Ни на одном предприятии города не было своей
многотиражной газеты, была только одна общегородская газета «Калининградская
правда». Теляков, которого намечали ответственным редактором газеты, не смог
справится с решением всех вопросов в ГК, Обкоме, Главлите, в Мытищинской
типографии и пр. За дело взялся, и довел его до конца, Шевелев Ю.М. Это
начинание поддержал и Исаев, который, по-моему, и предложил название «Факел»
/по названию газеты на предприятии был объявлен конкурс/. Ответственный
секретарь газеты был приглашен из городской газеты «Калининградская правда» и
оформлен в ОНТИ. Вокруг газеты сложился авторский актив. К моему удивлению на
предприятии оказалось много поэтов. Первые годы в каждом номере газеты /она
выходила еженедельно на 4-х полосах/ печатались стихи. Через год многотиражка
появилась в ОКБ-1, а еще через 2-3 года в НИИ-88. При парткоме был организован
парткабинет. До этого в городе парткабинет был только в парткоме ОКБ-1. В ГК
пробили штатную единицу. По согласованию с ГК зав. парткабинетом стал
В.Т.Семенов, кавторанг с Северного флота, опытный партийный работник,
демобилизованный по болезни. С созданием парткабинета значительно улучшилась
агитационно-массовая работа в первичных п/о предприятия.

 При Комитете ВЛКСМ предприятия /секретарь
Царский Виктор/ уже существовала инициативная редакции общественно-популярного
устного журнала «Спектр». В этом журнале, 3-4 «страницы» за вечер, были
представлены самые различные направления и жанры. Это были выступления
различных деятелей, но обязательно ярких личностей. Эстрадные представления,
выступления певцов и инструментальных ансамблей. «Спектр» был как бы визитной
карточкой предприятия в общественной жизни города и пользовался большой
популярностью. С парткомом согласовывалась общественно-политическая часть
«Спектра». Помню письмо А.И.Солженицына в ответ на приглашение выступить на
«Спектре». Он благодарил за приглашение, говорил, что он не может приехать. Он
тогда работал в школе в Рязанской области. /транспорт мы гарантировали/. Письмо
показалось мне каким-то слащавым. За транспорт в общественной редакции отвечал
молодой военпред-капитан Г.Н.Корнилов. Он же ездил на переговоры к Абелю,
который жил на даче в Тарасовке и был прототипом главного героя к/ф «Мертвый
сезон». У него был запрет на публичные выступления. С сольной часовой
программой выступала на «Спектре» и А.Б.Пугачева. Она тогда еще не заламывала
огромные суммы за свои выступления. Билеты на «Спектр» были платные, но всегда
был полный аншлаг. Просили билеты и с соседних предприятий. Мне кажется, что до
«Спектра» устный журнал был только в ОКБ-1. Я был на спектре только один раз,
да и то только на первой странице. Начало было в 7 часов вечера в городском
Дворце Культуры, а мне еще нужно было добираться домой.

Теперь о некоторых кадровых
делах. Александров, отработав 4 года в парткоме /2 года замом и 2 года
секретарем/, вернулся в свой агрегатный отдел КБ. Уходил он нач. группы. В его
группе давно был новый начальник. Отдел за последние годы расширился, появились
новые группы. Александрова назначили нач. сектора, куда входили две группы:
одна его старая и одна образованная вновь. В стенной газете КБ появился
фельетон под названием Сектор «Пришей кобыле хвост». Хотя имя Александрова не
упоминалось, всем было ясно, о ком идет речь. В КБ создалась нехорошая
обстановка и было ясно, что Юрку надо куда-то переводить. Надо сказать, что
когда Черемухина после парткома назначили гл. инж. экспериментальных отделов,
началась пора коренной реконструкции всех отделов, за которую он отвечал. Он не
знал всех особенностей работы огневых отделов, допускал какие-то ошибки во
взаимоотношениях с проектантами и строителями. Табаков, как нач. Главка
потребовал его замены. Черемухин перешел на работу в Институт, где и работал до
ухода на пенсию. На место Черемухина был назначен В.П.Лавренов. До этого он
работал замом «по морде», т.е. заместителем Исаева по морским делам. Там ему приходилось
непрерывно бывать в командировках на заводах в Златоусте и Красноярске и на
летных испытаниях ракет подводных лодок. У него была язва желудка, и он должен
был сидеть на строгой диете. Лавренов /он выходец из отдела КС/ был не только
талантливым конструктором, но и хорошим организатором. К сожалению, у него была
не язва, а рак, и он через год умер. Александрова выручил Тихонов Сергей
Иванович, который работал заместителем Исаева по производству, после того как
был снят Н.В.Булыгин, о чем я уже писал. Тихонов пришел к нам с  ЗМЗ, где прославился внедрением «саратовской
системы сдачи продукции с первого предъявления». Это был очередной блеф, но у
него был приятель среди руководящего состава ГКОТ и он хотел перебраться в
Москву. На Тихонова со старого завода приходили какие-то нехорошие письма, но
Юрка придержал их в своем сейфе, и не дал им хода. Этих писем я не видел, ко
мне они не перешли. Александрова перевели на работу в опытное производство и
назначили зам. гл. технолога. Хотя у того было уже два зама. С этой должности,
так же с подачи Тихонова, Александров через полгода перешел на работу в ГКОТ на
должность зам. нач. Управления Кадров. Нач. управления был Почерников, а первым
замом Погорелов Иван Семенович, который был хорошо знаком с моей мамой и должен
был вскоре уходить на пенсию.

 У Тихонова в производстве главным инженером
был Романенко Дмитрий Михайлович. В ОКБ-3 он работал конструктором в агрегатном
отделе, затем какое-то время поработал в МТС, откуда он благополучно выбрался.
При организации опытного производства ОКБ-2 перешел на должность нач. ОТК, а
затем стал гл. инженером. Я рассказываю об этом, может быть подробно, т.к. это
был круг людей, с которыми мне приходилось повседневно общаться, да и вопрос
подбора и расстановки кадров входил в прямые обязанности парткома. Тихонов
вскоре перешел на работу зам. нач. ГУ по производству во вновь созданное в 1965
году министерство Общего Машиностроения /МОМ/, там тоже не прижился, но получив
хорошую квартиру, перешел на работу в НИИТМ, где, защитив диссертацию,
проработал до пенсии. Романенко, мягко говоря, не хватал звезд с неба, но он
был вторым по должности в производстве. Начальником производства /это 3-я
должность в производстве/ был Коган Мендель /Макс/ Соломонович. У него был
единственный недостаток – это 5-й пункт в анкете. Ранее Исаев, обеспокоенный
ходом дел в ОП, попросил помощи у опытного директора завода в Усть-Катаве
Белоконева. Двигательное производство этого завода работало только по
документации ОКБ-2. Белоконев порекомендовал Исаеву Когана, который полностью
оправдал, возлагавшиеся на него надежды. В 64 году были проведены перевыборы
профкома. Председателем стал Растоптаев Александр Сергеевич /нач. группы отд.
Гл. технолога/, заместителем Лагутин Юрий Дмитриевич /зам. нач литейного цеха/.
В 1965 году был переизбран комитет ВЛКСМ, секретарем стал Володя Синцов,
который работал мастером в цехе №104.

 Работая в парткоме, я стал постепенно понимать
специфику работы предприятия и особенности стиля руководства А.М.Исаева. 60-ти
десятые годы были не только годами оттепели в политической жизни страны, но и
годами бурного развития ракетной техники. В КБ ХИММАШ, так стало называться
ОКБ-2 с 1967 года после образования МОМ, был переизбыток заказов. Исаеву
безоговорочно доверяли свои заказы Королев, Макеев, Козлов, Березняк, Решетнёв.
Сложнее складывались отношения с фирмами Челомея и Янгеля. Исаев постоянно
поддерживал тесный контакт с руководителями 
головных организаций - заказчиков, был в курсе хода их текущих и
перспективных разработок. Благодаря этому он умело корректировал ход отработки
изделий в КБХМ, и процесс изготовления опытных образцов на заводах отрасли,
работающих по нашей документации, не оглядываясь на сроки, предписанные в
директивных документах. Это осложняло ему отношения со своим непосредственным
куратором  отрасли, – замминистра
МОМ  Г.М.Табаковым. Но благодаря личным
контактам с секретарем ЦК по военным вопросам Д.Ф. Устиновым, Зампредсовмина –
Председателем ВПК Л.В.Смирновым и после 1965 года с министром ОМ
С.А.Афанасьевым, которые верили в конструкторский талант и организаторские
способности Исаева, ему удавалось добиваться одобрения своих решений. При этом
не обходилось без применения его артистических способностей.

 О стиле руководства Исаева ходили легенды. Я
уже упоминал об «экипаже» его ЗИМа. Могу добавить некоторые свои личные
впечатления. Сотрудники предприятия могли зайти в кабинет А.М. и без
предварительного звонка. Конечно, это касалось производственных вопросов. Дверь
из приемной в кабинет часто была открытой или полуоткрытой, так что можно было
заглянуть и оценить обстановку. Обычно несколько человек сидели на стульях или
диване, дожидаясь своей очереди для разговора или подписи письма или другого
документа, требующего, по их мнению, личного разговора. Наличие других
присутствующих заставляло говорить коротко и строго по делу. Исаев часто был
инициатором совещаний по отдельным интересующим его вопросам. Эти совещания он
называл «банчок». Список приглашенных составлял лично, и не обязательно это
были руководящие работники. Важно было услышать их персональное мнение по
данному вопросу. Также он поступал, когда приезжал после командировки или с
какого-нибудь вышестоящего совещания. В командировки и на совещания в «верхах»
он ездил с конкретными исполнителями. В этом я мог убедиться, когда работал
ведущим конструктором по блоку «И» Н1-Л3. Демократизм Исаева и его органическое
неприятие номенклатуры проявлялось во всем. На предприятии не было столовой или
буфета для руководящего состава, как это имело место на подавляющем количестве
предприятий и учреждений. Исаев всегда обедал в общей столовой в корпусе КБ,
обедал в общий обеденный перерыв и стоял в общей очереди. Это, конечно,
накладывало повышенные требования к администрации столовой, где долгие годы
директором была Корнеева. Столовая считалось лучшей на «2-й территории» и
многие работники ЦНИИМАШ, которые имели пропуск в корпус КБ КБХМ, ходили в нашу
столовую. Запомнилось, что Исаев любил брать из закусок маслины. На субботники
Исаев выходил с коллективом КБ и работал на общих основаниях. Исаев, за
исключением последних лет, любил ходить на майские дни в байдарочные
походы,  ночевали в палатках и питались
по вечерам из общего котла у костра. Я не помню, чтобы он ездил куда-нибудь в
санаторий. Но он с увлечением рассказывал о плавании по Енисею от Красноярска
до Таймыра и о дальневосточном круизе с посещением Камчатских вулканов и
знаменитых гейзеров с термальными водами.

После моей первой зарубежной
поездки в 1969 году, от которой  остался
в восторге, я агитировал Исаева съездить в какую-нибудь туристическую поездку
/конечно, речь шла о соцстранах/, но он не проявил интереса. Я говорил, что ему
разрешат побывать в Югославии, с которой в очередной раз нормализовались
отношения, и где жизнь во многом отличается от нашей, да и от других соцстран.
Он сказал, что еще не бывал во многих интересных местах в нашей стране, где ему
очень хотелось бы побывать. Я говорю об этом потому, что он очень внимательно
следил в 1968 года за построением «социализма с человеческим лицом» в Чехословакии
Дубчеком. Один раз я утром вхожу в кабинет Исаева и он меня спрашивает: «Как я
считаю, можем ли мы ввести войска в Чехословакию?». Я отвечаю: «Конечно, нет».
«А мы ввели» - говорит он.

У Исаева с начала 50-х годов
был стандартный одноэтажный домик в садоводческом кооперативе НИИ-88. Отличался
он от других тем, что А.М. соорудил в полуподвале себе «кабинет», высота домов
для всех была строго ограничена. Летом 69 или 70-го года мы возвращались с А.М.
с какого-то совещания в Москве. Время было к концу рабочего дня, и он решил не
заезжая на работу ехать на дачу. Зная, что я снимаю дачу в Пирогово, он
предложил мне заехать к нему. Его жена с дочкой куда-то уехали, и он был один.
Помню два эпизода. Первый связан с едой. Тем летом был небывалый урожай вишни. А.М.
предложил приготовить лапшу с вишней и молоком. Я занимался удалением косточек
из вишни с помощью специального приспособления. Лапша с вишней была в пропорции
50 на 50% и слегка подсахаренная. Запивали ее молоком. Это блюдо мы потом
неоднократно готовили и дома и в Загорянке у тети Нины. А.М. попросил шофера,
чтобы он заехал на водную станцию и сказал, чтобы за мной в определенное время
пришел катер и перевез бы меня на ту сторону. Вечер был теплый, до прихода
катера было еще время, и А.М. предложил сходить искупаться. Он захватил с собой
ракетки для бадминтона. После купания, когда играли в бадминтон, А.М. говорит:
«Я понимаю, что я толстый и делаю неуклюжие движения, если смотреть со стороны,
но мне кажется, что я все еще делаю красивые и изящные движения».

Возвращаясь к производственной
деятельности, необходимо сказать, что за 25 лет /с1946 по 1971/ Исаев создал
около 100 двигателей и двигательных установок. Эти изделия были или приняты на
вооружение и переданы на изготовления на серийные заводы или доведены до летных
испытаний и эксплуатации. Несмотря на его конструкторский талант и природный
ум, он мог это совершить только в коллективе единомышленников. Исаев своей
жаждой к творчеству, коммуникабельностью, открытостью и бескорыстностью
притягивал к себе людей. Мне пришлось познакомиться со многими людьми из его
ближайшего окружения. Среди них был и руководящий состав и рядовые работники.
Первым замом был Богомолов Владислав Николаевич. Он во многом освобождал Исаева
от административных и хозяйственных дел. Он, как и Исаев, никогда не допускал
грубых выражений, не говоря уже про мат. С Богомоловым мне пришлось несколько
раз быть вместе в профилактории и месяцами жить с ним в одной комнате, когда не
ездила Надежда Николаевна. В быту он был предельно скромным человеком. Замом по
морским делам после ухода Лавренова, стал Елисеев Алексей Петрович. Это был
предельно педантичный человек и очень хорошо подходил для курирования работ на
смежных заводах и ведения серийного производства. До этого он был как бы начальником
конструкторских отделов. На его место был назначен Кунец Владимир Куприянович.
Кунец работал зам. начальника отдела ТНА и был председателем комиссии парткома
по контролю за хозяйственной деятельностью КБ. Предложение Исаева назначить его
замом совпало с предложением парткома. С Кунцом у меня были хорошие отношения.
Мы с ним вместе с Риммой и его женой Ириной Николаевной отдыхали в «Крымском
Приморье». Ирина Николаевна работала в 
ж.д. поликлинике у Сокола зав. отделом рентгенологии. Она в марте 1987
года сделала Римме снимки, которые показали неизлечимость болезни. Заместителем
начальника КБХМ по общим вопросам был Филатов Николай Никонорович.

Здесь мне придется сделать
некоторые пояснения. Исаев считал, что краеугольным  камнем отработки является ускорение цикла
«Изготовление опытного образца – его испытание – анализ результатов – внесение
изменений – изготовление нового образца – испытание и.т.д.». Часто для этого
требовались новые материалы. Здесь Филатов был незаменимым человеком. Ранее он
работал в ГКОТ зам. нач. Главснаба. Во времена Хрущева его направили на работу
в МТС в Волгоградскую обл.  У него тяжело
заболела жена, которая оставалась в Москве. Он просил разрешения вернуться в
Москву. В итоге ему объявили строгий выговор с занесением в личное дело. С
выговором его на работу в Москве в аппарат не брали. Его Исаеву
порекомендовали, знающие его работники Комитета. У Исаева в это время ушел на
пенсию по болезни Медков бывший крупный партийный и хозяйственный работник,
который получил для ОКБ-2 территорию под профилакторий. Филатов в свою очередь
назначил нач. отдела снабжения Лихушина не имеющего даже среднего образования,
но знающего всех снабженцев в отрасли и Московской области. Они обеспечивали
получение необходимых материалов всего за несколько дней для изготовления
опытных образцов. После образования МОМ в 1965 году Филатова пригласили на
работу в аппарат на должность зам. нач. Главснаба по материалам. Для этого
нужно было снять выговор, что мы и сделали, выдав ему хорошую характеристику. Позднее
мы с Риммой встречались с ним в Солнечной поляне, где ходили вместе с ним и его
женой за грибами и калганом. Он обучил нас, как обрабатывать «польский» гриб,
чтобы он по вкусу не отличался от белого.

 В производстве основной опорой Исаева был нач.
производства М.С.Коган, а не его зам. С.И.Тихонов или главный инженер
производства Д.М.Романенко. Коган боготворил Исаева и проникся идеей ускорения
циклов отработки. Несмотря на план, он пропускал вперед работы по служебным
запискам, согласовывая непосредственно с Исаевым или конструкторами, что нужно
делать в первую очередь. При заказе на изготовление опытных образцов в 2-3
экземпляра, он вопреки плану заказывал для них детали в большем количестве. В
этом был определенный риск, ему пришлось бы отвечать, если бы детали пошли на
свалку. Но зато при получении извещения на изменение, он мог значительно
быстрее изготовить новые образцы. Вообще отработка изделий у Исаева проходила
быстрее, чем в других двигательных фирмах по сравнимым изделиям и с наименьшими
финансовыми затратами. Исаев не руководствовался экономическими выгодами для
предприятия, а исходил всегда из государственных интересов. При этом при
успешной отработке изделий были замечания по невыполнению плана, а фактически
за не реализацию выделенных средств. В Брежневские времена за успешное
выполнение заданий награды /ордена, звезды Героев, лауреатские медали и
тематические премии/ выдавались пропорционально затраченным средствам.  Но КБХМ компенсировало это большим
количеством отработанных изделий.

 Исаева никогда не интересовали экономические
показатели. Приведу характерный пример. Нач. ПЭО был Андреев Николай
Валерьянович. Он редко заходил к Исаеву и то только чтобы подписать
какое-нибудь письмо. Но раз в год он приходил подписать годовой отчет. Этот
отчет был в нескольких томах, общим объемом около 1000 страниц в красивом
переплете с золочеными буквами. Я был свидетелем такого случая. Андреев положил
отчет на маленький столик перед столом Исаева. А: «Это отчет о работе
предприятия за год». И: «И это мы наделали?». А: «Да, Алексей Михайлович». И:
«И тут все правильно?». А: «Да, А.М.». И: «И что же я должен делать?» /А.М.
очень боялся, что ему скажут, что нужно прочесть/. А: «Подписать вот здесь
А.М.». А.М. подписывает на титульном листе, благодарит Н.В. и тепло прощается с
ним. Но за этим следует балансовая комиссия во 2-м ГУ МОМ. На первой такой
комиссии после образования МОМ присутствовал зам. министра Г.М.Табаков. Я был
на этой балансовой комиссии, как и почти на всех последующих. А.М. подробно рассказал,
как работало предприятие за год, что было сделано и какие, как он считает, были
недостатки. Но все  касалось тематики.
Далее А.М. предлагает заслушать своих замов по направлениям. Г.М. настаивает,
чтобы А.М. рассказал об основных экономических показателях. А.М. говорит, что
об этом лучше знают соответствующие замы. Г.М.: «А что вам замы не могли этого
написать?» А.М. пытается читать по какой-то справке и начинает заикаться. Он
всегда начинал заикаться, когда волновался, но я видел это только один раз. Его
лицо покраснело, и он перестал читать. И: «Г.М., вы ведь знаете, что я не умею
читать по писанному». Больше Табаков на балансовые комиссии КБХМ не приходил.

Кстати, когда образовался МОМ,
название КБХМ придумал Табаков без согласования с Исаевым. А.М. всегда говорил
и писал не КБХМ, а КБ ХИММАШ, считая укороченное название не благозвучным.
Главным бухгалтером КБХМ был Фрязинов, ему было около 60 лет.  /не помню его и.о./. Прекрасный специалист и
интеллигентный человек. По-моему, он был единственным человеком на предприятии,
который ходил всегда в строгом темном костюме с жилеткой. А.М. его очень уважал
и во всем доверял. Чтобы закончить рассказ о руководящем составе предприятия,
следует сказать и моей неопытности в кадровых вопросах. После ухода Н.Н.Филатова
на работу в МОМ, нужно было кого-то назначить на его место. В это время велось
строительство новых зданий в профилактории /он же летний пионерский лагерь/. Я
предложил назначить на это место Г.С.Нестеренко, который в это время работал
заместителем по кадрам после ухода на пенсию А.А.Леонова /опытного кадровика и
партийного работника/. На этом посту 
Нестеренко был значительно слабее Леонова. Я думал, что Нестеренко,
который хорошо работал председателем профкома и знал производство, так как
работал и нач. цеха, на этом посту будет работать лучше, чем на кадрах. На
кадры я рекомендовал Меленкова, который был секретарем п/о отдела гл.
технолога, но до этого работал в 3-м филиале НИИ-88 в Осташкове на Селигере
организатором работ с немецкими специалистами, которых вывезли из Германии
после войны. Как вскоре выяснилось, здесь я сделал двойную ошибку. Нестеренко
всем все обещал, но не делал, вернее, он и не мог многого делать. Исаеву
пришлось его заменить. Он привез из Красноярска Выговского Вячеслава Сергеевича,
который работал на КМЗ заместителем директора по снабжению, а также по сбыту
холодильников «Бирюса», производство которых на КМЗ достигало 600 тысяч в год.
Выговский вел дела в КБХМ с большим размахом, но, несмотря на большой объем
производственных и хозяйственных вопросов, строительство многих
производственных и бытовых объектов, рамки КБХМ ему стали тесны. Важные деловые
звонки он всегда старался сделать из кабинета Исаева по «кремлевке», конечно,
когда Исаева не было в кабинете. У Исаева № «кремлевки» был «6837». Вася /муж
сестры/, у которого тоже была «кремлевка», и по которой он большей частью
звонил, говорил, что №, как у Исаева, есть только у очень больших людей. Я так
и не понял в чем тут особенность. Выговский через несколько лет перешел на работу
в МОМ, где и развернулся на полную мощность. Он долго отказывался переходить
нач. ХОЗУ, хотел, чтобы было ГЛАВХОЗУ, а он бы стал членом коллегии. Брал
бюллетень, ложился в больницу, но после каких-то личных разговоров с
С.А.Афанасьевым согласился на должность просто ХОЗУ. У него сложились
доверительные отношения с министром. Кунцу и мне он показывал, как оборудована
комната отдыха министра с различными тренажерами в новой башне. В министерстве
у него были большие права и обязанности. 
Достаточно сказать, что при нем было построено новое здание
министерства, поликлиника и больница /медсанчасть 119/, база отдыха «Солнечная
Поляна», дома отдыха в Крыму и на Северном 
Кавказе. Меленков на кадрах получил прозвища «Барин» и «Пузырь», но
доработал до пенсии. У нас не было зама по капитальному строительству, был
только начальник ОКСа Сегал Павел Львович. Опытный строитель. На всех
предприятиях города были замы по кап. строительству. У Сегала было два
недостатка, он был беспартийный, и у него был 5-й пункт. Его на предприятии со
второго раза приняли в партию, но на горкоме зарубили. Мне было сделано на
горкоме замечание, что вопрос нужно было правильно решать на парткоме
предприятия, а не доводить до горкома.

Но успехи предприятия в первую
очередь определялись конструкторами, где основными фигурами были начальники
конструкторских отделов. Из-за обширной тематики в КБ было 3 двигательных
отдела. /Толстов А.А, Малышев В.Я. и Скорняков Р.А./.  Отделы камер сгорания и ТНА /Пчелин Л.А.
Флеров А.В./ включали в себя расчетные сектора. Проектного отдела не было.  Исаев считал, что двигательные отделы должны
вести весь цикл создания изделия от проектных работ до серийного изготовления.
Был общий расчетный отдел /Сенкевич К.Г./ и отделы агрегатов регулирования и
автоматики /Новиков Н.И. и Климов В.С./. В состав КБ входил и отдел стендового
оборудования /Ефремов, Поляков. Затем до 2008 г. Ерофеев Б.С./. Исаев считал, что для
успешной отработки двигателей в составе предприятия кроме КБ должны быть и
опытное производство и испытательная база. В составе опытного производства были
8 цехов, отделы Главного технолога /Соколов Г.И./, Главного металлурга /Бусыгин
И.А./, Главного материаловеда /Коростылев А.Ф./. Отдел Главного механика
/Васильев/ имел свои два своих цеха. По мере отработки изделий к изготовлению
подключались заводы. На Усть-Катавском, 
Златоустовском и Красноярском заводе Главные конструктора были
одновременно заместителями Исаева, с правом подписи при изменении
конструкторской документации. Этим достигался непрерывный цикл изготовления
изделий при внесении изменений в конструкцию. Экспериментальные отделы состояли
из двух отделов /Алиманов С.С. и Андреев П.П./ горячих испытаний с хранилищами
компонентов, к которым подходили свои ж.д. пути, отдела холодных испытаний /Пронин
Н.А./, отдела хранения компонентов и нейтрализации сточных вод со сливами
компонентов /Алиманов Л.С./, а также отделов измерений и электрооборудования
/Варенников В.С. и Варятин Г.С./, которые, кроме обеспечения испытаний,
одновременно занимались разработкой своих изделий. В гараже предприятия
/Снесарев К.Л./ было около 100 различных видов транспорта. Вот коротко о
составе предприятия. О некоторых подразделениях я расскажу дополнительно, когда
буду говорить о своей работе в качестве нач. отдела координации и анализа
работ. 

Теперь сделаю небольшой
исторический экскурс. Последние годы руководства Хрущева вызывали недовольство
не только тем, о чем говорилось в «Никитиане». Им были недовольны армия и ВПК.
После увольнения из армии Жукова был фактический  разгром авиации и ВМФ, где было сокращено
финансирование и прекращены перспективные разработки стратегических
бомбардировщиков Мясищева, крылатых межконтинентальных ракет Лавочкина /комплес
«Буря», в котором участвовал и Исаев/ и строительство авианосцев. Был кубинский
кризис. Мы существенно уступали США по количеству и качеству МБР и особенно по
ракетам подводных лодок. Полеты космонавтов поднимали престиж нашей родины, но
они и отрывали ресурсы от нужд армии, а эти ресурсы были значительно меньше чем
у США. В 64 году уже были постановления о создании пилотируемых кораблей «Союз»
и об осуществлении полета на Луну. Это были сложные технические задачи,
требующие больших финансовых затрат и привлечение большого числа промышленных
предприятий. Финансирование и сами работы проводились под контролем военных,
которые в них не были заинтересованы. Брежнев был секретарем ЦК по
военно-промышленным вопросам. Эффект от 6-ти пилотируемых полетов на одиночных
кораблях «Восток» был исчерпан. В 64 году американцы планировали запустить
двухместный пилотируемый корабль «Джемени» и вели работы по 3-х местному
кораблю «Аполлон». Хрущев позвонил Королеву и дал указание обеспечить запуск
3-х космонавтов раньше американцев. По иронии судьбы космический корабль
«Восход» совпал с исходом Хрущева с политической арены. 12.10. командир корабля
Комаров доложил Хрущеву о выходе на орбиту, Хрущев поблагодарил его, пожелал
счастливого возвращения на землю и скорой встречи. Королев 13.10. утром
позвонил Хрущеву и попросил разрешения на посадку. Хрущев дал согласие, после
этого связь прервалась. 15.10 утром объявили, что Хрущев освобожден от всех
постов. Американцы планировали в 65 году выход в открытый космос.  Теперь уже Королев просил разрешения осуществить
выход в открытый космос с корабля «Восход-2». Брежнев одобрил. Полет прошел с
приключениями, о которых официально не говорили. Сначала Леонов не смог сразу
войти в корабль после выхода в космос /раздулся скафандр/. Затем отказала
автоматика команды на спуск. Спускались на следующем витке вручную. Сели в
глухой тайге севернее Перми. Но все обошлось благополучно. Дальше все шло, как
обычно. Митинг и встреча на Красной площади, а затем прием в Кремле.

На предприятие пришло 4
приглашения: Исаеву с женой, Богомолову и мне. Приглашение у меня сохранилось.
Привожу его полностью. «В честь выдающегося подвига ученых, конструкторов,
инженеров, техников и рабочих, обеспечивших осуществление первого в мире выхода
человека из корабля в космическое пространство во время полета советских людей
на корабле-спутнике «Восход-2», и в честь тт. Беляева Павла Ивановича и Леонова
Алексея Архиповича Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР,
Правительство СССР приглашают тов. В.С. Завьялова пожаловать на прием 23 марта
1965 года в 17 часов. Большой Кремлевский Дворец. Грановитая палата». После
подъема по парадной лестнице  попадаешь в
круглый небольшой Владимировский зал, где на правах хозяев космонавты встречают
гостей. Направо Георгиевский зал, налево Грановитая палата. Проход через охрану
в соответствии с приглашением. У Исаева и Богомолова приглашение было в
Георгиевский зал. В Грановитой палате с низкими сводами были небольшие столы
человек на 20 каждый. За нашим столом были все из Подлипок, в основном из КБ-1.
Выступления и тосты транслировались из Георгиевского зала  через динамик /телевизоров не было/. Тоста
через три, слушать трансляцию перестали, пошли свои тосты и разговоры. Закуска
была по высшему разряду, такая же, как в Георгиевском зале. Но коньяк и водка у
нас на столе быстро исчезли. Официанты добавил 2-3 бутылки и все. Недалеко от
нас были столы духовенства, у них, по-моему, ограничений со спиртным не было. К
нам в палату пришел Н.А.Косыгин с космонавтами. С Косыгиным я здоровался за
руку, после чего мне говорили, что я не должен мыть руку. Особым вниманием
пользовалась Терешкова, с которой некоторые норовили поцеловаться. Затем к нам
из Георгиевского зала пришел секретарь МК А.Д.Мощевитин, который, зная, что нам
нужно, принес с собой бутылку коньяка. У них с этим делом было значительно лучше.
Вскоре, руководство во главе с Брежневым покинули прием. После них и многие
пошли на выход. Ушел и Исаев с Алевтиной Дмитриевной.

Ко мне пришел В.Н.Богомолов,
который уже прилично принял, и сказал, что будет знакомить меня с
присутствующими. Во Владимировском зале Гагарин разговаривал с Пахмутовой,
другие стояли от них на некотором расстоянии. Богомолов, довольно небрежно,
отодвинул за плечо Пахмутову  и
представил меня Гагарину, рассказывая, что я отрабатывал ТДУ. В то время
космонавты очень ценили ТДУ, которая обеспечивала им возвращение с орбиты.
После каждого полета от них приходили послания с благодарность за «тормоз».
Меня поразило, что Пахмутова была такого маленького роста. В Георгиевском зале
Богомолов представил меня С.М.Буденному. Он 
был с  адъютантом  в звании полковника.  Я очень сомневаюсь, что Буденный знал
Богомолова, но с адъютантом они были точно знакомы. Буденный тотчас начал
рассказывать Богомолову какой-то анекдот, который я забыл. Из тех, с кем он
меня знакомил, запомнился Рабинович Ефим Наумович. Он был много лет И.О.
начальника  Главка, хотя был фактическим
руководителем ракетной техники военного назначения. В 1-ом Главке МОМ у него
были фирмы Челомея, Янгеля и Макеева. Стол Брежнева, Косыгина и др. вместе с
космонавтами был в стороне от общего длинного стола  за легкой низкой загородкой. Приглашенные
толпились у загородки, желая получить автограф у космонавтов. Богомолов повел
меня сразу за загородку, представил Беляеву и Леонову, они расписались у меня
на приглашении. Богомолов продолжал разговаривать с космонавтами, а я отошел в
сторонку к загородке. Ко мне обратился один из приглашенных с просьбой взять
для него автограф. Потом подошел другой, я тоже взял для него автограф. Затем
уже ко мне выстроилась очередь. Выручил Богомолов, который прекратил разговор с
космонавтами и увел меня в общий зал. Я пошел к своему столу. Там как раз
собирались пойти по традиции в Балчуг, чтобы продолжить празднование. После
Кремлевского приема там каждый раз держали свободные столы, чтобы люди могли
расслабиться. Но мы пришли поздно, свободных мест было мало и за разными
столами. Зав. Оборонным отделом МК Ламкин Владимир Ильич пригласил желающих к
себе. Он жил на Комсомольском проспекте, как раз на уровне дома на Усачевке,
куда я и добрался часам к 12. Запомнилась у Ламкина хорошая библиотека, я даже
взял у него почитать какую-то книгу.

Как было принято, на следующий
день у космонавтов была прессконференция, а через день встреча на первом
объекте с создателями корабля. Подробности этого дня у меня сохранились плохо
по уважительной причине. Митинг на территории начался часа в два. Письменных
приглашений не было. Через «клетку» со стороны Ярославского шоссе въезжали
напрямую к подъезду главного корпуса. Исаев на эти встречи не ходил, по-моему
он улетел куда-то по морским делам. Меня привезли на исаевском «ЗИМе», кто был
еще, и был ли не помню, наверное Богомолов, спросить уже не у кого. На трибуне
я стоял во втором ряду, рядом с Севереным Г.И.. Он был самый молодой, его
только перед «восходами» назначили Главным Конструктором КБ завода «Звезда». Он
создал мягкий шлюзовой отсек и скафандр для открытого космоса. Этот митинг
снимали на кинохронику, и я себя там видел, рядом с Севереным. После митинга
все с трибуны прошли в корпус КБ и через большой и малый кабинеты Королева в
небольшую столовую, где был накрыт стол. На входе была заминка, кому вперед
проходить. Я обратил внимание, что Королев сказал, что вперед должны проходить
маршалы и генералы, а он рядовой необученный. Сколько было народу - не знаю, но
не меньше 50 человек. Долго уплотнялись, сидели тесно, приносили дополнительные
стулья. Я сидел в самом конце стола. Запомнилась следующая сцена. Когда тост
произносил Маршал авиации Вершинин, а говорил он долго, Р.А.Турков /директор
завода/ громко разговаривал с соседями. Комаров попросил его слушать, что
говорит маршал. Турков ответил, а что его болтуна слушать, или что-то  в этом роде. Комаров возмутился и сказал, что
нужно извиниться или он уйдет. Королев как-то замял этот скандал.

 Нужно сказать, что прием проводился в две
очереди. Если с начала было высшее руководство и основные смежники, то во
вторую очередь были представители КБ и завода, а также местные власти. Я
оказался в двух ипостасях, т.к. входил в бюро Горкома. Официальная часть
закончилась, как закончилось спиртное на столах. Далее свободное общение в
прилегающих помещениях и проводы именитых гостей. Космонавты остались для
встречи с коллективом ОКБ. Минут 20 я беседовал один на один с Гагариным. Мы
сидели на диване в каком-то уголке комнаты отдыха. Помню, что говорили о
хоккее. У Мишина в сейфе была бутылка коньяка, в какой-то компании выпил рюмку
у него в кабинете. Как проходила 2-я очередь приема не помню, но я высидел до
конца, и еще пришлось ждать с кем ехать в Москву на машине. Потом Тишкин мне
напомнил, что на приеме он познакомил меня с Якуниным Алексеем Ивановичем,
который и довез меня в Москву. Его 
только что назначили начальником 3-го /королевского/ ГУ МОМ. До Тишкина
он был секретарем парткома у Королева и у него были конфликты с Мишиным. После
смерти Королева, Мишин настоял, чтобы его сняли с нач. ГУ и он стал работать в
управлении Гл. инж. ОКБ в должности нач. отдела. Я с ним встречался, когда стал
работать вед. конструктором по блоку «И» Н1-Л3. Он очень был обижен на Мишина,
и на судьбу. Считал, что я его могу хорошо понять, т.к. тоже работал секретарем
парткома. Он все приглашал меня к себе домой, у меня в записной книжке
сохранился его домашний телефон, но я так у него и не был. Ну, это я забежал
намного в перед.

 Вернусь к своему первому году работы в
парткоме. Раз или два в месяц я ездил в МК на Старую площадь. Я бывал только в
оборонном отделе. Отдел небольшой. Нач. отдела Ламкин. Зам. нач. Волков и 3-4
инструктора, которые больше половины времени проводили в разъездах по своим
предприятиям в области. Ламкин не стремился к партийной работе и еще при мне
перешел на работу в Минавиопром зам. нач. ГУ. Волков долгое время работал нач.
отдела. Нашим инструктором был Качанов Игорь Владимирович. Он после окончания
МАИ работал у Глушко, затем года три работал в Китае, помогал осваивать
ракетные технологии. В Китае у него начальником был Бусыгин Иван Александрович
– наш главный металлург, к которому он относился с большим уважением. После
возвращения из Китая он не продвинулся по должности, и без него раздали
московское жилье, которое выделили после запуска 1-го спутника. В МК он пошел
работать с перспективой получить жилье. Оклады в МК были очень маленькие, но
они получали какие-то квартальные премии. Он долго работал инструктором, затем
зам. зав. отделом. Году в 74-м он работал в оборонном отделе ЦК и курировал
фирму им. Лавочкина. При какой-то встрече, он спросил, как у меня с работой и
не хочу ли я перейти на работу в Химки по двигательному направлению. Я тогда
только начал работать нач. отдела координации и сказал ему, что не вижу смысла
менять Подлипки на Химки. Еще в 62 году, когда я был зам. секретаря парткома и
бывал в МК, в отделе партийно-организационной работы МГК работал Витька Евланов
из нашей группы в МВТУ. Городской и областной комитеты находились в одном
здании. Я   раза 2-3 заходил к нему. Он
начал работать там еще при Егорычеве, которого снял Брежнев и отправил послом в
Данию. Егорычев был крупной политической фигурой, который не только имел свое
собственное мнение, но и мог его высказать на самом высоком уровне. Интересным
человеком зав. отделом партийных органов МГК Кузнецов, который выступал против
партийного бюрократизма. Витька был секретарем первичной п/о отдела, где
состояли на учете и платили партийные взносы Егорычев и Кузнецов.

В Подлипках приходилось
постоянно общаться с секретарями парткомов соседних предприятий. С Тишкиным
Анатолием Петровичем, секретарем парткома ОКБ-1, раза два в месяц встречались в
Горкоме на заседаниях бюро. Но отношения у нас были больше официальные. Он
много лет проработал в парткоме, от производственной деятельности давно отошел.
По согласованию с ЦК и нашим министром, он был избран секретарем ЦК профсоюза
машиностроителей, это было уже где-то в 80-х годах. Хорошие, можно сказать
дружеские, отношения у меня сложились с секретарем парткома НИИ-88 /ЦНИИМАШ/
Терентьевым Альбертом Николаевичем и секретарем парткома Болшевского маш.
завода Гусевым Юрием Викторовичем. Терентьев проработав два срока тяжело
заболел. Но, через какое-то время вернулся на работу и работал до 2003 года
нач. отдела координации. У него были очень хорошие отношения с Ю.А. Мозжориным
и он был фактически его помощником. Я с ним периодически встречался по работе
вплоть до моего ухода на пенсию. После Терентьева секретарем парткома стал
В.Ф.Грибанов. Он, работая в парткоме с одним свободным днем, защитил докторскую
диссертацию, затем работал нач. 8-го ГУ МОМ и в дальнейшем ушел в небытие
вместе с О.Н.Шишкиным после ликвидации МОМ. В 63 году Ирина была в пионерском
лагере в Анапе  от БМЗ. Там ей очень
понравилось, и она хотела поехать туда еще раз. Не помню деталей, но с Гусевым
договорились, что Римма поедет на две смены работать воспитателем в этот лагерь
с Иринкой и Наташей. Гусев хорошо работал в парткоме, но хотел, как можно
скорее, уйти с партийной работы. Через два года его отпустили, он закончил
аспирантуру и работал зам. гл. металлурга. В дальнейшем, кажется, он  работал Гл. металлургом БМЗ и директором
какого-то завода в Щелково.

В 64-м году, когда Римма с
ребятами была в Анапе, мне предложили поехать в спортивно-оздоровительный
лагерь от средмашевского предприятия на Каширском шоссе. Жена Салищева Юрия
Кирилловича работала в соцстрахе нашего профкома. Тут надо рассказать, что
Салищевых было 4 брата. Из них трое работали на нашем предприятии /Юрка,
Николай и Володя/, а один /Слава/ на этом самом средмашевском предприятии /на
Каширском шоссе/. Кто-то, кому брали 2-ю путевку, не смог поехать. Вот я и
поехал с Г.Н.Корниловым /Жора/, тогда он был еще капитаном и работал в военной
приемке по КБ. С нами в компании был Валька, знакомый Салищевых и работающий со
Славкой. Валька вез с собой надувную резиновую лодку, весла, насос, ласты,
маску и принадлежности для рыбной ловли. У Корнилова было ружье для подводной
охоты, с двойной пружиной и набор гарпунов с отвинчивающимися головками. Ружье
обладало хорошим боем, но в воде его было очень трудно перезаряжать из-за
сильной двойной пружины. Лагерь был расположен во 2-м ущелье на юг от мыса
Пицунда. Всего в этом районе было 5 ущелий. В первом находилось какое-то
селение. Мы там никогда не были. Во 2-м 
ущелье было 3 лагеря. Самый большой МГУ, затем примерно равные по
численности МИСИ и наш /предприятия п/я 900 с чем-то, точно не помню/. Со
стороны моря к 1-му и 2-му ущельям автомобильной дороги не было, редкие
грузовые машины подъезжали откуда-то со стороны гор через лагерь МИСИ, который
был дальше всех от моря. Но не дальше 300-400 метров. 3-е ущелье
считалось диким. Там постоянно никто не жил. При нас там жили в палатках 2-е
семейные пары из Ленинграда с детьми. Они занимались рыбалкой, продукты им по
договоренности доставлял на ишаке кто-то из местных жителей близких селений. В
4-м ущелье была дача Сталина /в которой он никогда не был, а бывал кто-то из
членов Политбюро/. После 5-го ущелья горы отходили от моря, там уже были
какие-то поселения, но от 4-го ущелья расстояние было приличное. Все горное
пространство, примыкающие к 1-5 –м ущельям было Пицунда-Мюссерским
заповедником.

 В лагере МИСИ были летние деревянные домики. В
лагере МГУ были и домики и палатки. В нашем лагере были только палатки, человек
на 8-10. В палатках были деревянные полы, раскладушки с постельным бельем. У
каждого была тумбочка. В палатке был общий стол, стулья и что-то из посуды.
Путевка была на 24 дня. Из них сутки нужно было отдежурить. 8 часов на кухне, 8
часов дневного и 8 часов ночного дежурства. Много времени проводили на лодке в
море. Но нужно было, чтобы не было большого волнения, и чтобы вода не была
мутной. За кефалью, которая ходит стаями, отплывали от берега на 500 и более
метров. Заплываешь на перерез движению косяка рыб и вываливаешься за борт.
Ходили всегда трое: я, Валька и Корнилов. Пользовались только одним пружинным
ружьем Корнилова. У Вальки было ружье с резиновым натягом, но у него была очень
маленькая дальность и мы им почти не пользовались. Я долго не мог
приспособиться. Плывешь, смотришь вперед, а рыб не видно, хотя заплыли перед
косяком. Только потом догадался, что рыбы меня оплывали по сторонам на
расстоянии нескольких метров. Нужно было смотреть и стрелять по сторонам.
Гарпун был у нас на леске длиной 10 метров. Раза два у нас был хороший улов.
Приходили смотреть со всех лагерей. У нас был свой гимн. Я придумал свои слова
на музыку «Шаланды полные кефали». Остались фотографии с нашем уловом. Рыбу
отдавали на кухню на общий стол. Только у нас была надувная лодка. В воде в
поисках косяка приходилось бывать много времени и хотя вода была температурой
выше 20 градусов становилось холодно. Валька плавал в тонких спортивных брюках
и мог держаться больше всех. Однажды он перезаряжал ружье в воде. У него
сорвалась пластина, которую накладывали на острие гарпуна при поджатии пружин.
Гарпун прошел у него насквозь через ладонь. Это было далеко от берега. С трудом
удалось свинтить наконечник гарпуна. Долго добирались до берега. Валька все
промывал рану морской водой. В медпункте наложили повязку, а дня через два, он,
надев резиновую перчатку на повязку, вновь вышел в море. У берега охотились за
лобанами. Это тоже семейство кефали, но крупнее и с темной спинкой. Обитают они
по одиночке ближе к берегу. Укрываются за скалами в воде с теневой стороны.
Очень осторожные. При виде подходящей скалы, погружаешься  в воду, набрав воздуха, и осторожно
подплываешь к валуну, держа палец на крючке ружья. Не за каждым валуном сидит
лобан, а если и увидишь его, то не всегда успеешь выстрелить, не спугнув его.
Мне не удалось подстрелить ни одного, хотя попыток было много.

Каждый день в лагерях было
много различных соревнований. Корнилов выступал за сборную нашего лагеря в
соревнованиях по волейболу и настольному теннису. Я играл в футбол на
баскетбольной площадке. Играли на вылет по 3-4 человека за команду по рублю с
носа. В дождливую погоду я играл в шахматы, а также выступал за сборную нашего
лагеря по преферансу. Три раза ходили в дневные походы. Один был по побережью
через 3-4-5 ущелья. В 4-м ущелье, где дача Сталина территория была огорожена.
Там проводился ремонт, и в обеденный перерыв рабочие купались в море. Мы
обошли, спускающуюся в море изгородь, и присоединились к рабочим. Они нам
рассказали, что там есть и где. Один раз на даче отдыхала Фурцева, а кто еще
они не знают. Нас было 8 человек, из них 3 женщины. С другой стороны дачи была
морская погранохрана, на них и возлагался надзор за территорией во время ремонта.
Пока все были на берегу на пляже, мы с Корниловым и еще с кем-то, осмотрели
часть территории. До главного здания не доходили, забрались только в беседку на
высоте и посмотрели через окна на павильон приемов ближе к берегу моря. Мимо
часового у погранзаставы прошли спокойно. Через 5-е ущелье вышли на равнину,
впереди была какая-то ж.д. станция и мы повернули назад. На погранзаставе
сменился пост, и нас отказались пропустить. Удивились, что мы смогли пройти.
Сказали, что нужно обходить по горам весь заповедник по периметру, а это лишних
км. десять. После долгих разговоров, старший караула разрешил нам оплыть
акваторию дачи, а женщин, которые устали, пропустить в сопровождении постового
по суше. Другой раз мы ходили в поход в горы. Остались фото. Впервые увидел,
как растут грецкие орехи. На горных полянах были прекрасные белые грибы.
Переходили в брод какие-то горные речушки. Кто замочил ноги и шел в мокрых
кедах, натерли ноги. У нас был с собой сухой поек и котелок, развели костер и
перекусили у маленькой речки с очень холодной водой. Еще один поход был на мыс
Пицунда. У южной оконечности мыса была дача Хрущева и примыкающая к ней, дача
Мжеванадзе. Пансионаты на западной оконечности мыса еще только строились. Был
построен только пансионат союза журналистов. На северной оконечности мыса была
птицефабрика, где была какая-то закусочная с удивительно низкими ценами за
циплят табака. Рядом с ней была конечная остановка маршрутного такси от
аэропорта Адлера. Это место и нашего приезда и отъезда. Впервые там увидел плантации
фейхуа, но попробовал их впервые через много лет в Сочи.

 На территориях лагерей был почти сухой закон.
Рядом с нашим лагерем была единственная на все ущелье шашлычная. Там был
дешевый портвейн и дешевое сухое вино. Заведовал шашлычной и был всегда за
стойкой Слава Батищев. На кухне командовал его отец. Одна женщина убирала и
мыла посуду, другая помогала его отцу. Мы с Корниловым иногда заходили туда
вечером. Вечерняя кормежка в нашей столовой была скудная и однообразная. Народу
в шашлычной было немного, и почти всегда были свободные места. Каждому, кто
садился за стол, ставили порцию салата, который стоил копейки. Закуска была
двух видов: шашлык и жареная форель. Мы брали бутылку 0,5 портвейна и бутылку
сухого на двоих. Портвейн разбавляли сухим вином. Как-то мы зашли днем, и
Славка нас спросил: «Нет ли у нас ребят разгрузить машину с ящиками вина?». Мы
сказали, что мы можем и сами разгрузить. Минут за 30-40 мы перетаскали все
ящики в подсобку. Он хотел с нами расплатиться, но мы отказались брать деньги,
сказав, что это для нас была только легкая разминка. Тогда он пригласил нас
поужинать у него после закрытия шашлычной. Через проход за стойкой была
терраса, где в скале были выдолблены две ниши, в каждой из которых был стол и 4
стула. Были мы там раза два. Славка, который не брал раньше вина в рот, что-то
расслабился и много рассказывал нам про свою жизнь. У него большой дом в Новом
Афоне /Приморская дом 10/, куда он нас приглашал приехать. Есть большой
мандариновый сад. Сюда  он подрядился
работать на 3 месяца. Даже в основных чертах рассказал, как складывается его
бизнес. Он регулярно получал форель с озера Рица, циплят с птицефабрики, овощи,
фрукты и зелень из близлежащих сел. Временами у него были 50 граммовые флаконы
под водку, но мы водку ни разу не пили. Он говорил, что за сезон в лагере он
заработает на «волгу», свою старую он продал. С осени начнется сезон
мандаринов. В его отсутствие все помещения в Новом Афоне сдаются
отдыхающим.  Все это он рассказывал после
того, как к нему наведывался какой-то проверяющий и подпортил ему настроение.

Надо отметить, что в
средмашевском лагере все друг друга знали. У Вальки были знакомые и из его
отдела. Он заканчивал МИФИ и многих знал еще по институту. Т.е. обстановка была
совсем непохожая на дом-отдыха или санаторий, куда приезжают незнакомые друг с
другом. Каждый день был загружен до предела разными предложениями. Собрать
народ в поход не было затруднений, был только выбор – куда идти. Валька поранил
руку в первую неделю, и все остальное время ходил с перебинтованной рукой. Это
видно на фото. У меня такого активного отдыха больше никогда не было. Корнилов
тоже говорил, что считает отпуск в этом лагере лучшим за все время жизни. С
Валькой я с тех пор ни разу не встречался, фото он передал через Салищевых.

К осени нужно было готовиться к
перевыборам. Подбирать новый состав парткома и писать отчетный доклад. Юрка в
это время уже работал 1-м замом нач. ГУ кадров МОП. Юрка Шевелев перешел
работать к нему замом Главного инженера Техуправления по гражданской продукции.
Их предприятия выпускали мотоциклы, телевизоры, холодильники, охотничьи ружья,
всю фотоаппаратуру и многое другое. Там он проработал до ликвидации министерств
в 90-е годы. Их министерство /МОП/ последние годы находилось в здании, куда
переехало РКА. Он еще работал там в какой-то дирекции по производству и сбыту
охотничьего и спортивного оружия.  Я
заходил к нему, потом их куда-то перевели, и связь потерялась. Серпухин перешел
на работу в отдел гл. технолога, где после ухода на пенсию Г.И.Соколова, стал замом
у Н.М.Семенова, а после его ухода главным технологом. Работа парткома получила
хорошую оценку и на конференции предприятия и со стороны горкома партии. На
конференции был представитель Оборонного отдела ЦК партии, а поэтому
соответствующее представительство МК, МОМ, Горкома. Были и секретари парткома
соседних предприятий. Перед конференцией я был на во многих первичных п/о. на
отчетно-перевыборных собраниях. Общее количество членов партии на предприятии
приближалось к 1000, при общем числе, работающих на предприятии около 7 тысяч.
Партком был избран в рабочей части, как я и намечал. Зам. секретаря по
оргработе Булыгин Станислав Николаевич. Он числился в резерве еще при
Александрове. Он работал начальником ТНБ цеха и неоднократно избирался
секретарем цеховой п/о. Он работал замом секретаря парткома при В.С.Башкине,
Н.И.Леонтьеве и Н.Е.Букрееве. После ухода Меленкова на пенсию, он стал зам.
нач. предприятия по кадром, короткое время проработав нач. отдела научной
организации труда /НОТ/. Зам. начальника /директора/ предприятия  он проработал до конца жизни в 2002 году. Он
был постоянным членом комиссии по распределению выпускников МВТУ и обеспечил
распределение Ирины в ИКИ. Он мне позднее говорил, как хорошо мы работали
вместе. Мы проводили плановые мероприятия, не дожидаясь директив горкома,
которые всегда запаздывали, т.к. они в свою очередь ждали директив Обкома.
Последние годы он работал одновременно и замом начальника по режиму. Он
способствовал получению мною загранпаспорта, конечно с санкции Леонтьева и
допускал, что он у меня хранился на руках. Паспорт был служебный и должен был
храниться в сейфе зама по режиму.

 Замом по идеологии была Коленникова Светлана
Георгиевна из отдела 9, она с трудом дала согласие на работу в парткоме.
Работала очень добросовестно и ушла из парткома после моего ухода. Замом по
народному контролю стал Елисеев Владимир Семенович. Он был замом Главного
механика. После он работал Главным механиком. Исключительно скромный человек.
Лет до 70 играл в волейбол. Умер в 2005 году в возрасте свыше 90 лет. Членом
парткома и председателем профкома был Растоптаев Александр Сергеевич. Человек
скромный. Жил он около Даниловского рынка в родительской квартире. Позднее он
работал Гл. инженером производства. Впервые из всех предприятий города в состав
парткома был введен секретарь комитета ВЛКСМ. /В.В.Синцов/ У него было только
среднее техническое образование. Через год мы обеспечили ему направление в
высшую школу профсоюзного движения, где на время учебы сохранялся в каких-то
пределах должностной оклад. Это ему было необходимо, т.к. у него была семья. В
дальнейшем и до сегодняшнего дня он работает в организации, которая стала
приемником  всероссийского общества
«Знание». В состав парткома был введен Коган Мендель /Макс/ Соломонович, нач.
производства и фактически доверенное лицо Исаева по производству. Администрацию
представляли Исаев и Новохатний. Состав парткома был работоспособный, и мне
всегда удавалось проводить решения, которые я считал нужными. Это в основном
касалось персональных, кадровых  или
близких им по духу дел.

В январе 66 года умер С.П.
Королев. На прощании в Колонном зале распределителем почетных караулов был
Витька Евланов. Когда мы приехали, там была большая очередь. Витька пропустил
нашу делегацию сразу. Я был уверен, что он продолжает работать в МГК. Позднее,
я узнал, что в это время он учился в высшей школе КГБ, но на всяких официальных
мероприятиях участвовал, как представитель МГК. Здесь надо сказать, что после
окончания МВТУ, Витька был распределен в КБ П.В.Цибина.    Там его избрали секретарем комитета
комсомола предприятия, а затем секретарем Бауманского РК ВЛКСМ. КБ находилось
на улице Радио.  До перехода в МГК он
работал секретарем ГК ВЛКСМ Москвы /при 1-м секретаре Мишине/.  В 66 году я был у него дома, перед его отъездом
в США. Он показал мне шинель с погонами подполковника, которую он по моему и ни
разу не одевал. После митинга на Красной площади, помянули СП в кафе гостиницы
«Москва», приглашения на поминки у меня не было.

В марте 1966 года состоялся
23-й Съезд КПСС. На городской конференции я был избран делегатом на областную.
Конференция проходила в Колонном Зале Союзов. Хочу рассказать о двух эпизодах,
которые характеризуют обстановку в партийной жизни того времени. На конференции
предложили избрать в президиум К.Е. Ворошилова. Зал встретил это предложение
бурными аплодисментами, все стоя приветствовали К.Е.  Прошло лишь несколько лет, как было
рассказано об активной деятельности В. в годы репрессий против командного
состава Красной армии, которые во многом предопределили разгром нашей армии в
1941 году. С таким же восторгом приветствовали избрание В. делегатом Съезда.
Второй эпизод характеризует усиление партийных органов с приходом к власти
Брежнева. Во время работы конференции зав. Оборонным отделом ЦК И.Д. Сербин /по
прозвищу «Иван Грозный»/, собрал секретарей парткомов оборонных предприятий
Моск. Обл. Один из секретарей парткомов, выступая в его кабинете говорил: «хочу
заверить ЦК нашей партии, что…..» Сербин прервал его и говорит: « Считай, что
ЦК это я, и ты мне прямо говори о делах, а не заверяй». Через 10 лет, когда
Устинов был назначен Министром Обороны, Сербин на Политбюро заявил, что
секретарь ЦК по военно-промышленным вопросам ему не нужен. Так и было до его
смерти. В составе делегатов от Калининграда были: Председатель Совета министров
РСФСР Демичев В.А.,  маршал артиллерии
Крылов Н.И.,  космонавт Попович
П.И.,  секретарь МК Мощевитин А.Д. Из
местных в составе делегации были: Мишин В.П., которого недавно назначили вместо
Королева, Директор НИИ-88 /ЦНИИМАШ/ Мозжорин Ю.А., Исаев А.М., Директор
Болшевского машзавода Аржаков / и.о. не помню/, Начальник НИИ-4 МО Соколов
А.И.,  секретари Горкома Черепанов И.М.,
Шишкин О.Н., Щербакова Л.А., Председатель Горсовета Пустовойтенко А.А.,
Председатель городского комитета народного контроля Трубицин В.И. Секретари
парткомов Тишкин А.П., Терентьев А.Н. и я. Председатель профкома ОКБ-1 Зуев
/и.о. не помню/ и 9 представителей рабочего класса и интеллигенции /среди них
был механик 5-го стенда отдела 15 ОКБ-2, герой соц. труда Пронин Василий
Николаевич. На фото делегатов 18-й Московской обл. конференции отсутствуют
Исаев и Черепанов. Из рабочего набора делегатов, которые выдавали при
регистрации, сохранилась только маленькая телефонная книжка. Конференция
проходила два дня. В вестибюли я покупал какие-то книги. Желающим были
забронированы места в Гостинице «Москва». Талоны на еду некоторые сдали на
общий стол, который устроили в номере гостиницы после закрытия конференции. Там
были далеко не все, но помню, был Н.И.Крылов.

 В Калининграде мне несколько раз пришлось
бывать на ужинах после городских конференций. Запомнилось, как А.И.Соколов,
выпивая водку стаканами, говорил Мозжорину: «Ну, какой ты генерал, даже водку
не умеешь пить». Мозжорин пил только сухое вино. Соколов, после нескольких
стаканов водки подвозил меня на своем ЗИМе до Москвы. Держался он очень прямо,
как аршин проглотил, только лицо покраснело. В машине он не разговаривал. На
23-м Съезде была принята новая программа партии. А в повседневной партийной
жизни чувствовалась линия на завинчивание гаек. Только на 2-й год я прикрепился
к поликлинике МК и МГК, наверное, Римма настояла. Я не переходил на
горкомовскую ставку, поэтому меня автоматом не прикрепляли к поликлинике.
Шевелев, проработав год, получал от горкома бесплатную путевку в хороший
санаторий с оплаченным проездам и какие-то премии. Но это все он выбивал с
трудом. Я в поликлинике был только один раз, когда заболел зуб. Ирину от
поликлиники отправили в лечебный санаторий с диатезом. Там она училась 4-ю четверть
и была весь май.

В 66 году Нина с Васей купили
дачу в Загорянке. Я помогал менять электропроводку и еще что-то. Помню, на
чердаке были стопки старых газет со всеми политическими процессами 30-х годов и
пр. Я  читал их с большим интересом.
Летом 66 года мы снимали комнату в Загорянке в доме рядом с Ананьевыми. В
основном проводили время у Ананьевых. Где и питались. В августе мы с Риммой и
Наташей поехали в дом отдыха «Ольгинка». Это был дом отдыха специально для
родителей с детьми. Ирина месяц была в Загорянке. В «Ольгинке» Наташа почти все
время болела, был сильный фурункулез. Соседями у нас были Штин Галина Ивановна
и работник НИИ Госплана. Муж Г.И. Штин Олег Голактионович, был единственным
механиком у Исаева при испытаниях первого реактивного самолета «БИ» на Урале
еще в 1942 году. С тех пор он переходил за Исаевым по всем местам его работы.
Продолжал работать на стенде в отделе 16 механиком и нач. стенда. Г.И. работала
в соцбыт отделе предприятия, потом она перешла вместе с Выговским на работу в
министерство. Я там у нее получал путевки в «Солнечную поляну». Работник НИИ
Госплана читал лекции для руководящего состава в министерствах и других
правительственных организациях. Его где-то слушал Исаев, ему очень понравилось.
В лекциях говорилось о том, что не освещалось в открытой печати. Исаев
неофициально с ним договорился о лекциях для руководящего состава нашего
предприятия. За ним посылалась машина. Связь он поддерживал со мной, на мне
была и организация этих лекций. /ф.и.о. не помню/

Работа в парткоме шла своим
чередом. Были резкие критические выступления на собраниях и письма в ЦК партии
по общеполитическим вопросам. По письмам С.В.Мицкевича приходилось ездить в ЦК.
Он писал о перерождении партии. В итоге он написал заявление о выходе из
партии. Помню фразу из его заявления: «Это не та партия, которую создавали мой
дед с В.И.Лениным». Были и другие, помню Я.П.Иванова, Кабаева. Никто из них не
выступал с какими-нибудь личными просьбами. Их бы сейчас назвали диссидентами.

Теперь перехожу к очередному
критическому положению в своей жизни. В 66 году меня стала тяготить работа в
парткоме. Это происходило по двум причинам. Первое. Общаясь с Исаевым и другими
работниками КБ, я понял, что у них интересная работа, а я, не до конца ее
понимаю и не могу оценить. При разговорах в ЦК, я не мог правильно оценить ход
отработки изделий. Второе. Это отношение к партийной работе. Здесь действовали
два фактора:  субъективный и  объективный. По мере знакомства с партийной
работой у меня пропадало чувство новизны и, в каком-то смысле, чувство
романтики. С другой стороны я чувствовал те бюрократические изменения, которые
происходили в стиле самой партработы. Обеды в буфете Горкома для номенклатуры,
заказы перед праздниками строго по спискам. Это касалось работников, находящихся
в штате Горкома. Отношения между людьми носили в горкомовской среде все более
официальный характер. Говорили одно, думали другое, а делали третье. /Совсем
как сейчас/ Я, под этими впечатлениями, написал передовую статью в нашу
многотиражку «О единстве слова и дела». Конечно, там были цитаты из Ленина, но
это был тщетный призыв к открытым отношениям в партийной среде. Если принять во
внимание время, которое у меня уходило на дорогу, то я желал бы перейти на
работу в Москву. Юрка Александров говорил, что всегда в этом поможет. Но в этот
ответственный момент я с начало пошел по неправильному пути. У нас по
предприятию был толковый уполномоченный КГБ – Слизнев Алексей Петрович, он
агитировал переходить к ним на работу в техническое управление. У меня в глазах
был пример Витьки Евланова. Последнее время на предприятии стал появляться
Славка Бабкин /брат Володьки, моего товарища по Усачевке/, который после
окончания МВТУ тоже стал работать в КГБ. Зав. отделом административных органов
Горкома – Аверичев, сказал, что мне уже сейчас могут присвоить звание капитана,
для этого нужна характеристика, а дальше все зависит от должности. Я созвонился
и поехал к Виноградскому, который работал зам. нач. 6-го ГУ КГБ. Из разговора с
ним я выяснил, что звание повышают до подполковника только при большом стаже
партийной работы на высокой должности. А мне пришлось бы начинать с рядовой
работы. Заготовленная характеристика на повышение звания, так и осталась у меня
на руках.

Но еще перед этой поездкой я
созвонился с Александровым, и он предложил мне переходить на работу в оборонный
отдел ЦК. Я дал согласие. Через какое-то время мне позвонили, чтобы я приехал в
ЦК к зав. сектором оборонного отдела Кутейникову Владимиру Ивановичу. Я
позвонил Александрову, но он был в командировке. Я поехал без предварительного
разговора с Александровым о характере работы. Когда я приехал в назначенное
время, у Кутейникова сидели человек 5 адмиралов. Мне предложили остаться в
кабинете и присутствовать при этом разговоре. Довольно долго шел разговор о продаже
наших кораблей ВМФ Ираку. После этого был разговор со мной. Ему нужно было
убедиться, что я знаю предприятия отрасли, тогда готовилось постановление о
организации министерства машиностроения. К этому министерству отходили
предприятия и функции бывшего министерства боеприпасов, где в свое время
работала мама. А я все рассказывал свою биографию и как я проводил испытания по
аномальному горения порохов. Сейчас я понимаю, как по-дурацки я себя вел. Я
ничего не знал о работе предприятий твердотопливных двигателей и порохов. Юрка
Александров обругал меня.  Сказал, что
нужно было дождаться его, сказать, что заболел, а он бы мне часа за два
рассказал все, что интересовало Кутейникова. Юрка в какой-то степени был
заинтересован, чтобы в ЦК у него был свой человек. Вскоре вышло постановление
об образовании ММ, где персонально были указаны две фамилии: Бахирев – министр
и Александров заместитель министра по кадрам. Но это было через несколько
месяцев.

 Я в то время больше ничего не стал просить у
Александрова. У меня в это время сорвалось с кандидатурой на секретаря
парткома. Я предложил Васильева Леонида Викторовича /зам. нач. отдела КС/, он
хотя и отказывался, но я согласовал этот вопрос с Исаевым, Горкомом и Обкомом
партии. Васильев пришел к Исаеву и уговорил его в необходимости оставить его на
работе в отделе. В это время было много работы по морской тематике, где
требовались конструкторские мозги. Это двигатель, размещенный в топливных баках
ракеты, так называемый «утопленник». Горячий наддув топливных баков продуктами
сгорания основных компонентов. Использование топлива высокого давления, как
рабочего тела для рулевых приводов, ускоренный выход двигателя 2-й ступени на
режим от одной команды при отделении 1-й ступени и др. При выборе кандидатуры
на пост секретаря из списка резерва, я предпочел Башкина, а не Леонтьева.
Башкина я считал более подходящим, он был секретарем партбюро в ОКБ-3, когда
меня принимали в партию.  Здесь мне очень
не понравилось поведение Черепанова, который ни разу не поинтересовался, куда я
пойду работать.  У меня было уже какое-то
безразличное отношение к вопросу о будущей работе. Прошла партийная
конференция, выбрали Башкина. У меня все еще не было ясности, где я буду
работать. Когда мне предложили попробовать поработать в 16 отделе зам. нач.
отдела, я согласился, чтобы не возвращаться в 15-й отдел, где я находился в
штатах. На должности зам. нач. я получал бы 270р. /у меня было 230/ и
оставались все мои старые льготы. Мне оставалось поработать полтора года, чтобы
обеспечить выход на пенсию в 55 лет по вредности. Приказа о моем назначении еще
не было. Я примерно неделю знакомился с работой 16 отдела. В это время Андреев
П.П. тяжело болел. Исполнял обязанности начальника Л.Г.Власенков.   Андреева в отделе все уважали, желали ему
скорейшего выздоровления и возвращения в отдел.

Здесь выступил Черепанов,
который высказал Исаеву неудовлетворение, назначением меня на такую низкую
должность. Тогда повсеместно шло выдвижение партийных работников на руководящие
должности. Черепанов попросил меня придти в Горком и предложил мне перейти на
работу в горком в должности 2-го секретаря. Я отказался. Он попросил меня
подумать и поговорить с О.Н.Шишкиным, которого я должен был заменить. С
Шишкиным были длинные разговоры, в которых касались возможностей различного
трудоустройства секретарей парткомов наших предприятий. Он меня спросил, как бы
я поступил на его месте. Ему предложили два места: главного инженера ЦУПа и
директора, вновь образуемого на базе комплекса №5 ЦНИИМАШа, НИИ Измерительной
Техники. Я ответил, что пошел бы в ЦУП. Шишкин сказал, что он уже дал согласие
работать директором НИИИТа. Несколько слов о его дальнейшей работе.
Руководитель Комплекса №5 Уткин Иван Иванович не хотел заниматься
хозяйственными вопросами и сам предложил разделить две должности, оставив за
собой должность Главного конструктора. Шишкин энергично взялся за работу. Был
построен большой административно-производственный корпус на въезде в город со
стороны Ярославского шоссе. Организовал два филиала в Пензе и Чернигове на базе
существующих заводов. Выбил для института хорошее штатное расписание и ставки.
От нас к нему перешло половина измеренцев и практически все разработчики
приборов. Себе он организовал роскошную по тем временам квартиру. Постепенно он
отстранил Уткина от принятия решений по разработке средств измерения. Уткин,
основатель отраслевой системы измерений /телеметрической/, не смог работать с
Шишкиным и перешел на преподавательскую работу в Лесотехнический институт.
Шишкин стал и директором и Главным Конструктором. В 1977 году Шишкина назначили
директором и Гл. Конст. вместо Мнацаканяна, которого сняли за неоднократные
отказы системы «Игла» и пререкания с министром. 
Шишкин оставил в Подлипках жену в старой квартире, а сам переехал в
Москву с новой женой. Институт находился в Отрадном. Шишкин предлагал мне
перейти к нему работать. Я отказался. В 1985 году он был уже зам. министра МОМ,
а перед самым развалом СССР, стал министрам ОМ. Мне приходилось видеть его на
совещаниях в МОМе, мне бросалось в глаза его демонстративно грубое отношение с
людьми. Об Афанасьеве вспоминают хорошо. О Бакланове и Догужиеве средне. О
Шишкине стараются вообще не вспоминать.

 Ну, это я забежал далеко вперед, тогда мы с
ним ни о чем не договорились. Разговор перешел опять к Черепанову, который убеждал
меня, что от таких предложений не отказываются. Я твердил, что не хочу
отрываться от работы по специальности и ссылался на  трудности у секретарей парткомов соседних
предприятий, которые на долго отрывались от производственной деятельности. Он
пригласил меня поехать в секретариат Обкома, где мне объяснят и докажут, что
это не просто предложение, а партийное поручение. На секретариате, в основном,
говорила женщина. Она была 1-м секретарем Подольского Горкома и членом бюро
Обкома. Она и сказала в завершении про меня, что его можно сломать, но нельзя
уговорить. Мне предложили еще раз подумать. После чего от меня отстали. Я еще 2
года оставался членом пленума Горкома, но практически на мне был поставлен
крест. Мне потом рассказали, что мою кандидатуру Черепанов согласовал в Обкоме
с перспективой возможного выдвижения на 1-го секретаря. Сам Черепанов переходил
на повышение в Обком или в  Облсовет / не
помню в какой последовательности/. Я рассказал все это Исаеву и что я не хотел
бы конфликтовать с партийными органами. Исаев предложил мне начать работать
ведущим конструктором по теме Н1-Л3. Эта тема была недавно названа «особой
государственной важности» и находилась под контролем ЦК. Я дал согласие. Исаев
сказал, что на этой должности он не может дать оклад выше 250 р. Я согласился,
хотя и терял в зарплате. В КБ не платили выслугу лет. Это был уникальный
случай, когда из парткома уходили с понижением в зарплате. Исаев поговорил с
Н.В.Булыгиным, который хотя и был на пенсии, но у него были знакомые в ЦК.
Кто-то позвонил в Обком и сказал, что работа по этой теме все равно, что
партийное поручение.

Еще месяц я оставался членом
бюро Горкома. В конце ноября или в начале декабря состоялся пленум Горкома. Я
был освобожден от обязанностей члена бюро «В связи с переходом на другую
работу», членом бюро вместо меня был избран Богомолов В.Н., который в то время
работал 1-м замом у Исаева. Таким образом место члена бюро Горкома осталось за
нашим предприятием. В конце 1967 года, неожиданно для меня, я был избран опять
в состав горкома. Наверное, это было сделано с согласия Богомолова. Первым
секретарем Горкома в это время был уже Родионов Борис Алексеевич, который
работал зам. секретаря парткома у А.П.Тишкина, а до этого работал в комплексе
Б.Е.Чертока нач. конструкторского отдела. Я еще два года участвовал в работах
пленума Горкома, которые проходили два раза в год. Раз или два участвовал в
работах комиссий Горкома, но никакой активной партийной работой я больше не
занимался. Так я начал работать в КБ, но об этом я расскажу в следующей главе.

 

ГЛАВА 5

 

Я начал работать ведущим по блоку
«И» в ноябре 1966 года. ОКБ-2 занималось этой темой уже больше года. По теме
ведущим был Скоробогатов Николай Георгиевич. Сейчас, приступая к написанию этой
главы, я обратился к записям Мозжорина, Чертока и Королева, чтобы понять, как
шли работы по теме до 11.66 года. Изложу коротко предисторию работ по Н1-Л3.
Она складывалась из двух составляющих: создание мощного носителя и определение
целей лунной экспедиции. Это нужно сделать, т.к. на Н1 у меня ушло свыше 7-ми
лет /11.66-02.74/. Наград за эту работу не было, но за эти годы только
лауреатами государственных премий стали более 20 человек, работающих в  нашем КБ по другим темам. В 74 году мне
исполнилось 45 лет. Я втянулся в работу по тематике и уже два года был в
целевой аспирантуре в НИИТП. К этому времени я собрал большой материал по теме.
В рассказе о нашей неудавшейся Лунной программе постараюсь придерживаться
хронологии. Через месяц с небольшим после полета Гагарина президент США Кеннеди
в послании Конгрессу и народу заявил: «Я верю в великую цель нации – высадку
человека на Луну и безопасного возвращения его на Землю еще в этом
десятилетии». С этого момента Лунная экспедиция стала национальной задачей и
что не менее важно – с акцентом на безопасность.

 Как обстояло дело у нас? Развитие
ракетной техники диктовалось требованиями МО. Перед Королевым стоял выбор,
какие нужно делать ракеты: жидкостные /с высоко или низкокипящими компонентами/
или твердотопливные. Наибольшей энергетикой обладали ракеты на жидком кислороде
с керосином. Они позволяли ракете нести наибольший полезный груз и были, как
сейчас говорят, экологически чистыми. Именно они обеспечили наш прорыв в
космос. Для военных целей больше подходили ракеты на твердом топливе или на стойких
жидких компонентах. Работы Исаева и Севрука в НИИ-88 показали возможность
создания двигателей для ракет на высококипящих компонентах. В этих работах
пришлось участвовать и мне в 55-56 годах. Глушко в то время к этим работам
относился скептически и в них не участвовал. Королев еще в 55 году создал
ракету на азотной кислоте с примесью окислов и ТГ-02. Ракета Р-11 имела
дальность всего 250-150 км.
в зависимости от нагрузки. На ней стоял двигатель Исаева. Ведущим конструктором
по ракете был В.П.Макеев, ранее работавший секретарем комитета ВЛКСМ ОКБ-1. Это
была первая наша ракета на стойких компонентах. В дальнейшем созданием ракет на
стойких компонентах Королев не занимался. Эта тематика была передана в
Днепропетровск еще в 1954 году, куда главным конструктором из НИИ-88 перешел
М.К.Янгель, поборник этой тематики. На основе ракеты Р-11 была создана ракета
Р-11ФМ – первая баллистическая ракета для подводных лодок. В 1959 году эта
тематика была передана в Златоуст и Миасс, где было создано ОКБ-385 во главе с
Главным конструктором ракетных комплексов подводных лодок Макеевым. Вместе с
Макеевым поехал на Урал А.Я.Полка, с которым я учился в одной группе и который
был распределен на завод №586 в Днепропетровск.

 Янгель развернул работы по созданию
ракеты Р-12 с дальностью 2000
км. Первая ракета Королева, принятая на вооружение в
1955 году /Р-5М/ имела дальность 800
км. Это была первая ракета способная нести ядерный
заряд. За нее С.П.Королев, В.П.Глушко, В.П.Мишин, Н.А.Пилюгин и др. получили
звание Героя Соцтруда. За ракету Р-12 в 1959 году М.К.Янгель, В.С.Будник и
Л.В.Смирнов также получили звание Героев Соцтруда. Ракета Р-12 была основной на
Кубе во время Кубинского кризиса. В дальнейшем в модификации Р-12У она 30 лет
была на вооружении нашей армии. С 1956 года Янгель в инициативном порядке стал
разрабатывать ракету с межконтинентальной дальностью Р-16 /Р-16У/, которая была
принята на вооружение в 1963 году. С 1959 г. по Постановлению разрабатывалась
ракета Р-16, а с 1966 Р-16М /РС-20А или «Сатана»/, которая стоит на вооружении
до сих пор и составляет основу наших РВСН. С 1960 года в сферу создания
баллистических ракет на стойких жидких компонентах включился В.Н.Челомей
/ОКБ-52/, который до этого занимался только крылатыми ракетами. Ракета УР-100
/межконтинентальная/ была принята на вооружение в 1966 году. В вариантах
УР-100У и УР-100НУ она до сих пор находится на вооружении и  также является основой РВСН.

 Созданием ракет на стойких жидких
компонентах для подводных лодок в это же время /время создания Н1-Л3/ занимался
В.П.Макеев. Первая его самостоятельная ракета Р-13 комплекса Д-2 с дальностью
стрельбы 600 км.
была принята на вооружение в 1961 году. Первая ракета для подводного старта
Р-21 комплекса Д-4 была принята на вооружение в 1963 году, но она существенно
уступала ракетам США «Поларис». С 1962 года началась разработка ракеты Р-27
комплекса Д-5. Здесь Исаев впервые предложил «утопить» двигатель в баке с
компонентами, что давало возможность сократить отставание по параметрам ракеты
от США. Комплекс был принят на вооружение в 1968 году. В 1974 году комплекс
Д-5У с 3-мя головными частями был принят на вооружение. В том же 1974 году был
принят на вооружение комплекс Д-9 с первой морской межконтинентальной ракетой
Р-29 /двигатели 4Д75 и 4Д76/. Для этого комплекса были построены 18 атомных
подводных лодок типа «Мурена». Комплекс Д-9Р /двигатели 3Д40 и 3Д41/, вскоре
принятый на вооружение, имел в своем составе ДУ 3Д43 для разведения головных
частей. Комплекс Д-9РМ с двигателями ЗД37, 3Д38, 3Д39 и ДУ 3Д36 до сих пор
находится на вооружении.

      Ракеты Королева Р-7 и Р-7А,
хотя и были приняты на вооружение в 60-м и 61-м годах, не удовлетворяли
требованиям военных по времени подготовке к старту, и по срокам хранения в
заправленном состоянии. Отойти от боевой тематики Королев не мог. Все
финансирование ракетной техники шло через МО. Королев считал, что условиям
боевой готовности и срокам хранения лучше всего отвечают твердотопливные
ракеты, а ракеты на топливной паре кислород-керосин превосходят по энергетики
ракеты на стойких компонентах и могут нести большую полезную нагрузку. С 1959
года в ОКБ-1 впервые в СССР начали разрабатывать твердотопливные баллистические
ракеты. Это были ракеты РТ-1 /8К-95/ и РТ-2 /8К-98/. РТ-2 в 1968 году была
принята на вооружение, ее модификация РТ-2П /8К-98П/ в 1972 году. В дальнейшем
эта тематика перешла к А.Д.Надирадзе /МИТ/. В США была принята на вооружение
ракета «Титан-1» на кислороде и керосине. Эта ракета при стартовой массе 98
тонн находилась в укрепленных шахтных установках и при пусковой готовности 15
минут могла нести ядерный заряд 4-7 мегатонн. Ничего похожего у нас не было.

По предложению Королева в конце 59 года началась разработка ракеты Р-9 на
кислороде-керосине. Эта ракета при стартовой массе 100 тонн могла нести груз в
1,7 тонны на расстояние до 14000
км. Применение переохлажденного кислорода позволяло
сократить время подготовки к старту и увеличить сроки хранения в заправленном
состоянии. Эта ракета под индексом Р-9А /8К-75/ была принята на вооружение в
1965 году. Долгие годы находилась на боевом дежурстве, а сейчас стоит у входа в
музей вооруженных сил. Аналогичные по полезной нагрузке ракеты Р-16 Янгеля и
«Титан-2» в США имели стартовый вес 150 тонн. Для этой ракеты Королеву был
нужен двигатель для 1-й ступени тягой 140 тонн. Глушко вначале отказывался
делать такой двигатель, опасаясь высокочастотных колебаний. Королев предложил
поручить разработку этого двигателя Н.Д.Кузнецову, который раньше занимался
разработкой авиационных двигателей, а с 60 года не имел заказов после сокращения
авиационной тематики Хрущевым. В конце концов, Глушко согласился на разработку.
Ему нужно было только форсировать имеющийся двигатель по давлению в камере
сгорания с 60 до 80 атм. У Кузнецова не было не только двигателя, но и опыта по
разработке ЖРД. С этого момента дружеские отношения Королева с Глушко
фактически прекратились. Глушко имел заказ от Янгеля на разработку двигателя
первой ступени для Р-16 и с 60-го года от Челомея для его УРов.

В США, начиная с «Титана-2» все боевые жидкостные ракеты делались на
стойких компонентах. Ракета Р-9 /Р-9А/ имела точность попадания в цель хуже,
чем у США. Королев предложил сделать «глобальную» ракету /ГР-1/, которая после
вывода на орбиту ИСЗ при помощи астроориентации обеспечивала точное поражение
цели. Эта ракета имела 3 ступени. Глушко отказался делать двигатели для первых
ступеней. Впервые официально разработчиком двигателей 1-й и 2-й ступени был
определен Кузнецов. На 3-й ступени использовался двигатель Козберга /Воронеж/
со второй ступени ракеты Р-9. Этот двигатель тягой 30 тонн до сих пор
используется на всех пусках «Союзов». ГР-1 так и не была создана. Кузнецов не
мог создать двигатели в установленные сроки. На первом этапе из-за отсутствия
испытательной базы он начал с отработки двигателя тягой 60 тонн, вместо 150,
которые хотел иметь Королев. Два макетных образца ракеты возили на парадах по
Красной площади, блефуя перед иностранными представителями.

В постановлении ЦК от 23.06.60 года впервые упоминается «Н1». Головным
разработчиком ракеты определялось ОКБ-1, разработчиком двигателей ОКБ-276
/Н.Д.Кузнецов/. В постановлении говорилось об использовании на верхних ступенях
электрореактивных двигателей. Постановлением от 13.05.61 года были уточнены
задачи «Н1» и определен срок создания 1965. При подготовке этого постановления
Глушко предлагал на первую ступень двигатели тягой 600 тонн на стойких
компонентах и отказался разрабатывать двигатели на кислороде с керосином и
водородом. Разработка водородного двигателя на втором этапе создания носителя
была поручена ОКБ-165 /А.М.Люлька/, также на втором этапе на верхних ступенях
предлагалось использовать ядерные двигатели. В марте 1961 года произошел
окончательный разрыв Королева с Глушко по вопросам перспективных работ. Новым
постановлением от 16.04.62 года предлагалось ограничить работы по «Н1» только
эскизным проектом. В ЭП по «Н1» ОКБ-1 предполагало получить ПН на ОИСЗ 75 тонн,
это на круговой в 300 км.
Первую ступень ракеты определяли 24 двигателя «НК-15» тягой 150 тонн, вторую 8,
на 3-й ступени 4 дв. «НК-9» тягой 40 т. На первом этапе предлагалось на основе
2-й и 3-й ступеней провести ЛКИ ракеты «Н11», которая выводила на ОИСЗ 25т.
Первый этап с «Н11» был отвергнут, т.к. предлагалась создать не только УР-500 с
16-18 т. на ОИСЗ, но и УР-700 и Р-56 /Янгеля/ с двигателями Глушко на стойких
компонентах тягой до 640т. В ЭП Лунная экспедиция не была названа главной, «Л3»
только упоминалась, главные задачи были военные. Постановлением от 24.09.62 г.
предписывалось закончить отработку двигателей и начать ЛКИ в 1965г. Это были
нереальные сроки, при этом отработка двигателей в составе ступеней не
предусматривалась, а без нее нельзя было обеспечить надежную работу ступеней
носителя. Только в конце 1963
г. была выбрана 3-х пусковая схема полета на Луну со
стыковкой на ОИСЗ. При этом срок полета переносился на 1970г. НИИ-88 поддержало
эти предложения. Руководство страны не могло поддержать это предложение, т.к.
это означало невыполнение сроков, установленных ЦК и признание приоритета США в
освоении Луны /1969г./. У Королева не было отработанной стыковки КА, работы по
«Союзам» только разворачивались и он был вынужден начать разработку одно
пусковой схемы.

 Королев в марте 1964г. был у
Хрущева, где докладывая о состоянии дел по «Н1», указывал на необходимость
форсирования работ по водородным и ядерным двигателям и отработки стыковки КА.
Постановлением от 3.08.64г. впервые сказано, что важнейшей задачей «Н1»
является освоение Луны. ЛКИ переносились на 66г., экспедиция на 67-68гг.
Впервые указаны основные разработчики по «Л3» и в том числе Исаев по блоку «И».
Количество двигателей на первой ступени было увеличено с 24 до 30. Образована
4-я ступень /блок «Г»/ и блок «Д» для перехода на лунную орбиту. ЭП по «Л3» был
выполнен только в августе 65г. По нему уточнялись ТЗ смежникам. С июня 1965г.
велись проектные проработки по водородным двигателям: 40 т. для блока «Г»
/Люлька/ и 7 т. для блока «Д» /Исаев/. В 66 г. еще не было план-графика
создания «Л3», а срок начала ЛКИ был 66 г. 
Это было последнее постановление ЦК при Хрущеве. В октябре к власти
пришел Брежнев, он же был председателем Совета Обороны, на котором решались и
основные направления развития военной техники. Основной объем финансирования
был направлен на восстановление авиации и ВМФ. В ракетной технике преимущество
было за прямыми заказами МО у Янгеля, Челомея и Макеева. Свыше 2-х лет в
постановлениях не упоминалось об «Н1». В ОКБ-1 было много работы по «Союзам»,
по мягкой посадке автоматов на Луну, по Марсу и Венере, по боевой
твердотопливной ракете РТ-2 /8К-98/. По мере проработки ЭП по «Л3» все больше
возникал вопрос по дефициту веса по всему комплексу «Н1-Л3». В январе 66г. умер
Королев, а он был основной пробивной силой в верхах. Д.Ф.Устинов, как секретарь
ЦК по ВПВ, намечал на место Королева Г.А.Тюлина – первого зама министра ОМ. Но
его опередил Макеев, который организовал письмо от коллектива ОКБ-1 в ЦК и
Совмин с просьбой назначить вместо Королева его ближайшего соратника и
помощника В.П.Мишина. ЦК согласился с просьбой коллектива. Пошло ли это на
пользу дальнейшим работам – это еще вопрос.

 Б.Е.Черток в своей 3-й книге «Ракеты
и люди» приводит свой разговор с А.М.Исаевым, состоявший у него на Байконуре в
декабре 1965 года, т.е. почти за год до моего перехода на работу вед.
конструктором. Приведу его полностью в записи Чертока в части, касающейся
«Н1».  «…А вот вы с  «Н1», по-моему, крепко влипли. Я не хочу быть
пророком. Уверен, что двигателя у Кузнецова скоро не будет. То есть металла в
Куйбышеве наделать могут много. Мощности там колоссальные. Но отработать
надежность для такой ракеты – да еще когда вы поставили только на первую
ступень 30 бутылок по 150 тонн! Вот смотрел я позавчера на грандиозное
строительство и думал, что не в наших интересах его форсировать. Нагонят еще
десять тысяч солдат и построят. Это мы умеем делать в блеске. А вот двигатели,
со всей арматурой, да еще по новой замкнутой схеме…Мне Вася Мишин и Миша
Мельников расписывали эти двигатели как свое личное достижение. Якобы они
убедили выбрать такую схему. Но я Ване Райкову больше верю. Он не разделяет их
оптимизма. В 68-м году двигателей у вас не будет». Потом Исаев рассказал о
сцене, невольным свидетелем которой он стал на днях в самолете. … «Я, ты
заметил, когда лечу с твоими начальниками, не люблю сидеть в переднем салоне, а
сажусь в общий, где мне никто не мешает читать или спать.   Только я задремал, меня пригласили в
передний салон, якобы пить чай. Ну, чай с печеньем, конечно, был и даже коньяк,
капель по 15. Но не это главное. Келдыш вздумал при Королеве спрашивать мое
мнение относительно кузнецовских двигателей. 
Он еще при этом намекал, может быть, у Глушко на высококипящих
компонентах большая тяга получится раньше. Ведь взялся же он делать большие
двигатели для Челомея и Янгеля.  Сам
понимаешь, что откровенничать в такой компании, да еще глядя на мрачного
Королева, я не хотел. Зачем мне это нужно, чтобы Келдыш ссылался на меня
где-нибудь в высоких сферах. Затаскают потом по экспертным комиссиям. Только я
начал давать уклончивые ответы, а тут Королев вспылил: - «Мстислав
Всеволодович! Прекратите эту игру. Вы  и
так уже много сделали во вред Н1. И ваша политика с Глушко только вредит
делу».   Ну, я, честно скажу, такого
поворота мирной беседы за чаем не ожидал. У Келдыша его интеллигентная улыбка
сразу пропала, мне показалось, он даже побледнел. Я давно заметил, что Королев
и Келдыш на «ты». А здесь Королев перешел на «вы» и Келдыш ему ответил
соответственно: - «Сергей Павлович, я прошу не забываться! В ваши личные
отношения с Валентин Петровичем я вмешиваться не собираюсь. А работа по Н1-
дело такого масштаба, что я в праве интересоваться мнением специалистов, не
считаясь с вашими пристрастиями». Вот так отбрил! Но тут вмешался Тюлин.
Закричал: -Хватит братцы! Кончайте эти разговоры! Здесь не то место. Есть у
кого-нибудь еще бутылка? Понимаешь, редкий случай, но бутылки не нашлось. Тогда
Тюлин пошел к экипажу и организовал для всех кофе. Так вот я промучился до
посадки в этом салоне, вместо того, чтобы поспать в удобном кресле!»  Что в это время было в США?

 В 1965 году, когда состоялся этот
разговор Исаева с Чертоком, американы /как называл их Королев/ уже имели
отработанные двигатели для всех ступеней носителя и приступили к их серийному
изготовлению. Прошло 4-е с половиной года, как Кеннеди объявил Лунную
экспедицию национальной задачей. США были более развитой промышленной державой,
чем СССР. Финансовых возможностей у них было больше. Но дело не только в этом.
Создание национального агентства НАСА, независимого от МО, и подчиняющиеся
непосредственно президенту, обеспечило централизованное руководство проектом на
всех стадиях разработки. Была выбрана оптимальная схема полета на Луну:
однопусковая с двумя модулями. Ракета-носитель /Сатурн-5/ была тоже
оптимальной, как по выбору топливных пар, так и по размерности двигателей. Это
было предложение Вернера фон Брауна. На 1-й ступени ракеты /стартовая масса
2900т./ было 5 кислородно-керосиновых двигателей тягой 685т. каждый. На 2-й
ступени было 5 кислородно-водородных двигателей тягой~100т. Все двигатели проходили
перед постановкой на ракету огневые поверочные испытания, сначала автономно, а
затем в составе ступени. Этим гарантировалась высокая надежность двигателей.
Относительно низкое давление в КС двигателя 1-й ступени /70атм./ и
предварительная летная отработка двигателя 2-й ступени в составе носителя
Сатурн-1 /-1В/ способствовали повышению надежности. Ничего похожего не было у
нас. Убийство Кеннеди и приход к власти Джонсона не повлияли на ход отработки.
Не сравнить как у нас замена Хрущева на Брежнева. Даже  гибель астронавтов в корабле «Аполлон» не
сказалась на конечном сроке экспедиции.

 В октябре 1966 года Устинов собрал большое
совещание в НИИ-88 для рассмотрения первого пятилетнего плана /1966-1970гг./
работ по космосу после прихода к власти Брежнева. Были разделы: оборонный,
народно-хозяйственный и научно-исследовательский. Далее приведу отрывок из
книги Ю.А.Мозжорина «Так это было…». «…Лунный комплекс я выделил отдельной
строкой и решил обратить внимание собравшихся на сложнейшее положение с этой
программой. Острого разговора можно было бы избежать, ограничившись общей
фразой о том, что выполнить программу нужно в 3-м квартале 1968г. Волнуясь и
чувствуя отрицательную реакцию руководства, я произнес роковую фразу: - Хотя в
проекте плана указаны заданные правительством сроки выполнения лунной программы
сроки, ответственно докладываю, что исходя из объема производства и затрат,
оставшихся на эти два года, программа Н1-Л3 не может быть реализована. …- Объем
материальных затрат, потребных для окончания работ за оставшиеся два года,
превосходит производственные мощности МОМ в 2,3 раза. Мне представляется, что
ни какое подключение других министерств не спасет положения, так как
необходимые мощности слишком велики, кроме того, нужны особые новые производства, на создание которых потребуется большое время.
…Выступающие предлагали сократить кое-какие программы, а и.о. гл. конструктора
ОКБ-1 С.О.Охапкин, Мишин был болен, заявил: - Дм. Фед., мы хотим выполнить эту
большую и важную работу в указанный срок. Мы можем выполнить ее. И мы выполним
ее, если Вы Дм. Фед., поможете нам немного. Таким образом, все выступающие, как
бы, не замечали катастрофического положения с реализацией лунной программы в
требуемые сроки, и считали, что положение можно поправить мелким косметическим
изменением пятилетнего плана ОКР». Теперь как описывает это совещание Черток со
слов Мозжорина и Охапкина. «…Доклад Мозжорина вызвал взрыв возмущения. Впервые
на высоком уровне, официально, руководитель головного института четко заявил о
нереальности планов, предписанных ЦК КПСС. Больше всех негодовал Устинов.
Огласка подобного доклада на Политбюро угрожала его личному авторитету. Его
могли спросить: «А где вы сами были раньше, тов. Устинов? Вы были и министром
ОП и председателем ВПК!» Возмущение Устинова поддержали Келдыш и Сербин.
Устинов предложил Афанасьеву разобраться с Мозжориным, но Мозжорин не мог
выступить без предварительного согласования с Афанасьевым. Мозжорин и Афанасьев
понимали, что возмущение Устинова и Келдыша показное. На самом деле они лучше
других знали общую обстановку, но по воспитательным соображениям вести себя
по-иному не могли».

 Всего этого, что я сейчас написал и
процитировал, я не знал в ноябре 1966г. теперь я несколько по-другому оцениваю
свое назначение на эту работу!!! Исаев, зная всю бесперспективность этой
работы, обязан был ее выполнять. Видно частично знал об этом и Н.Г.Скоробагатов
и просил Исаева перевести его с этой работы на другую – чисто конструкторскую.
Личные отношения Исаева со Скоробогатовым были хорошие. Расширение заказов по
ДУ для ОКБ-1, Д.И.Козлова, М.Ф.Решетнева, требовало создание специального
подразделения для разработки баков и внутрибаковых систем /мембраны,  эластичные и сетчатые разделители/. Исаев
лично уделял много внимания этим вопросам. Вот такой сектор /самый крупный в
КБ/ в составе 6-го отдела возглавил Скоробогатов. Исаев понимал, что, во всяком
случаи, до конца 1968 года /срок в постановлении ЦК/ тему не закроют.
Интересных конструкторских задач по теме много. По объему собственных работ
тема была на первом месте в ОКБ. Со сторонними работами, на первом месте была
морская тематика. Там основные объемы производства приходились на Красноярский
и Златоустовский
маш. заводы. Исаев поступил, как всегда, мудро. Он решил личные вопросы для
Скоробогатова и меня, а также прикрыл тему, находящуюся под контролем ЦК,
человеком, имеющим опыт организационной работы, да к тому же еще бывшим
секретарем парткома. Только я начал работать, как начали формировать
генеральный  график ВПК по отработке
комплекса Н1-Л3 со всей кооперацией смежников и приложение к постановлению ЦК с
вопросами по капстроительству и различным льготам. Это постановление
инициировал и форсировал Устинов. Впервые в ракетной технике разрешалось, при
выполнении плана, 2% освоенных средств использовать для премирования работников
непосредственно занятых работами по теме. Это довало существенную прибавку к
зарплате, но вызывало антагонизм среди работников предприятия.

 При рассказе о работе по теме мне трудно
придерживаться хронологии. Я буду рассказывать о наиболее запомнившихся мне
фактах. Продолжало уточняться ТЗ. Согласование проходило в условиях строжайшего
дефицита массы. ТЗ для КБХМ в ОКБ-1 /с 67 года ЦКБЭМ/ курировал Л.Б.Простов, подчинявшийся С.С.Крюкову и К.Д.Бушуеву. Простов
очень толковый инженер и хороший человек никогда не стоял на формальных
позициях, а вникал глубоко в сущность вопроса. В итоге ТЗ у нас было
согласовано. В дальнейшем Простов работал в проектных отделах, а после прихода
к власти Глушко, работал зам нач. комплекса у Б.А.Соколова. Фактически он
возглавлял всю отработку ОДУ орбитального корабля «Буран». Эта была тяжелая,
изнуряющая работа с работой по выходным дням и частыми командировками. Он умер
от инсульта вскоре после 1-го /и последнего/ полета «Бурана». Замом Простова
был В.А.Староверов тоже очень толковый инженер и хороший человек. Впоследствии
он был замом руководителя полетов «Бурана», показывал мне переоборудованный
ЦУП. После прекращения работ по «Бурану» он потерял интерес к работе. Я с ним
часто ездил в одном вагоне в электричке по утрам. Он азартно играл в «козла» в
постоянной компании. Очень не любил говорить о работе и ругал все высшее
руководство. На работу он перестал ездить примерно в 2003 году. Еще у Простова
инженером работал А.И.Канаев.  Он всю
жизнь работал в проектных отделах на невысоких должностях. Я с ним изредка
встречался по работе. Он при Мишине долго работал с Бурдаковым по «воздушному
старту». Глушко прекратил эти работы. Он использовал только «Мрию» для
транспортировки «Бурана». Последний раз я видел Канаева в 2003 году, когда
проводили совместные проработки по применению метана в разгонных блоках.

 Теперь более конкретно, что же
представляла ДУ блока «И» Н1-Л3. ДУ по габаритам  самая большая разработка КБ Химмаш /я
перехожу на новые названия/.  /Наш индекс
ДУ С5.51./ ДУ блока «И», как уже сложилось по заказам от ОКБ-1 по пилотируемым
космическим аппаратам, обеспечивала возвращение космонавтов на землю. Блок «И»
с Лунным Орбитальным Кораблем /ЛОК/ оставался на орбите Луны и начинал работать
после возвращения космонавта с Луны. В 
функции блока «И» входило: разгон ЛОКа с орбиты Луны на траекторию
полета к Земле при помощи разгонного двигателя и коррекция траектории
двигателем С5.60 для обеспечения вхождения в атмосферу Земли под определенным
углом /в «трубку»/.  Более крутая
траектория приводила к сгоранию ЛОКа в атмосфере Земли, а более пологая
траектория отбрасывала ЛОК от атмосферы Земли, что также приводило к гибели
экипажа. Запасов топлива на повторный маневр не было. Надо сказать, что при
общем дефиците весов Н1-Л3, веса блока «И» и блока «Е» Лунного Корабля /ЛК/
ценились дороже всего. Каждый кг. их веса требовал десятков кг. на нижних
этажах комплекса. В состав ДУ С5.51 входили: блок двигателей и блок питания
компонентов. В состав блока «И» входил также электрохимический генератор /ЭХГ/,
он разрабатывался одним из предприятий Средмаша, и я к нему не имел никакого
отношения. Блок двигателя состоял из разгонного двигателя и двигателя
коррекции, двигательной рамы и блока управления качающихся выхлопных сопел
разгонного двигателя. Блок питания состоял из собственно бака с внутрибаковыми
устройствами, шар-баллонов с гелием и системой терморегулирования, которая
являлась частью общей системы ЛОКа. Головной конструкторский отдел по отработке
ДУ С5.51 был отдел 6 /нач. отдела В.Я.Малышев/ Сектор В.Г.Федотова занимался
отработкой ДУ и отдельно разгонным двигателем и блоком качания сопел. Сектор
Скоробогатова занимался отработкой бака и вариантами внутрибаковых устройств.
Сектор В.С.Лурье занимался отработкой корректирующего двигателя. В расчетном
отделе /отд. 5/ тематикой ДУ С5.51 занималась группа Б.Б.Парпарова, по
численности она была равна сектору. Отдел 2 вел отработку КС разгонного
двигателя. Отдел 3 /теперь отд. 4/ отработкой ТНА 2-х двигателей. Отделы 20 и
21 вели отработку узлов автоматики и регулирования. Большинство работников по
теме были квалифицированные специалисты. От руководства тему вел
непосредственно Исаев или в его отсутствие Богомолов. Обилие разнообразных
технических вопросов требовало дополнительных знаний по тематике. Пришлось
обращаться к литературе, чтобы понять те или иные процессы. Большую помощь
оказывал Парпаров, он был высоко эрудированный инженер и единственный к.т.н.
/кроме нач. отд. К.Г.Сенкевича/ в 5-м отделе и 
вообще в конструкторских отделах.

 Работа была очень интересная и
велась с большим напряжением, свободного времени практически не было,
приходилось задерживаться и после работы. Когда я начал работать, у
Скоробогатова был помощником ведущего Д.М.Худенко, который стал работать со
мной.  В дальнейшем у меня было 3, и одно
время даже 4 помощника. Остальные ведущие работали или самостоятельно или с
одним помощником. Расскажу немного о них. Худенко был полковник в отставке. Он
работал в центральном управлении МО /ПВО/, когда у него случился инфаркт. Ему
на время была присвоена инвалидность 2-й группы и он был отправлен в отставку.
Через какое-то время инвалидность была снята, и он пришел к нам на работу. От
МО он получил ранее квартиру в Подлипках. Во время войны в 1943 году Худенко
командовал батареей, участвовал в форсировании Днепра и захвата плацдармов на
правом берегу. Там он был тяжело ранен и его ординарец на плотике
переправил  на левый берег и сдал в
медсанчасть другой в/ч вниз по течению от их места переправы. Солдата зачислили
в другую часть и он не скоро мог сообщить о себе и Худенко в свою в/ч. За это
время Худенко был представлен к званию Героя Советского Союза, но его не нашли,
а мертвых к званию героя за форсирование Днепра не представляли и его
представление отозвали. После длительного пребывания в госпитале он вновь
участвовал в боях и был награжден несколькими боевыми орденами. После войны он
продолжал службу в армии. Окончил Артиллерийскую Академию. Участвовал в
каком-то параде Победы /но не в самом первом/. В центральном аппарате МО он был
на генеральской должности, но получил инфаркт, а не генеральское звание. Сейчас
генеральские звания девальвированы по крайней мере на два чина. У него были
большие организаторские способности. Он быстро освоил специфику нашей тематики.
Его графики отработки изделия и агрегатов отличались полнотой, взаимной увязкой
и помогали выявлять критические места. Работа замом ведущего была не по его
масштабам. Помню, когда он отвечал за создание экспедиции КБХМ на Байконуре /у
нас там был большой объем работ по Н1-Л3/, он договорился с А.А.Курушиным /нач.
полигона/ о строительстве отдельного домика по типу как у некоторых Главных
Конструкторов со своим гаражом. С Курушиным он учился еще в Академии и они были
в приятельских отношениях. Исаев не любил выделяться и согласился только на гараж
для нашего УАЗика. У меня с Худенко сложились хорошие, можно сказать, дружеские
отношения. Об этом я расскажу позднее. В 1971 году он перешел на работу
начальником узла связи города Калининграда. Он построил две очереди телефонных
станций. В области одни из первых получили массовый московский номер 516.
По-моему он был единственный в министерстве связи, кто получил за относительно
короткий срок ордена Ленина и Октябрьской революции за хорошую производственную
работу. Другим помощником был Федченко Владимир Егорович, он отвечал за
отработку арматуры, разгонного двигателя и работы в Красноярске на КМЗ. До
этого он работал в агрегатном отделе КБ. Непродолжительное время помощником по
испытательным отделам работал Эсеров из отдела стендового наземного оборудования.
По моей теме велось даже капитальное строительство заправочной станции, там
монтировалось оборудование для отработки заправочного макета. Строилась
пневмовакуумная лаборатория /трехэтажное здание/ где монтировался самый крупный
на предприятии вибростенд и стенд для отработки внутрибаковых устройств.
/Начальником ее был В.М.Яблоник/.  Эсеров
ухитрился потерять план график работ по этой части. Все графики по теме были
секретные, хотя в его части ничего секретного не было. У него сняли допуск к
секретным работам, и он уволился с предприятия. Последним помощником был Саушкин Александр Николаевич. До
этого он работал начальником сборочного цеха, но с этой работой не справился.
До цеха он работал в 7-м отделе КБ. Он отвечал за изготовление ДУ, двигателей,
отдельных узлов и агрегатов в опытном производстве.

 Теперь расскажу, как проходила отработка ДУ
блока «И». Чтобы получить наилучшие энерго-массовые характеристики, были
выбраны компоненты топлива АТ плюс НДМГ и газ наддува гелий.  Начну с двигателей. Разгонный двигатель был
двухкамерный с одним ТНА, тягой 3300кг. Двигатель монтировался на магниевой
раме. Магний впервые применяли в нашем производстве. Были трудности в цехах по
обеспечению техники безопасности при его обработке. Но зато массовые
характеристики оказались наилучшие. КС разгонного двигателя /конструктор
Ануфриева Майя Яковлевна/ получилась удачная. На ее основе впоследствии был
создан целый ряд двигателей, начиная от взлетного двигателя, который доставил
на Землю лунный грунт и посадочного для лунохода, до двигателя С5.98 /после
доработки по пристеночному слою, выполненной конструктором Белковым Анатолием
Петровичем/ разгонного блока «Бриз», который применяется сейчас на  «Протоне». Этот двигатель и сейчас является
непревзойденным в мире ЖРД. При тяге 2тс. и давлении в КС 100 атмосфер, он
имеет удельную тягу свыше 225 сек. Ресурс работы свыше 3200 секунд при штатной
работе. Такого ресурса не имеет ни один двигатель такой размерности с ТНА в
мире. Двигатель С5.98 проходит предварительно контрольно-технологические
огневые испытания без последующей переборки, но с «мокрой» нейтрализацией,
позволяющей вести с ним последующие работы в производственных цехах и на
полигоне. Двигатель обеспечивает многоразовые включения. В конце 80-х годов он
по программе противоракетной обороны /в рамках «Наряд-В»/ проверялся на 75
включений, что так же является рекордным для двигателей такой размерности с
ТНА. В НПО им. Лавочкина с двигателем С5.92 осуществлялись различные полеты
автоматических аппаратов по исследованию Луны и Марса /в том числе проект
«Фобос»/. На основании этих разработок был создан разгонный блок «Фрегат» для
РН «Союз». Он успешно эксплуатируется в настоящее время. В дальнейшем с этим
носителем и его модернизацией «Союз-2» он будет эксплуатироваться с Французкого
полигона в Гвиане еще долгие годы. В КБ «Салют» на основе этого двигателя
разрабатывался орбитальный корабль в системе противоракетной обороны /тема
Наряд-В/. Конверсионным развитием этой системы стала РН «Рокот» /бывшие УР-100
и 11К35А/ с разгонным блоком «Бриз» /сейчас он называется «Бриз-К» /бывшая ДУ
ОК Наряда-В/. Установка дополнительных баков /отделяемых после выработки
топлива/ на «Бриз», позволила создать РБ «Бриз-М» для РН «Протон-М», который
заменил блок ДМ, разработанный НПО «Энергия» /с двигателем 11Д58М/. Но это все
в дальнейшем, для блока «И» это был одноразовый двигатель с ресурсом всего 220
секунд. Он еще на наших стендах показал, что выполняет все требования ТЗ с
большим запасом для обеспечения надежности. Тогда еще КТИ не было. КС и
двигатель передали для изготовления на КМЗ /г. Красноярск/, испытывать его
должны были на заводской испытательной станции. Станция в то время только
вводилась в строй на половине пути до «Красноярска-26». Несколько месяцев там
находился Федченко. В летнее время он увлекался спуском на плотах от верховья
Маны до строящегося Дивногорска, недалеко от «столбов».

 
Интересной была отработка корректирующего двигателя. Двигатель С5.60.
начали разрабатывать для ДУ С5.35 пилотируемого 
корабля «Союз», затем был 1-й вариант лунной экспедиции, когда сборка
лунного корабля проводилась на орбите Земли и 4-ре  «Союза» обеспечивали стыковку его частей.
Было также постановление по пилотируемому облету Луны на корабле «Союз». Изготовление
ДУ С5.35 с двигателем С5.60. было передано в Усть-Катав /УКВЗ/.  ДУ разрабатывалась на компонентах топлива
АК-27И /азотная кислота с добавкой 27% окисла азота и 1% йодистой кислоты/.
Точка замерзания АК-27И – минус 60 гр. цельсия, а четырехокиси азота
минус 11, при температуре кипения 21 градус. Топливная пара АТ плюс НДМГ давала
дополнительно 2-4 единицы удельной тяги и следовательно экономию массы, что
было так важно для Н1-Л3. Началась серия поверочных испытаний. Все шло хорошо
до того, как на 3-м десятке испытаний двигателей С5.60 произошел прогар в
районе соплового аппарата турбины в пределах требуемого ресурса. Я считал, что
имею достаточный опыт по отработке двигателей, и пытался найти какой-нибудь
случайный дефект. Такого же мнения придерживалось большинство, в том числе и
Богомолов. По-моему, лично Исаев, не прекращая испытаний, приказал начать
разработку консольного ТНА. В С5.60 турбина занимала центральное положение. На
одном валу по обе стороны от нее располагались насосы окислителя и горючего.
Турбина работала на газе с избытком горючего и ее полость отделялась от насоса
окислителя импеллером и стояночными сальниковыми уплотнениями. Вот здесь при
определенных условиях происходило вскипание АТ, и кислые пары попадали в
полость турбины, что и приводило к прогару. Двигатель с консольным
расположением ТНА получил индекс С5.62. Прорыв кислых газов в турбину
предотвратили, но выявились новые дефекты. При останове двигателя иногда
наблюдалось повышение температуры в полости турбины и соплового аппарата. Это
было ликвидировано установкой в газогенераторе /ГГ/ клапан-форсунки окислителя.
Такая форсунка предотвращала на останове выброс паров окислителя из полости
головки ГГ, а также в случаи негерметичности или задержки закрытия клапана
окислителя питания ГГ. Для уменьшение импульса последействия и его разброса,
что было необходимо для обеспечения точного импульса при возвращении на землю и
вхождения так называемую «трубку», перед форсуночной головкой КС были
поставлены дополнительные отсечные клапана. Для обеспечения надежного и
стабильного повторного запуска, полости охлаждения КС дренировались через
специальные дренажные клапана и трубопроводы с Т-образным окончанием, чтобы не
создавать дополнительный импульс последействия. Полости насосов после останова
не сообщались с вакуумом, чтобы избежать холостого выбега турбины, который мог
привести к сокращению ресурса работы подшипников на валу турбины и насосов.
Консольное расположение ТНА привело к повышенной виброактивности двигателя, что
иногда приводило к разрушению опорного подшипника вала ТНА. У нас тогда не было
специальных датчиков для замера вибраций и приборов для их регистрации. Исаев
созвонился с академиком А.Ю.Ишлинским. Вдвоем с Исаевым я ездил к нему в
институт где-то на Ленинградском шоссе. Ишлинский откомандировал к нам своего
сотрудника /тоже Исаева/ со специальными приборами для регистрации вибраций. В
результате было зафиксировано специальными датчиками, что разрушение подшипника
происходит постепенно при повышении вибрации до 50 единиц перегрузки. Это
потребовало введения КТИ, при которых одним из браковочных параметров было
значение перегрузки. В дальнейшем была введена независимая пружинная
/анизатропная/ система подвески опорного подшипника, при которой перегрузки
никогда не превышали 5 единиц. Много времени потребовала отработка КТИ с
последующей химической нейтрализацией. /от КБ ее отработкой занимался
В.В.Мясников/ По внедрению КТИ и теоретическому их обоснованию у нас /у
американцев это было давно внедрено/ был Трофимов Ренат Сергеевич, работающий в
ЦКБЭМ у М.В.Мельникова.  Ранее Трофимов
вел эту работу в Академии МО. Но, скорее, он использовал наши данные, чем мы
его знания. Я был на его защите докторской диссертации. Режимы отработки
химической нейтрализации, непосредственно на стенде после КТИ и последующей
обработки двигателя в специально созданном участке нейтрализации с вакуумными и
сушильными камерами, потребовали значительного времени. Кроме наших химиков
привлекались специалисты из ГИПХа.

Работы на всех этапах велись в тесном контакте с представителями военной
приемки. Руководителем ВП и районным инженером был О.В.Загревский, его замом по
КБ  Г.Н.Корнилов.  Руководителем группы ВП по испытаниям был
Тронев Евг. Ив. С ним вместе работал Назаров Вал. Ив. От совместной работе с
ними, у меня остались самые хорошие воспоминания. Тронев после Н1 был переведен
в другую приемку. Назаров проработал на нашем предприятии полный срок службы и
последнее время работал зам. директора предприятия по общим вопросам. Работы
конструкторов в КБ от ВП вел по космической тематике Ю.П.Монохин, который затем
перешел старшим военпредом на Московский завод "Знамя труда". Он
женился на дочери Шолохова Маше.

В то время в СССР вводили знак качества для мирной продукции. Исаев
говорил, что двигатель С5.62 достоин присвоения знака качества. У Челомея с
Исаевым были сложные отношения, но для своего транспортного корабля системы
«Алмаз» он выбрал двигатель С5.62, на который был оформлен протокол применения.
В дальнейшем он оброс дополнительными системами и получил индекс 11Д442, но КТИ
проходил в составе С5.62. Он мог работать в режиме тяги и в режиме перекачки,
для подачи топлива из баков низкого давления в баки с высоким давлением для
двигателей ориентации. Таких двигателей не было ни у кого в мире. Двигатель
эксплуатировался в системе «Алмаз», в тяжелых транспортных кораблях к станции
«МИР» и в различных исследовательских модулях. Он и сейчас существует в
Международной Космическоой Станции /в составе ФГБ/. Надо сказать, что
использование С5.62 в составе комплекса «Алмаз» 
потребовало провести дополнительную отработку. Число включений в полете
для Н1-Л3 было до 6-и, для «Союза» до 35-и, а для «Алмаза» - 100 и еще 6
включений КТИ. Время активного существования в полете один год. Вакуумирование
полостей двигателя между отдельными включениями /с любыми паузами/ потребовало
дополнительных специальных испытаний для подтверждения надежности повторного
запуска. Проверялось не только стабильность запуска КС, но и запасы по
кавитационным характеристикам насосов. Испытания на стенде проводились при
термостатировании компонентов и изделия в полном температурном диапазоне при
вакуумировании полостей двигателя и с подпусканием пузырьков газа на вход
насосов. Каждый двигатель при обычных испытаниях включался 500 раз /КВИ от
партии из 3-х проходил 1 двигатель на 150 включений, а два поставлялись в
товар/. Для определения, что больше влияет на ресурс: число включений или
продолжительность непрерывной работы были проведены специальные
демонстрационные испытания. Были подсоединены дополнительные топливные баки от
других стендов. При этом число включений было свыше 13 000, а суммарное время
работы, с перерывом на ночь, 30 000 секунд. Ни один двигатель в мире /с
турбонасосной подачей/ не имел и не имеет сейчас таких ресурсов. Наиболее
активное участие в отработке двигателя С5.62 /11Д442/ принимали участие
конструктора Бойченко Н.Ф., Мясников В.В. и Шутин В.М. в части создания
консольного ТНА. Из расчетчиков в анализе результатов испытаний и определения
программы дальнейших работ решающие слово было за Парпаровым Б.Б. и Голиковым
И.А.

 Немного о разработке узла качания
управляющих сопел разгонного двигателя. Двигатель был выполнен по «открытой
схеме» и выхлопные газы после турбины было желательно использовать для
управления вектором тяги при работе двигателя. Вакуум на орбите Луны был нам
задан как 10 в минус 13-й степени. НИИПП отказалось гарантировать работу
подшипников в этих условиях /они просто не могли этого проверить/. Мы сами
взялись разработать узел качания на основе графитовых подшипников скольжения.
Повороты узлов качания осуществлялись электрическими приводами ЦКБЭМ. Вес
приводов включался в массовую сводку нашей ДУ С5.51, и определялся величиной момента,
возникающем в узлах качения при работе двигателя. Испытания узлов в
наших барокамерах /вакуум 10 в минус 6-7 степени/ показали увеличение
коэффициента трения при максимально получаемом вакууме, но он был далек от
требуемого по ТЗ. Установку глубокого вакуума удалось найти в Ленинградском
Политехническом институте. Исследования показали, что при вакууме 10 в минус
9-10 степени происходит интенсивное испарение графита и его поверхность
становится шершавой и резко возрастает коэффициент трения. Я ездил вместе с
конструктором узлов качания Юрой Кузнецовым в Ленинград по этим вопросам.
Вопрос разрешился созданием специальной вакуумной смазки, которая в узкой
графитовой щели не испарялась за время полета к Луне и обратно и предохраняла
от испарения графит. Все равно потребовалось некоторое увеличение мощности
привода /а, значит и веса/. Я по этому вопросу разговаривал с руководителем
подразделения разработчиков приводов Калашниковым Виктором Александровичем,
хорошим знакомым и другом Ананьнина И.А. Мощность привода была несколько
увеличена, не помню, за счет кого отнесли прирост массы.

 Теперь несколько слов о системе
наддува. В качестве газа наддува топливных баков ДУ С5.51  был выбран гелий. В ДУ «Союза» использовался
азот. Гелий в 7 раз легче азота, но более текуч и требует дополнительных мер
для обеспечения герметичности. Впервые в нашей ДУ стали использоваться
шар-баллоны из титановых сплавов. Сплав ВТ-14 был разработан в НИИ Башкирской
АССР. Наверное в том, где сейчас осудили директора за передачу двойных
технологий Южной Корее. Впервые ШБ изготавливались на КМЗ / Красноярск/. Было
много трудностей со штамповкой полусфер и особенно с их сваркой. /течь по порам
сварного шва/. Было выбрано оптимальное для этих сплавов /по массе/ давление в
ШБ – 350 атм. Это давление до сих пор сохраняется в космических ДУ у нас и за
рубежом. Несколько улучшенный сплав под маркой ВТ-6С применяется и сейчас в ДУ
кораблей «Союз». Оригинально решили вопрос с герметичностью электрических
клапанов. Серийно разрабатываемый ЭПК поместили в герметичную оболочку с
герметичными по требованиям ТЗ штекерными разъемами /Исаев называл его «ЭПК в
гробике»/.

 Перехожу к системе хранения и подачи
топлива. Здесь было много новаторских решений. Оптимальная по массе форма бака
сфера, но в ней нужно было разместить оба компонента, исключив даже минимальную
возможность взаимодействия их паров. Первый бак был спроектирован с двумя
промежуточными донышками и  полостью
между ними, сообщающейся с вакуумом. Такая конструкция оказалась тяжелой и
нетехнологичной. Было выбрано сплошное промежуточное донышко, выходящее на
шпангоут крепления ДУ в отсеке. По сфере проходили трубопроводы системы
терморегулирования /СТР/. Полусферы бака перед сваркой подвергались химическому
фрезерованию. Было получено непревзойденное весовое совершенство. /отношение
сухого веса бака к весу заправляемого топлива/. Я не помню сейчас точных цифр.
У меня нет никаких записей, и я уже свыше 30 лет не видел отчетов по отработке ДУ.
Пишу только о том, что сохранилось в памяти, и, конечно, упускаю многое.
Перехожу к отработке внутрибаковых устройств. В топливных баках ДУ С5.35 /
«Союз»/ были эластичные разделители. Они хорошо держали в заданное по ТЗ время
АК-27И и газ наддува азот. В ДУ С5.51 они оказались проницаемы с двух сторон: и
для АТ и для гелия. Работы по созданию внутрибаковых устройств велись в 3-х
направлениях. Это эластичные разделители, металлические диафрагмы и сетчатые
разделительные устройства. Внутри сферического бака один компонент размещался в
емкости, имеющей форму чечевицы, а другой в емкости, похожей на серп Луны.
Диафрагма хорошо подходила для полубака в форме чечевицы, но не решала вопрос
для другой полусферы. Было принято следующее разделение труда: КБ Южное
/разработчик блока «Е»/ -  отработка
металлических диафрагм, КБХМ – отработка эластичных разделителей совместно с
Ленинградским НИИПП. В КБЮ на заводе ЮЖМАШ было мощное прессовое оборудование,
В КБХМ был участок раскройки и сварки эластичных разделителей. На первом этапе
отработкой сетчатых разделителей оба предприятия занимались факультативно.
Отработка эластичных разделителей у нас велась широко. Различные модельные
образцы закладывались на определение количества натекания по времени. Причем
натекание проходило в двух направлениях. Гелий проходил через разделитель в
один из компонентов, а компонент /в основном АТ/ в газовую полость. Потеря
компонента была небольшой, но газовый пузырь в компоненте мог привести к
кавитационному срыву насосов. Наши попытки разработки диафрагменных
разделителей также не имели успеха. Были опробованы различные типы диафрагм,
как по материалу, так и по конструкции. Я 2-3 раза ездил в КБ «Южное» по различным
вопросам совместной отработке агрегатов, двигателей и баковых систем. Режим
работы посадочного двигателя у них был много сложнее наших. Двигатель был 2-х
режимный с широким диапазоном изменения тяги на малом режиме. Космонавт вручную
осуществлял при посадке горизонтальное перемещение корабля для выбора места
прилунения. Требования к внутрибаковым устройствам у них были намного легче.
Запуск в невесомости у них был с полными баками, а взлет с Луны при
стационарной перегрузке. У нас последнее включение при коррекции возврата к
Земле проводилось почти на пустых баках с гарантийными остатками топлива.
Правда, у них бак окислителя был в виде тора большого диаметра с небольшим
размером поперечного сечения. Это затрудняло выбор разделительных устройств.
Двигатель разрабатывался в КБ-4 КБЮ. Главным конструктором был Иванов Иван
Иванович, д.т.н., член-корреспондент АН УССР. Толковый и очень скромный
человек. На совещаниях Главке он представлял блок Е, а я блок И. Разработкой ДУ
у них занимался Губанов Б.И. – Главный конструктор КБ-1 КБЮ. Один раз я прямо
из Дн-ска полетел в Энгельс договариваться о согласовании протоколов применения
и изготовлении телеметрического варианта сигнализаторов давления и датчиков.

   Там я побывал на могиле Римминой
сестры - Лили Тармосиной. До войны она занималась в аэроклубе в Москве. В 10.41
г. добровольно пошла в армию. 3 женских авиационных полка формировались
Расковой в Энгельсе. Лиля погибла 9 марта 1942 года. Самолеты ПО-2 /У-2/ были
легкой добычей немецких летчиков. Было принято решение использовать их только в
ночное время. Лиля была в составе 588 женского авиационного полка. Во время
тренировочного ночного полета они попали в снежный буран, потеряли ориентировку
и  4-ре самолета потерпели аварию, два
экипажа погибли. После этого полк на несколько месяцев отозвали с фронта для
отработки полетов в ночных условиях. На фронт они вернулись 12.06.42 г.  В дальнейшем они хорошо проявили себя в
боевых условиях. Полк получил звание 46 гвардейский НБАП. Это был единственный
полностью женский полк, включая обслуживающий персонал. Командир полка Бершанская
Е.Д.

Еще мне запомнилось, что в тот год была сильная засуха. Из приволжских
степей и из Казахстана гнали на убой скот на мясной комбинат в Энгельсе.
Комбинат находился рядом с заводом, где я был в командировке. В магазине были
разнообразные виды мясных изделий, которых я не только не пробовал, но и не
видел. На свои ограниченные командировочные я купил каких-то мясных
«деликатесов» и привез их домой. Хорошо запомнилась совместная поездка с Исаевым
/вдвоем/ в КБЮ в 1968 или в 1969г. Исаев хотел лично посмотреть, как идет
отработка блока Е, в первую очередь по внутребаковым устройствам.  Он договорился с Будником Василием
Сергеевичем о приезде. Будник 1-й зам Янгеля исполнял его обязанности. Янгель
был болен и лежал в ЦКБ в Москве. С Будником у Исаева были хорошие дружеские
отношения, когда тот еще работал в ОКБ-1 НИИ-88 замом Королева. Ехали мы
фирменным поездом, но в 4-х местном купе. По приезду в Днепропетровск Исаев
предложил сразу же взять обратные билеты на вечер того же дня, что мы и
сделали. Часов в 10 утра мы были в приемной Янгеля. Там к Исаеву подошел Кучма
Л.Д. /он в то время работал помощником у Янгеля/ и что-то прошептал ему. Исаев
направился в кабинет Янгеля, а не Будника, и позвал меня. Когда вошли в
кабинет, Янгель вышел из-за стола навстречу Исаеву. Я ничего не понял, как
Исаев подталкивает меня на выход из кабинета. Кучма отдал мою, и Исаева
командировки отметить секретарю. Приемная была пустая. Был ли какой-то разговор
с Кучмой, не помню. Когда Исаев вышел от Янгеля, он с возмущением говорил: «Не
понимаю, как можно так себя вести». Янгель сбежал из ЦКБ, никто не знал, что он
приехал на работу. С утра он уже прилично выпил и писал проект постановления
ЦК. В это время начинались работы по созданию комплексов 15А14 и 15А15.
Заканчивал эти комплексы уже Уткин В.Ф. Янгель умер 25.10.1971 года в день
своего 60-ти летия и через 4 месяца после смерти Исаева. Перед этим был
вынужден уйти с работы Будник, после того, как он сбил машиной сына
председателя колхоза, дважды героя Соцтруда и члена бюро ЦК компартии Украины.
Исаев увидел сотни образцов крупноразмерных металлических диафрагм, показавших
отрицательные результаты. Вскоре после этого основным вариантом у нас и в КБЮ
стали сетчатые разделительные устройства.

   Прежде чем перейти к разработке
сетчатых разделителей, расскажу чем закончились работы по эластичным
разделителям и диафрагмам. Эластичные разделители были детищем Исаева, начиная
с кораблей «Восток». В КБХМ у них было много сторонников: Скоробогатов, у
которого была специальная конструкторская группа Бунатяна и материаловеды
Херсонская и Бонди, базирующиеся на Ленинградский НИИ «Пластполимер» /НИИПП/
Минхимпрома. В ЦКБЭМ было создано специальное подразделение с экспериментальной
базой по разработке эластичных разделителей и диафрагм на основе фторпластовых
материалов разработки другого института Минхимпрома. С увеличением срока службы
КА это направление не получило дальнейшего развития. Но еще в 80-х годах в КБХМ
изготавливали эластичные емкости для транспортировки и хранения воды для
космонавтов. Первые металлические диафрагмы 
для компонентов топлива АТ и НДМГ были разработаны в Тураевском ТМКБ
«Союз». /Главный конструктор Степанов В.Г./  
В КБХМ в это время началась разработка ДУ для первых «Янтарей» Главного
конструктора Куйбышевского  филиала ЦКБЭМ
Козлова Д.И.  Исаев принял решение
применить металлические разделители, но, учитывая трудоемкость их изготовления
и отработки, он предложил Степанову В.Г. оформить протокол применения на баки
его разработки. Степанов отказался оформлять протокол применения, но любезно
передал нам всю рабочую документацию на баки, чтобы мы выпустили документацию
под своим индексом и в дальнейшем сами отвечали за их применение. Нам пришлось
повторить в ограниченном объеме их конструкторскую и технологическую отработку
и сдаточные испытания представителю заказчика /ВП/. Занимался этим Бойченко
Н.Ф.  Такие баки применялись на всех КА
«Янтарь» и на многих других объектах. До сих пор они применяются в составе ДУ
С5.80 пилотируемых и транспортных кораблей «Союз».

 Надо сказать, что с разработки ДУ
«Янтарей» в 1966 году мы начали заниматься отработкой двигателей малых тяг
/ДМТ/, для чего был создан специальный конструкторский отдел во главе с
Примазовым В.А. Теперь конкретно о сетчатых разделителях. Первые сетчатые
разделители для космических ДУ были впервые применены в КБХМ для ДУ С5.5,
обеспечивающую мягкую посадку на Луну. Инициатором их применения был Цетлин
Ф.В. Но там повторный запуск двигателя в невесомости проходил при баках более
чем на 50% заполненных топливом. В С5.51 задача была на порядок сложнее.
Двигатель С5.62 начинал работать, когда было выработано 85% топлива. Последние
включения коррекции траектории возврата проводились на количестве топлива, соизмеримом
с гарантийными остатками. Многие не верили, что это можно осуществить при
помощи сетчатых разделителей. Многие инженеры, и я в том числе, не понимали
механизм их работы и особенности расчета. Конструктора и расчетчики засели за
учебники. Замелькали понятия смачиваемости, поверхностного натяжения,
особенности вязкости компонентов и их насыщения газами при различных условиях
температуры, невесомости. Прорыв сеток при бросковых расходах на запуске. Связь
между гравитационными силами и поверхностном натяжением. Телесный угол и
коэффициенты моделирования /эксперименты нельзя было проводить на
полноразмерных баках/ и другие специфические термины появились в нашей речи. В
итоге, как носить воду в решете, нам уже казалось примитивной задачей по
сравнению с условиями работы нашей ДУ при последних включениях. Во вновь
построенной лаборатории Яблоника был создан стенд для проверки работы сеток в
прозрачном баке реальных размеров. Особая задача состояла в том, чтобы показать
и доказать работоспособность, созданных по теоретическим расчетам, сетчатых
заборных устройств. Требования ВП были простые: покажите работоспособность
ваших устройств на земле. Этого в полном объеме было невозможно сделать.
Условия прорыва сеток фиксировались скоростной киносъемкой. У нас была создана
хорошо оборудованная фотолаборатория. В НИИ-4 /Болшево/ была построена башня
невесомости, но невесомость там была несколько секунд и положение жидкости,
присущее невесомости, не успевало сформироваться. Для того, чтобы доказать
работоспособность устройств, был придуман эксперимент на летающей лаборатории
ТУ-4 /или ТУ-16/. Там невесомость держалась более 10 секунд. Там можно было
проверить только модель с фиксированием различных условий скоростной
киносъемкой. Самолет для ВП был убедительным наглядным  демонстраторам.

Но как доказать правомерность модели, в которой устройства в соответствии с
коэффициентами моделирования, имели несколько другую форму. Решили обратиться к
авторитету Академии Наук. Делегация в составе Богомолов В.Н., я, Малышев В.Я. и
Парпаров Б.Б. поехала в Сибирский филиал АН в Новосибирске. На меня
Академгородок произвел большое впечатление. Дома расположены на значительном
расстоянии друг от друга в природном лесном массиве. Много белок, которые
совершенно не бояться людей. В городке тишина, покой и чистота. Прекрасная зона
отдыха на берегу Оби с песчаным пляжем. Мы были ранней весной. Летом там
несколько недель после нас был Новиков Лев, который занимался реализацией
достигнутых нами договоренностей. Он с местными работниками по выходным ездил
на моторных лодках на острова на Оби. Там рыбачили хорошую рыбу и охотились на
уток. Впоследствии Лев участвовал в работах при полетах на ТУ-4 с аэродрома в
Жуковском, когда проводились эксперименты с моделью в невесомости. Возвращаюсь
пока в Академгородок.  Мы остановились в
гостинице «Золотая долина». Когда пошли вечером ужинать в ресторан, то
официант, кладя меню на стол, говорит: «Пива нет, берите шампанское». Там среди
посетителей было мало любителей спиртного. Академгородок был закрытой
территорией для жителей Новосибирска. Туда пускали только по пропускам или по
командировкам. Мимо Академгородка проходила часть автомобильной трассы
«Москва-Пекин» с раздельными полосами движения и хорошим покрытием. По этой
дороге научные работники ездили в Барнаул за мясом. Это примерно 200 км. Мы
посетили два института – теплофизики и гидродинамики. Директором института
теплофизики был Кутателадзе Семен Самсонович. Запомнилось следующее. На
предложение Богомолова продолжить работу после обеда, К.С.С. спрашивает своих
сотрудников: «А когда у нас обед?» В конце дня, когда решили продолжить
переговоры завтра, он опять спрашивает: «А когда мы начинаем работать?» Для нас
это было непонятно, а них многие имели свободный режим и работали дома.
Комплексная бригада из работников 2-х институтов была организована на базе
лаборатории д.т.н. Москвичевой. Она была известна как вулканолог мирового
масштаба, и занималась в то время в основном термальными водами Камчатских
вулканов. Был заключен договор на расчет экспериментальной модели и ее
изготовление. В Академгородке был организован первый в СССР
научно-производственный кооператив. Где оплата работы проводилась по соглашению
и вне зависимости от нормативов и тарифов. Надо сказать, что работа была
выполнена в установленный срок, прозрачная модель выглядела просто изящно. Было
проведено несколько полетов с убедительным внешним эффектом экспериментов. На
ужин Богомолов заказывал водку. Малышев сказал, что он после больницы и пить не
может. Богомолов сказал: «Как хочешь, но платить всем одинаково». После этого
Малышев пил наравне со всеми. Перед отъездом в Академгородке мы встретили
Мишина В.П. Он пригласил нас на свой самолет. В Ил-18 с ним было 3-4 человека.
Я знал только одного – Косякова В.В. /бывшего охраника Королева/. С ним был еще
Иванников А.Н., с которым я встречался, когда работал в отделе координации.
Парпарова оставили в Академгородке утрясать детали соглашения. Он там купил 6
хрустальных бокалов, которые попросил отвести Малышева. Мы были одни во всем
хвостовом отсеке. Мишин зашел к нам и пригласил в передний салон. Богомолов
предложил ему выпить с нами. Запомнилась фраза Мишина, что в своем самолете он
пил из чего угодно, но не из хрустальных бокалов. Затем мы в переднем салоне
пили кофе. Этот самолет ИЛ-18 изготавливался, как персональный для президента
Ганы Нкване Нкрума. Но он был свергнут в результате военного переворота, и
Хрущев отдал этот самолет Королеву. Несколько слов, как мы пришли к
окончательному варианту сетчатых разделительных устройств. В невесомости
остатки топлива в баках растекаются по стенкам, а газовый пузырь стремится к
шаровой форме в центре бака. Одними комбинациями сеток не удавалось
гарантировать наличие жидкости у заборника в момент запуска. В результате
коллективного обсуждения различных предложений было найдено приемлемое
решение.  Решающим оказалось предложение
применить конструкцию «непроливайки», которая применялась, как емкость для
хранения чернил. В итоге металлические экраны с «непроливайками» выделили часть
объема бока, необходимую для проведения коррекций возвратного полета. Вокруг
заборника располагались сетчатые конуса под определенными углами. Из-под
экранов газ при заправке выводился специальными дренажами. У нас наибольший
вклад в разработку сетчатых разделителей внес Морозов В.И.  Такая модель была рассчитана в Сиб. Отделении
АН, изготовлена и испытана в невесомости 
при полетах ТУ-4. В КБЮ разработкой сетчатых устройств занималась группа
Шевченко. У него работала Алла Макарова, жена сына всесильного директора ЮЖМАШа
Макарова А.М. Она написала диссертацию по сеткам, где на защите официальным
оппонентом было наше предприятие. На защите был я и Парпаров Б.Б. На шикарном
банкете после защиты мы были самыми почетными гостями. Парпаров сидел напротив
Макарова А.М., а я напротив его жены. Когда я через несколько лет был в КБЮ,
Алла была доцентом ДГУ, а Шевченко, который фактически написал ей диссертацию,
работал в той же должности на старом месте. Ее муж Макаров А.А работал в КБ-3
КБЮ.

  Изготовление баков сначала планировалось на
ЗЭМе. Мне примерно раз в неделю приходилось бывать в ЦКБЭМ или на заводе по
различным вопросам. В КБ это были встречи с ведущими, проектантами,
тепловиками, телеметристами, работниками служб главного инженера КБ, которые
вели испытания макетов и др. На заводе велось изготовление для нас отдельных
агрегатов и мы на завод поставляли различные макеты, по которым были вопросы.
Часто приходилось бывать у директора Ключарева В.М. и главного инженера
Хазанова И.Б. С ними у меня сложились хорошие деловые отношения. Ключарев
оформил мне административный пропуск, по которому я мог в любое время бывать во
всех подразделениях завода и КБ и проходить через любую проходную.

 Для руководства работами по Н1-Л3
был образован Лунный Совет, сопредседателями которого были Афанасьев С.А. и
Келдыш М.В. Я с Исаевым был несколько раз на заседаниях этого совета. Кроме
членов Коллегии МОМ и руководителей отраслевых предприятий в совете участвовали
представители смежных министерств, в ранге заместителей министра, и академики,
руководители основных институтов А.Н., участвующих в Лунной программе.
Запомнилось высказывание Пилюгина Н.А., который на вопрос министра о сроках
готовности системы управления, ответил министру: «С.А., здесь не та аудитория,
чтобы серьезно говорить о таких вещах».

 Года 3-4 я периодически бывал в
оборонном отделе ЦК КПСС. Постоянно я встречался с Буровым Александром
Алексеевичем. Первые встречи с ним были, когда я еще работал в парткоме. Он
тогда работал в секторе Кутейникова В.И. и сидел в кабинете вместе с Суббочевым
М.А. Во времена Н1 он был в секторе Строганова Б.А. /который курировал МОМ/, но
занимался всеми двигательными фирмами МОМа и МАПа и занимал отдельный
кабинет.  У нас установились хорошие
доверительные отношения. Мы разговаривали не только по делам, но и на
посторонние темы. Он много рассказал мне о себе. Он работал нач. отдела в  КБ завода Климова В.Я. в Ленинграде. Ему
нравилась работа, он намечал защитить диссертацию. В январе 1952 года его
вызвали в ЦК, разговор шел о работах в КБ и на заводе. В итоге ему сказали, что
его переводят на работу в ЦК и он через 2-3 дня должен приступить к работе. До
этого он никогда не был на освобожденной партийной работе. Это были Сталинские
времена и никакие возражения не принимались. За время работы в ЦК к 67-70 годам
он говорил, что только один раз ездил по путевке в санаторий. Каждое лето он
жил в цековских дачных домиках, которые примыкали к территории нашего
пионер-лагеря «Дружба» на Красноармейском шоссе. Право пользоваться этими
домиками устанавливалось каждый год управделами совместно с их местным
профсоюзом. Он почти все время жил в одном и том же домике. Ему не отказывали в
путевке на домик, т.к. он не пользовался путевками в санаторий, не имел своей
дачи и машины. После работы их отвозили 
от стоянки на Старой площади на маленьких автобусах /на 18-20 чел./
Непосредственно к нашей территории примыкали домики идеологического отдела ЦК.
Проживающие там жаловались Бурову, что у нас в лагере из динамиков звучит
громкая и не всегда выдержанная музыка. Он говорил мне, что не хочет официально
обращаться на фирму, а просил меня довести это до сведения нашего руководства.
Его сын учился в МАИ, который закончил и он. Правда к концу эпопеи с Н1,
разговоры не носили такого открытого характера. Я говорил, что в установленные
сроки задачи не будут выполнены. Он мне показывал заключения руководителей
отрасли и АН, о готовности выполнить в указанные сроки. Я стал замечать, что он
иногда нажимает кнопку, видимо, для записи разговора. Он по манере поведения
отличался от других работников отдела. Иногда заходил Красавцев В.Г /он
курировал ЦКБЭМ/, который демонстрировал свою значимость и держался только
официального тона. В 1967 году в 3-м ГУ МОМ был образован отдел специально по
Н1-Л3, его возглавил Попов Виктор Афанасьевич. Примерно мой ровесник, ранее он
работал в ОКБ-1 /ЦКБЭМ/. Как то я зашел в этот отдел, а он мне сказал, что он
здесь больше не работает и что он перешел на работу в ЦК. Он, как нач. отдела в
МОМе получал 320. Я спросил его, сколько он будет получать. Он сказал – 300. На
мой вопрос, какой смысл, он ответил, улыбаясь, что смысл есть. По работе в ЦК я
с ним не сталкивался. Но мне рассказывали, что он был доверенным лицом у
Строгонова Б.А. и к концу рабочего дня покупал в буфете для него коньяк. У
Бурова все годы было еще, как он говорил, общественное задание. К нему
направлялись все письма от изобретателей, которые доходили до ЦК. По этим
письмам он готовил справки и ответы после консультаций с АН и отраслевыми
институтами. Он много рассказывал про разные случаи с этими письмами. Я сейчас
не помню о каких делах шла речь. Но он очень гордился одним случаем, когда он
после больших трудов добился правоты одного изобретателя, которого считали
сумасшедшим, а его изобретение бредом. Речь шла о штамповке крупногабаритных одиночных
деталей взрывом под водой. По этому вопросу он ездил в командировку на
Николаевский Судостроительный завод /удалось уговорить свое начальство/.
Изобретение было признано открытием мирового значение, и этот способ был
внедрен в нашей промышленности. Последний раз я встречался с Буровым на НТС в
НИИТП. НТС был  посвящен юбилею Костикова
А.Г.  Это было  в 89 году. Буров уже был на пенсии. Он
рассказал мне, что проработал в Оборонном отделе ЦК 35 лет, установив рекорд по
продолжительности работы в отделе.

 После того, как была выбрана
конструкция внутрибаковых устройств, вновь поднялся вопрос о
заводе-изготовителе баков ДУ С5.51. ЗЭМ был перегружен заказами, и было решено
передать изготовление баков на КМЗ. Нам предписывалось приказом МОМ передать на
завод комплект документации и направить комплексную бригаду для проработки
документации, организации кооперации смежников и разработки техпроцессов.
Баковый цех КМЗ находился на территории ГХК в Красноярске-26.  Комплексная бригада расположилась в
Центральной гостинице Кр.-26 еще до высылки полного комплекта документации.
Время свободного у нас было много. Мы изучили весь городок, который нам очень
понравился. В то время там было Ленинградское снабжение /сигареты, водка и
какие-то продукты и вещи/. У нас все закупили настоящие флотские тельняшки, в
которых мы в гостинице не меньше 8 часов в день играли в преферанс. Была
возможность слетать на АНТ-2 на экскурсию в Шушенское до затопления, но было
только одно место – полетела Сигова И.Ф. Предлагали провести на мотовозе по
подземным штольням /десятки км./, мы дружно отказались, не из-за опасения
радиации, а из-за преферанса. Все играли на стол, была общая касса для оплаты
завтраков, обедов и ужинов в гостиничном ресторане. Кассиром у нас был
Скобелев- нач. подразделения прочности КБХМ. Он сам в преферанс не играл, но
если даже ночью кто-нибудь играл мизер, после которого полагалась рюмка,
Скобелева будили, он принимал рюмку и продолжал спать. Наконец пришла вся
документация, было много вопросов, для решения их у директора несколько дней
шли непрерывные совещания. Был директор ЗЭМа Ключарев, заместители начальников
1 и 2 ГУ МОМ. Для подготовки производства КМЗ требовало больше года, даже при
наличии кооперации и помощи от ЗЭМа. Запомнилась поездка с Тихоновым С.И. /он был
уже зам. нач. 2-го ГУ по производству/ на плотину Красноярской ГЭС, где шло
заполнение водохранилища, и работали только 2 или 3 турбины. Осмотрели
строящейся Дивногорск, после чего была 
трапеза на уютной поляне на верху «столбов» с настоящим заломом. Со
строительством Красноярской ГЭС климат в городе резко изменился. Появилась
повышенная влажность и морозы стали переноситься очень тяжело. Через год или
два я прилетел в Красноярск с Малышевым В.Я. 
Было минус 30 градусов. Над аэродромом был туман и мы прилетели с
большим опозданиям, нас уже не встречали и мы добирались общественным
транспортом. У Малышева нос белел через каждые 5 минут и его все время
оттирали. Что касается изготовления баков, то дело зашло в полный тупик. КМЗ от
1-го ГУ курировал Герасимов Н.Б.  Он
отвечал за морскую тематику и был против изготовления наших баков. Для этого
были и объективные обстоятельства. С Ключаревым мы жили в новой городской, а не
заводской гостинице, питались в ресторане напротив гостиницы. Ключарев принимал
за ужином водку в солидном количестве, но совершенно не пьянел. Мы вместе были
на производстве холодильников. На меня этот многоярусный конвейер произвел
большое впечатление. Из тупика с изготовлением баков нас вывел зам. нач. 1-го
ГУ по производству Бессережный М.Ф., который сказал, что в приемлемые сроки бак
может изготовить только Оренбургский машзавод, но это без ссылки на него.

 Вышло новое решение МОМ, и мы
отправили в Оренбург документацию. Довольно скоро директор завода Гуськов Л.А.
позвонил Исаеву и сказал, что он мог бы взяться за изготовление баков при
определенных условиях. Поехали я, Малышев и Корнилов. Оренбургский машзавод до
начало 60-х годов входил в систему авиационной промышленности. Оснащение
завода, культура производства и организация труда резко отличались в лучшую
сторону от большинства заводов МОМ, которые вышли из артиллерийской
промышленности, с имеющимся там оборудованием и системой организации
производства. Надо сказать, что еще с 1945 года вторым после атомной бомбы  приоритетным направлением была перестройка
авиационной промышленности. Началась она с попыток организовать производство
самолетов Б-29, как средства доставки ядерного оружия. Потребовалось примерно
15 лет, чтобы создать такую промышленность, которая потянула за собой и другие
отрасли, необходимые для создания самолетов от металлургии до электроники. На
Оренбургском заводе велось серийное изготовление челомеевской ракеты УР-100,
самой массовой в то время межконтинентальной ракеты. Это наверное и про нее в
1964 году Хрущев говорил, что ракеты у нас сходят с конвейера как сосиски, а
может быть только про Южмаш. Когда мы приехали, завод работал в две полные
смены и неполную третью. Гуськов, у которого уже хорошо изучили нашу
документацию, поставил обязательные условия для начала производства наших
баков. На заводе должна быть постоянная бригада наших представителей с
доверенностью Главного конструктора для закрытия замечаний при производстве и
постоянный представитель нашей ВП. Малышев улетел в Москву договариваться, кто
будет представителями от нашего предприятия. Корнилов налаживал контакты с
местной ВП, а я, в основном, рассказывал о нашей фирме, о которой у них не было
ни малейшего представления. Было конец лета и стояла страшная жара. Нас как-то
повезли на газоне купаться на Урал и показывали место, где утонул Чапаев В.И.
Урал в то время очень обмелел и мы с трудом находили места, где можно
поплавать. Я еще удивлялся, как мог утонуть Чапаев в такой реке. В песне
пелось, что вода бурлива и глубока. Еще один случай. Едем по грунтовой дороге в
открытой степи и вдруг перед нами красивая арка с надписью: «Колхоз им.
Тельмана», а за ней начинается асфальтированная дорога. Это были переселенцы из
Республики немцев Поволжья.  Гуськов был
директором крупнейшего и самого современного завода в Оренбурге, он был членом
бюро Обкома партии. Мы были свидетелями, как он заводскими силами построил
подземный переход перед проходной завода практически за одну ночь, не
останавливая движения транспорта в дневное время. На этом переходе было много
несчастных случаев. Все было продумано и подготовлено до мелочей. Секции
подземного перехода и лестничные трапы расположили по обе стороны от дороги.
Подготовили экскаваторы и подъемные краны. Самое удивительное был вывешен
почасовой график намечаемых работ. Он был выполнен с незначительной задержкой,
и к началу рабочей смены были пущены троллейбусы. С нашим представительством
договорились так: постоянным представителем будет молодой инженер-конструктор
Панин. У него будет доверенность Главного конструктора и представителя
заказчика с соответствующими печатями. По мере необходимости в командировку
будут приезжать другие представители нашего предприятия. Панин незадолго до
этого женился, а жил в общежитии. Гуськов выделил ему однокомнатную квартиру, в
которую он приехал с женой. Жену устроили на работу, кажется, в ОТК. В квартире
был установлен телефон с выходом в межгород и сейф для хранения документов. На
наше удивление мы получили баки в установленные по договору сроки. Панину часто
приходилось выходить по вызову на работу и во 2-ю смену. Кроме устной
благодарности от нашего руководства он ничего не получил и вскоре по
собственному желанию уволился с предприятия. Культура производства завода
чувствовалась и в укупорке баков. Пол у меня в гараже в Подлипках сделан из
укупорки одного бака. Это и бруски и разнотолщинные доски. Транспортировка бака
проводилась в поднадутом состоянии в грузовом отсеке самолетов с контролем
влажности.

 После получения первых баков на
предприятии началась авральная работа по изготовлению ДУ и большого количества
макетов. Первые макеты были: демонстрационный, конструкторский и
технологический, по которому подгоняли стапели для сборки ДУ. На ЗЭМ были
поставлены габаритно-весовые макеты. Для макета ЛОКа и технологический для
сборочного цеха. Большие трудности были с тепловым макетом, где от нас
потребовали установить нагреватель, имитирующий по времени выделение тепла от
работы наших двигателей. В числе первых были макеты для статических и
динамических испытаний, которые проводились на базе ЦНИИМАШ. Эти испытания
продолжались значительное время, по ним приходилось производить изменения.
Испытательная база ЦНИИМАШ была перегружена работами. Графики проведения наших
работ я согласовывал с Климоновым Олег Петровичем, который был вратарем в нашей
курсовой команде. Электрических макетов /это просто ящик с бортовой
электрической сетью и приборами/ было изготовлено не менее 5 штук. 2 для ЗЭМа,
для себя, фирмы Пилюгина и для полигона. Состав электрического макета проходил
согласование на различных этапах и в него синхронно должны были вноситься
изменения для всех организаций. Раза два был на фирме Пилюгина при работах с
нашим макетом. Интересно было наблюдать за программой работы ДУ на макете. Было
изготовлено 2 заправочных макета. С начало отработка проводилась у нас на вновь
построенной заправочной станции, а затем на полигоне на вновь построенной
заправочной станции 11Г131. На этой станции должна была производиться заправка
стойкими компонентами всех систем Головного Блока Н1-Л3 /ДУ блоков Е и И, ДУ  СОЗ блоков Г и Д и системы ДОК-ДПО, ЛОК и ДО
ЛК/. Системы ДУ с ДМТ, разрабатываемые 
ТМКБ «Союз» Гл. Констр. Степанова В.Г. имели баки с металлическими
диафрагмами. ДУ блоков Е и И имели сетчатые разделители и требовали
существенной доработки заправочной станции. Председателем межведомственной
комиссии по доработке станции был представитель от нашей фирмы Шкворников Г.П.
из группы эксплуатации отдела 6. Мы выдвигали основные требования к
заправляемым компонентам. Это предварительное освобождение компонента от
растворенных в нем газов /в основном азота/, насыщение компонента гелием,
определение %  содержания газа
проводилось  хроматографами  /газоанализаторами/ разработки ГИПХа.
Заправка проводилась объемно-весовым способом с предельно допустимой точностью.
Эти работы проводились с 04.68 по 04.70 года. От полигона за эти работы отвечал
майор Осинин, очень толковый инженер. Я его встретил много лет спустя на
совещании по «СОИ» в ЦНИИМАШ. Он имел звание полковника и работал на объекте
«Голицино». Но о работах на полигоне я расскажу позднее.

 Официальные сдаточные /комиссионные
/ испытания мы проводили в НИИХМ в Загорске. Испытания двигателей на 4-м
объекте у Сажина М.И., а ДУ на 3-м объекте у Горшкова В.И. /зам. Лясин Ю.М./.  Руководство института отказалось проводить
испытания двигателя С5.62 из-за длительности цикла испытания с сотнями огневых
включений. Они привыкли работать с огневыми испытаниями, которые кончаются в
пределах суток, и никак не могли определить стоимость испытания двигателя
С5.62. Испытания разгонного двигателя с системой качания сопел и ДУ проводились
после тщательной подготовки, часто затягивались по времени и заканчивались
традиционным ужином со спиртом. Все испытания прошли успешно и практически мы
получили допуск к ЛКИ. Весь этап отработки ДУ С5.51 прошел при жизни Исаева,
который неожиданно скончался 25.06.1971года.

Теперь несколько слов об основном инструменте работы ведущего конструктора.
Это различного рода графики, в которых во временной последовательности
увязываются все виды работ, необходимые для отработки изделия по ТЗ головной
организации. В соответствии с графиком, ведущий пишет заявки для включения в
планы цехов и отделов тех или иных работ по теме. Графики бывают разных видов.
Общий график отработки изделия. Графики отработки отдельных основных узлов. В
нашем случаи это графики отработки разгонного двигателя, двигателя С5.62,
внутрибаковых устройств и т.д.  По
отдельным видам работ разрабатывались свои графики. Например, по выпуску
рабочей документации или подготовки экспериментальной базы. По графикам
проводятся совещания у руководителей разных уровней. Графики живут своей
жизнью, в них вносятся различные изменения и проводится корректировка в случаи
отставания от сроков.   Корректировка проводится
по согласованию с руководителями соответствующего уровня. Нельзя проводить
корректировку сроков выполнения работ, установленных приказами министра. Эти
сроки всегда дублировали сроки, установленные графиком ВПК. Общий график по
С5.51 имел гриф СС, графики по двигателям имели гриф «секретно». Отдельные
графики по видам работ были открытыми или имели гриф «ДСП». Основные графики
оформлялись в группе оформления, которой руководил  Ковалевский К.К. – хороший настоящий
художник. Остальные графики оформляли техники в отделе разработчике ДУ /это
отд. 6 для С5.51./ С ноября 67 года я ездил с Исаевым на заседания «Лунного
совета», которые проходили в зале заседания коллегии МОМ. На этих заседаниях
вывешивался Генеральный график отработки комплекса Н1-Л3, все выступающие
выходили и докладывали по графику /за исключением самих членов совета/. Уже к
1969 году он претерпел значительные изменения из-за отставания по срокам
отработки, но сроки Лунной экспедиции, указанные в постановлении ЦК, оставались
без изменения. Изменения в этом графике, который видели ограниченное число
людей, давали представление об общем ходе работ по комплексу. Попробую коротко
их описать. Такого анализа в опубликованных материалах я не видел. График с
самого начала предусматривал следующие виды работ: отработка РН Н1, отработка
стыковки на кораблях 7К-ОК, облет Луны и возвращение на Землю на кораблях 7К-Л1
и 7К-Л2 /пилотируемый/ , отработка ЛОК с блоком «И» и отработка ЛК с блоком «Е»
на кораблях Т1К и Т2К, соответственно, на орбите ИСЗ.

 Я, сейчас, буду описывать только те
события, которые произошли до смерти Исаева. При жизни Исаева прошли два пуска
РН Н1, эти пуски проводились без ГБ, куда входили ЛОК и ЛК. Я на этих пусках не
был. На них был Исаев. Широкой информации об этих пусках не было. Но именно в
то время Исаев предлагал представить двигатель С5.62 на «Знак качества». Этот
двигатель проходил КТИ без переборки и имел систему диагностики при КТИ.
Двигатель имел большой запас по ресурсу и числу включений. Исаев выступал
всегда против предельных удельных характеристик двигателя, отдавая приоритет
его надежности. Кузнецова Н.Д. уговорили принять ТЗ на двигатель с предельными
параметрами. Двигатель 1-й ступени с тягой 150т. при Рк 150 атм. имел удельную
тягу в пустоте 331с. Только с этими параметрами Н1 могла вывести на орбиту ИСЗ
93,5т.  Для сравнения двигатель F-1 1-й ступени Сатурна-5 имел удельную
тягу в пустоте 304с. при Рк - 70атм. Двигатель Глушко на 1-й ступени УР-500
имел характеристики хуже НК-15 /Кузнецова/, а именно его предлагал Глушко
Королеву для Н1. После 1-го пуска Н-1 Челомей вновь предложил вместо Н-1 свой
носитель УР-700 с двигателями Глушко на первой ступени тягой 640т. По
компоновке РН смотрелась лучше, чем Н-1. 9 двигателей на первой ступени и
УР-500 на верху. Но 5000т. компонентов АТ и 
НДМГ в случаи аварии привели бы к многим человеческим жертвам и на
десятки лет отравили бы всю окружающую среду. Проект был отвергнут и продолжены
работы с Н-1. Не только Исаев, но и многие другие выступали против системы КОРД, которая могла
привносить свои дефекты в РН с еще ненадежными двигателями. Разработчиком этой
системы и горячим ее сторонником был Черток Б.Е., именно, эта система не
позволила увести РН от старта 03.07.70 года, что привело к
разрушению старта и задержки испытаний на целый год.

 Лунная экспедиция предусматривала
расстыковку и повторную стыковку на орбите Луны. К этому времени мы должны были
отработать ее на кораблях 7К-ОК /«Союз»/. Отработка этих кораблей шла тяжело.
Еще на первом беспилотном  корабле «Союз»
/его назвали «Космос-140»  у нас на
предприятии перепутали полярность, которую не смогли обнаружить при проверках
на ЗЭМ и полигоне. У нас на предприятии выговоры объявлялись по приказу
министра. 24.04.67 г. при посадке «Союза» №1 погиб Комаров В.М.  27.10 и 30.10. 67. были проведены запуски 2-х
беспилотных «Союзов», названных «Космосами», которые провели первую в мире
автоматическую стыковку космических кораблей. На этих пусках был Исаев. Ведущим
по ДУ С5.35 «Союзов» был Тавзарашвили А.Д.  
С ним мы много времени были вместе 
на полигоне. Стыковка «Союзов» №2 и №3 в октябре 1968 г. не состоялась в
основном по вине Берегового Г.Т.- командира «активного» корабля. Первая
стыковка пилотируемых кораблей была проведена в январе 1969г. В октябре 1969 г.
при полете «Союзов» №№ 6-8 стыковку осуществить не удалось из-за отказа системы
«Игла» - Мнацаканяна. К этому времени американцы уже высадились на Луне, и
дальнейшая отработки стыковки для Лунной экспедиции была отложена. В июне 1970
года был проведен длительный /17 суток/ полет, чтобы обогнать американцев по продолжительности
полета. Полет был посвящен столетию со дня рождения В.И. Ленина. СКДУ С5.35
включалась в полете до 35 раз и ни разу не приходилось переходить на
дублирующий двигатель.

  Пилотируемый облет Луны в составе
РН УР-500, разгонного блока «Д» и корабля 7К был принят в 12.65г. незадолго до
смерти Королева. Был дефицит по весам. Решение было найдено включением блока
«Д» для формирования ОИСЗ и снятием некоторых систем с корабля 7К. С СКДУ С5.35
был снят дублирующий двигатель /конечно, с согласия Исаева/. В 1967г. вышло
постановление ЦК, эта работа была объявлена работой особой государственной
важности, наряду с работами по Н1-Л3 и 7К-ОК. Она должна была обеспечить наш
приоритет по пилотируемому облету Луны. Было проведено 11 пусков с 67 по 70
год. Из них 5 под названием «Зонд». Только один из них был полностью успешным
08.09.69 года, но он был произведен после 1-й высадки американцев на Луну.
Работы по пилотируемому варианту были прекращены. Двигателем 11Д58 блока «Д»
создавался на нашей территории. Недалеко от бывшего здания ОКБ-3 была построена
испытательная станция для отработки двигателей на кислороде и керосине.
Двигатель создавался в комплексе Мельникова М.В. его заместителем Соколовым
Б.А. и начальником испытательной станции Райковым И.И. Я с ними был хорошо
знаком. С Соколовым я периодически поддерживал контакт, вплоть до моего ухода
на пенсию. Двигатель получился очень удачный. Блок «Д» /сейчас «ДМ»/ живет до
сих пор. Он и сейчас выводит на ракете «Протон» спутники на стационар.  Конкуренцию ему сейчас осуществляет разгонный
блок «Бриз-М» на носителе «Протон-М». Блок «Д» используется в «морском старте»
с ракетой «Зенит». В настоящее время идет подготовка к возобновлению
«сухопутных» пусков с Байконура ракеты «Зенит-2» с этим блоком (?). Это самый
настоящий разгонный блок-долгожитель.

 По С5.51 ближайшей летной работой
были полеты комплекса Т1К для отработки ЛОК и блока «И» на ОИСЗ, эти работы
намечались на 1970 год. Там мы могли подтвердить работоспособность нашей ДУ,
особенно, в части работы внутрибаковых устройств. В 69 г. нам объявили, что эти
работы сняты с графика ВПК. На самом деле в МОМ не хватало мощностей на
выполнение всех работ в предписанные сроки. Министр ОМ попросил Янгеля, Исаева
и Мишина отказаться от поверочных работ по Т1К /ЛОК и блок «И»/ и по Т2К /ЛК и
блок «Е»/. Янгель настоял на проведении своих испытаний, а Исаев и Мишин
согласились с министром в части ЛОКа. Для разработчиков С5.51 это было
настоящим ударом. Исаев, с одной стороны, был уверен в работоспособности наших
заборных устройств и ДУ в целом, а с другой стороны считал, что министр прав,
т.к все равно эти работы выполнить в срок было невозможно. Т2К запускалась на
Р-7, были проведены все 3 планируемые пуска / 24.11.70., 26.02.71. и
12.08.71./- все с положительными результатами. 
Для Т1К требовался РН УР-500, которых было мало, стоили они дороже и
были еще ненадежны.

 В 67-70 гг. проводились запуски
автоматических КА на Венеру с ДУ разработки КБХМ. Исаев был на этих пусках.
Впервые были получены данные об атмосфере Венеры  и В-7 17.08.70 г. доставил на Венеру памятные
знаки с гербом СССР. С 1968 года была поставлена страховочная задача опередить
американцев в исследовании Луны автоматическими космическими аппаратами. В КБХМ
были разработаны двигатели: посадочный 11Д417 и взлетный С5.61. Эти двигатели
создавались на основе КС от разгонного двигателя ДУ С5.51 с форсированием тяги
до 1900кг. у 11Д417 и 2000 кг у С5.61. 12.09.70 г. был произведен забор грунта
Луны и доставлен на Землю с помощью двигателя С5.61. Интересно, что с Луны
нашими автоматами было привезено 300 г. грунта. /второй полет был 09.08.76 г./
К 2000 г. часть его раздали примерно в 20 стран и еще осталось около половины.
Для научного исследования Лунного грунта нужны были микроскопические дозы.  10.11.70 года при помощи двигателя 11Д417 на
Луну был доставлен 1-й Луноход. Естественно на этих пусках был Исаев. Из
перечисленного видно, какая активная жизнь была у представителей КБХМ на
полигоне и лично Исаева.

 На полигоне /на 2-й площадке/ у нас
была организована постоянная экспедиция. Руководителем экспедиции был бывший
механик-испытатель из 16 отдела, которого Исаев знал лично много лет. С ним
вместе работала  его жена, которая была
оформлена паспортисткой и уполномоченным 1-го отдела. Постоянно на полигоне был
шофер с нашей машиной / крытый газон /«коробочка»/, переделанный из «скорой
помощи». У Тавзарашвили работы по 7К-ОК и 7К-Л1 велись почти постоянно.
Временами его замещал Лапшенков И.Д.  На
соседней, 31-й площадке велись работы по тематике КБ им. Лавочкина. Это Венера,
Марс и автоматы для Луны. Руководителем этих работ от КБХМ был Рыбаков
В.А.  На полигоне текущую работу вел его
помощник Сидельников Г. Для подготовки изделий к ЛКИ на полигоне были
механики-испытатели, слесаря и электрики из цеха общей сборки. Часто
приходилось вызывать своего сварщика, а иногда и других специалистов. По блоку
«И» длительное время /больше года/ велись работы с заправочном макетом. Там
почти постоянно были представители группы эксплуатации отдела №6 КБ,
возглавляемые Шкворниковым Г.П. 
Некоторых работников было трудно менять. Все проверки электрических
цепей проводил электрик сборочного цеха Вальчугевич или его дублер Тимонин, а
заправку ДУ кораблей 7К  механики отд. 15
Новичков Н.А., Досевич, Хлестаков и др. Постоянно за КБХМ были закреплены 2
номера во 2-й гостинице. Один № 9 на 2-м этаже 2-х комнатный на 6 человек был
нашим «штабом», в другом жили нач. экспедиции с женой.  За Исаевым был закреплен номер в 1-й
гостинице. По мере необходимости предоставлялись и другие номера. Большей
частью гостиницы были переполнены. Рыбаков с Сидельниковым проживали в номерах,
забронированных за КБ им. Лавочкина. Исаев свыкся с такой обстановкой, и
поэтому отказался от постройки домика для КБХМ, о котором договорился Худенко с
Курушином силами полигона. Когда мы прилетали на полигон, нас встречали  нач. экспедиции и шофер с машиной. Пропуска
нам были заранее оформлены нашей паспортисткой со всеми нужными значками,
которых было множество, и которые часто менялись. Не было вопросов по отметке
командировок, регистрации справок о форме допуска и записи в список самолета
для отлета или получения ж.д. билетов. Работавших на 31 площадке отвозили и
привозили на нашей машине. Также отвозили на заправку, где иногда работа
проходила по ночам.  МИК на 2-й площадке
был рядом, туда ходили пешком. Если работы были связаны с заправкой /а у нас
это было часто/, полагались талоны бесплатного питания /ЛПП/. По этим
талонам  кормились в офицерской столовой,
которая была рядом с гостиницей. Мне можно было питаться в «буржуйке», которая
была расположена по другую сторону от нашей гостиницы. Там питание было за
деньги, обслуживали официантки, столы были накрыты скатертью, можно было
заказывать на выбор, расплачивались по меню просто оставляя деньги на столе. У
нач. экспедиции хранился спирт, который частично привозили из КБХМ, но в
основном получали в экспедиции ЦКБЭМ на соответствие технической документации.
Наш индивидуальный гараж был рядом с гостиницей, там и хранился резервный запас
бензина, вопреки предписаниям пожарников. 
На машину у нас был оформлен постоянный пропуск на выезд со 2-й
площадки. Благодаря этому мы могли ездить в город /10-я площадка/ и на рыбалку.
Город в конце 60-х годов был в самом расцвете. Дома все были еще новые,
снабжение хорошее /но без обширного ассортимента/. Сыр-Дарья была полноводная,
но с желтой водой. На городском пляже было много народу и там были питьевые
фонтанчики. С водой всегда на полигоне было плохо, особенно на площадках, где
воду из под крана было пить нельзя. Местами были пробурены артезианские
скважины, иногда с очень хорошей целебной водой. Один источник был сразу после
выезда с аэродрома, там мы всегда заправляли свои питьевые емкости. Один
хороший источник был в городе недалеко от пункта отправления мотовоза. Еще одна
скважина с большим дебетом была пробурена где-то недалеко от поворота на 31
площадку. Там образовалось целое озеро с густыми зарослями по протокам. Это
была зона отдыха высшего руководства полигона. Туда мало кого пускали. Я там
был только 1-2 раза с кем-то из начальства. Там можно было плавать по протокам
в идеально чистой и относительно прохладной воде в самое жаркое время года.

 Временно прервусь в описании быта и
продолжу рассказ о работах КБХМ, связанных с Н1-Л3.  Еще Королев предусматривал на 2-м этапе
применение в Н1 водородных двигателей, от изготовления которых Глушко также
отказался.  Были выданы задания: Люлька
А.М. на разработку 40т. двигателя для замены блока «Г» и Исаеву А.М. на
разработку двигателя тягой 7,5 т. для замены блока «Д». По двигателю Люлька я
могу сказать очень мало. Двигатель был рассчитан на одно включение и с
небольшим сроком нахождения в космосе. Он должен был включаться сразу после
формирования орбиты ИСЗ. У Исаева с Люлька были хорошие дружеские отношения.
Они передались сотрудникам среднего звена- энтузиастам водорода, которых
оказалось не мало. Через много лет вспомнили об этом двигателе, который
подходил для новой РН «Ангара», но оказалось, что последний двигатель был
разрезан, а техническая документация уничтожена.  На самом деле двигатель сохранился, но
оснастка и технологическая документация были уничтожены, т.ч. восстановить
изготовление двигателя было не возможно. У нашего двигателя /11Д-56/ было 5
включений по ТЗ и он включался в полете последний раз через 3,5 суток полета. Нужно
было отрабатывать многоразовый запуск и стабильную систему хранения и подачи
водорода. В состав двигателя входили бустерные насосы, расположенные
непосредственно в баках. Они были нужны для обеспечения бескавитационной работы
основных насосов при минимальном давлении наддува в баках. Эти работы
относились к модернизации  комплеса Н1-Л3
и поэтому в отличии от штатного варианта не форсировались решениями ВПК и
приказами министра. Несмотря на это в Загорске был создан водородный комплекс
стендов. Двигатель был, в основном, отработан на соответствие ТЗ. Совместно с
работниками ЦКБЭМ были проведены испытания стендового блока «С-Р», в ходе
которых были решены вопросы хранения и подачи водорода в полете. Энтузиасты
водорода были в КБХМ, НИИТП, НИИХИММАШ, ЦНИИМАШ, и во многих других фирмах. Я
помню их обширные, полуофициальные встречи-совещания в КБХМ. У нас эти работы
возглавлял Сирачев Марат Киямович, который отдал этой работе /с водородом/
почти 40 лет жизни. Только в 90-х годах он защитил кандидатскую диссертацию и
дождался использования этого двигателя /после многочисленных перекомпоновок/ в
индийской РН. Среди энтузиастов водорода в КБХМ необходимо отметить Цетлина Ф.В.,
Богомолова В.В., Морозова В.И., Нюренберга Б.И., Салищева В.К., Шапиро А.М. и
многих других. При жизни эти работы всячески поддерживал Исаев. В 1987 году
/через 20 лет после описываемых событий/ совершил полет в составе комплекса
«Энергия-Буран» водородный двигатель РД-0122 разработки КБХА /г. Воронеж/. Этот
двигатель был одноразовый и совершил только два полета. Но об этом я расскажу
позднее.

 Теперь о последней теме, начавшийся
в одно время с работами по Н1-Л3. Это создание 1-й долговременной орбитальной
станции /ДОС/. Королев думал о ДОС со времен создания 1-го спутника. Было 2
пути создания такой станции. Первый это сборка станции на ОИСЗ с помощью
кораблей «Союз», выводимых РН «Союз» /11К511/. У нас в КБХМ этими вопросами
занимался Тавзарашвили, как ведущий по ДУ «Союз». Второй путь – вывод ДОС РН
Н1. Она называлась МКБС /многоцелевая космическая базовая станция/. У нас это
направление замыкалось на мне. Я ходил в проектный комплекс /за ж.д. линией/,
где Простов Л.Б. работал у Безвербова В.К. Проработка 1-го варианта из 4-х
«Союзов» показала неэффективность этого пути. Для второго варианта не было РН
Н1. С момента работ по созданию УР-500, 
Челомей начал проработку вопроса о создании ДОС, выводимой этой ракетой.
УР-500 выводила за один пуск на ОИСЗ 18т., по сравнению с 7-ми тоннами,
выводимыми королевской ракетой.  Эта ДОС
под названием «Алмаз» состояла из 2-х частей, выводимых отдельно: ОПС  /орбитальная пилотируемая станция/ и ТКС
/транспортный корабль снабжения/.  На ТКС
вначале был оформлен протокол применения на наш двигатель С5.60 /это двигатель
ДУ корабля «Союз»/. В дальнейшем я участвовал в переоформлении протокола
применения на двигатель С5.62 со значительно большим ресурсом работы по времени
и числу включений, чем у С5.60. Комплекс «Алмаз», разрабатывался по ТЗ МО.
/Постановление ЦК вышло в августе 1967г./. Это был чисто военный комплекс,
предназначенный для глобальной космической разведки и пилотируемый только
военными летчиками. Комплекс должен быть оснащен самыми совершенными средствами
наблюдения и передачи информации. Эти работы поддерживались лично Гречко А.А.,
который как раз в 67 году стал министром Обороны. В конце 1969г. после высадки
американцев на Луну остро встал вопрос, чем может ответить на это наша
космонавтика. Американцы готовили и свою ДОС /Скайлэб/. К этому времени на
заводе им. Хруничева в Филях лежали несколько пустых корпусов ОПС.
Современнейшая начинка для них могла появиться не раньше чем через 2 года. У
«энтузиастов» ЦКБЭМ возникла идея «приватизировать» /как бы сейчас сказали/ эти
корпуса. Эта героическая и в то же время детективная история подробно описана у
Чертока. Я хочу только дополнить ее своими личными впечатлениями и
соображениями. Конечно, ни о какой добровольной передаче корпусов не могло идти
и речи, а тем более об использовании мощностей ЗИХа. ЦКБЭМ была проведена
колоссальная подготовительная работа. Пропагандистская работа заключалась в
обеспечении приоритета нашей Родины в создании ДОС, это можно было бы
противопоставить достижениям американцев. В партийном порядке это был подарок к
100-й годовщине со дня рождения В.И. Ленина и к открытию 24 съезда партии. В
техническом плане это преподносилось как координация усилий двух основных
космических предприятий. Все это предлагалось осуществить, в невиданно короткие
сроки, всего за один год. Что касается КБХМ, то мы в кратчайшие сроки обязались
перекомпоновать ДУ, увеличив запас топлива в 2 с лишним раза и подтвердить
увеличение ресурса двигателя и сроки эксплуатации ДУ. Срок эксплуатации ДОС был
3 месяца. /невиданные по тем временам сроки/. В организационном плане была
проведена соответствующая работа. Первый зам. Челомея и нач. филиала №1 ЦКБМ в
Филях Бугайский В.Н. стал энтузиастом этой работы. /у него были сложные
отношения с Челомеем/. После этого кабинет Челомея Филях пустовал несколько
лет. Ведущим по ДОС от ЦКБЭМ был назначен Семенов Ю.П. Формально, работы по
7К-Л1 заканчивались, и пилотируемый облет Луны было решено не осуществлять.
Семенов в своей работе имел контакты с ЦКБМ по РН УР-500. Но дело было в том,
что Семенов Ю.П. был зятем, Кириленко А.П., который в то время был вторым человеком в Политбюро после
Брежнева. Устинов поддерживал начало работ по ДОС. Гречко был против.  Челомей мог выйти напрямую на Брежнева и при
поддержке Гречко остановить эту работу. Подготовительную работу в тайне
проводили выходцы из ЦКБЭМ, работающие в оборонном отделе ЦК, это нач. сектора
Строганов Б.А. /родственник Устинова/ и инструктор оборонного отдела ЦК
Красавцев В.Г., но нач. отдела Сербин был на стороне «Алмаза» и Челомея.
Постановление ЦК по ДОС, подготовленное с учетом интересов группы
энтузиастов или, если сказать по-другому, заговорщиков внутри ЦКБЭМ вышло
09.02.70 г. Это постановление предусматривало изготовление и запуски 4-х ДОС.
Изготовителем их мог быть только ЗИХ, где была необходимая оснастка. Но работа
на ЗИХ могла вестись только по рабочим чертежам филевского филиала ЦКБМ.
Постановлением предусматривалось, что ЦКБЭМ выпускает проектную документацию и
передает ее в Фили. ЗЭМ изготавливает комплектующие и передает их на ЗИХ.  Ведущим по ДОС от Филей был назначен Палло
В.В.  Мишин был против такого подхода к
ДОС. Вся подготовительная работа велась без его участия. Постановлению ЦК он,
конечно, должен быть подчиниться. Я думаю, что и Мишин и «энтузиасты» / Черток,
Бушуев, Феоктистов, Трегуб и др./ понимали, это постановление фактически ставит
крест не только на Н1-Л3, но и на РН Н1.

 Что касается Лунной экспедиции, то
было ясно, что она не только потеряла актуальность, но и была довольно
авантюрным предприятием в условиях дефицита веса из-за принятых проектных
решений /высадка на Луну одного космонавта, переход космонавта в ЛК на орбите
Луны через открытый космос и многое другое /. Мишин предлагал два выхода:
один-это двухпусковая схема с существующим Н1, второй это замена существующих
блоков «Г» и «Д» на водородные блоки «Р» и «С» и введение ОТИ всех двигателей
Кузнецова перед постановкой на ракету. /это называлось Н1-Л3М/.  И то и другое требовало переноса сроков
экспедиции на 1973 год, для чего требовалось новое Постановление ЦК. От нас
ведущим по ДУ ДОС остался Тавзарашвили. ДУ ДОС с двойным запасом топлива
/«верблюд», как называл ее Исаев/ и ДУ транспортного корабля 7К-Т создавались
на основе ДУ С5.35 с одинаковым двигателем С5.60. Надо сказать, что работы по
ДОС, как и работы по кораблям 7К-ОК, 7К-Л1 и 7К-Т проводились в одном зале МИК
на 2-й площадке, где и велись работы по ЛОК и блоку «И». Их территории
разделялись красной ленточкой, протянутой через весь зал.  В 67-68 гг. Семенов работал ведущим по
кораблям 7К-Л1, до этого он был замом у ведущего по кораблям 7К-ОК Тополя
А.Ф.  Семенов  35 года рождения, т.е. существенно моложе
меня, он тогда был простым, без гонора, хотя для нас он представлял головную
фирму. Особенно и даже почтительно он относился к Тавзарашвили, который был с
21 года рождения и прошел войну. Мне приходилось с ним контактировать, когда я
вместо Тавзарашвили расписывался у него в журнале о проведенных операциях. У
нас одни и те же механики проводили операции и по пилотируемым кораблям и по
блоку «И». В 70-71 гг. работы по ДОС проводились круглосуточно. Наши работы по
Н1 отошли на 2-й план. Многих работников ЗЭМ и полигона перебросили с Н1-Л3 на
ДОС. Даже красная ленточка была передвинута в пользу ДОС. Исаеву в 70-71 году
часто приходилось бывать на полигоне. Многие пуски требовали присутствия на
«высшем уровне». Особенно напряженной была первая половина 71 года. В апреле
был запущен 1-й ДОС. К этому времени на полигон съехалась уйма народа.  По Н1 пуск намечался на июнь 71 года. Наши
работы были представлены первым габаритно-весовым макетом, многие, в том числе
и я, были отправлены домой. У нас остались только люди, которые непосредственно
занимались с заправочным макетом.  Первый
корабль 7К-Т не смог состыковаться с ДОС. В мае пускали корабли на Марс. В
начале июня был запущен 2-й пилотируемый корабль 7К-Т к ДОС. Стыковка прошла
удачно и началась эра ДОС, которая продолжается до сих пор.

 Исаеву приходилось неоднократно
летать в это время и по морским делам. Ни о каком регулярном, а тем более
диетическом питании не могло быть и речи. 24 июня я улетал на полигон на пуск
Н1 № 6Л и рано утром, перед отъездом на аэродром, зашел в кабинет Исаева
получить последние наставления.  Исаев
полулежал на диванчике. Кто был со мной, не помню. На вопрос – «Как вы себя
чувствуете?» Исаев ответил: «Брюхо болит и гавно с кровью идет». Эту фразу я
запомнил точно, т.к. был тогда не один, и впоследствии приходилось ее
повторять. Был короткий деловой разговор, и я уехал на аэродром. Там все было
нормально. Вечером в 9-м номере был ужин с выпивкой. Утром 25-го пошли на
работу. В проходной МИКа, посмотрев наши пропуска, нам выразили сочувствие. Мы
не поняли в чем дело, а нам сказали, что умер ваш Главный. Многие выразили
желание поехать на прощание с Исаевым, но было много работы. Готовились два
новых корабля к ДОС. Находящийся на ДОС экипаж в составе Добровольского,
Пацаева и Волкова готовился к посадке. Они уже установили мировой рекорд по
продолжительности полета. Были замечания по работе отдельных приборов и систем
на ДОС, которые должны были устранить два новых экипажа.  Конкретной работы по Н1 с ДУ С5.51 у нас не
было. Пуск намечался на 27.06.71. в 2 часа ночи, на него раньше и собирался
прилететь Исаев. Делегацию на похороны составили из 3-х человек. Это я,
Шкворников, который просидел уже несколько месяцев по работам, в основном, на
заправочной станции и зам. по режиму нашего предприятия Терентьев Н.А., который
в этот момент оказался на полигоне. Он приезжал в помощь режимщикам ЦКБЭМ,
из-за большого наплыва гостей, в том числе и высокопоставленных. Нас записали
на самолет, улетающий в Москву в день похорон 28.06. утром. Пуск Н1 состоялся в
назначенное время. Пуск опять был неудачный, но не из-за двигателей, а из-за
закрутки ракеты вокруг продольной оси. Прилетев в Москву, мы по дороге в
Подлипки купили венок с надписью на ленте «От испытателей Байконура». Приехали
мы сразу к Дворцу культуры, где проходило прощание с Исаевым. Затем я был на
похоронах на Ново-девичьем кладбище и на поминках в Доме Советской Армии. У
меня сохранилась газета / Известия от 27.06.71г./ с некрологом Исаева. Некролог
подписали все члены Политбюро во главе с Брежневым, руководители и министры
ВПК, командующие родами войск Советской Армии. Это было впервые после похорон
Королева. На похоронах Исаева, со ссылкой на высокие источники, говорили, что
кандидатура Исаева рассматривалась на место Королева после его смерти.
Афанасьев предложил Устинову кандидатуру Тюлина Г.А., своего 1-го зама, от
которого он хотел освободиться в МОМе.

 В ночь на 30.06. при спуске на Землю
с ДОС на корабле 7К-Т №2 погибли члены экипажа 1-й ДОС – Добровольский, Пацаев,
Волков. Через несколько дней меня позвал Богомолов В.Н.  Шишкин О.Н. / в то время директор и Гл.
Констр. НИИИТ/ принес показать кинопленку с записью показаний давления и пульса
в последние минуты у погибших космонавтов. Просмотр этой записи оставил гнетущие
впечатление. Просмотр проводился сугубо конфиденциально. Пленку и проектор
принес механик от Шишкина. С нашей стороны мог быть еще Тавзарашвили и больше
никого. В то время я не понимал, что означала смерть Исаева для нашего
предприятия и для ракетно-космической техники в целом. Только сейчас,
перечитав, имеющиеся у меня книги об Исаеве, я понял, что он был, по
настоящему, Великим Человеком. Хорошо о нем написал Черток в своем 4-х томнике
«Ракеты и люди», два издания /тиражом по 200 тысяч/ выдержала книга М.
Арлазорова об Исаеве «Дорога на космодром». Есть книга В.К. Куприянова и  В.В. Чернышева «И вечный старт». Этой книги у
меня нет, а написал ее частично Кунец Владимир Куприянович. В сборнике
издательства «Жизнь замечательных Людей» о выдающихся советских инженерах есть
очерк О. Чечина об Исаеве. О нем написано много статей в журналах и газетах. Я
знаю, есть много материалов, написанных об Исаеве, которые находятся в архивах
нашего предприятия и которые никогда не были опубликованы.  Сам Исаев написал небольшую книжонку «Первые
шаги к космическим двигателям», опубликованную издательством Машиностроение в
1979 году. Конечно, памятью об Исаеве останется художественный фильм «Укрощение
огня». Еще несколько штрихов о жизни Исаева. Пробыв в Германии в командировке с
04 по 09 1945 года и изучив конструкции немецких ЗУР Шметерллинг, Рейнтохтер и
Вассерфаль в части двигателей и ДУ, он заявил, что ему все это известно и
первым из наших конструкторов прервал командировку и вернулся домой к своей
работе в Химках. В это время Болховитенов перешел на работу в академию им.
Жуковского, а Келдыш ориентировал институт на научные работы и не хотел
заниматься опытно- конструкторскими работами. Исаев у него занимался отработкой
ДУ для сверхзвуковой мишени и, наконец, получил ТЗ на разработку двигателя для
зенитной ракеты Лавочкина под комплекс ОКБ-1 МРТ /Расплетин, Кисунько и
Берия-младший.  В начале 1948г. Исаев был
назначен нач. отд.- гл. констр. двигателей ЗУР, 
во вновь созданным в 1946г. НИИ-88 в Подлипках. Руководить другим
отделом, в той же должности, еще в 46
г. был назначен Королев С.П. В 1948 году Исаеву, первыму
из конструкторов ракетных двигателей была присуждена Сталинская премия. /его на
премию представлял Келдыш М.В./. Когда я работал в парткоме у меня были разногласия
с Исаевым по ряду персональных дел и кадровым вопросам. При разговоре с
Тишкиным А.П. /секретарь парткома у Королева/ он мне сказал – секретарей
парткома много, а Главный один. Исаев был главным конструктором не только по
должности, но и по призванию, что бывает не так часто. Помню разговор во
времена Н1. Было принято какое-то решение по изменению конструкции. Исаев
сказал, что мы это сделали неправильно. Я заявил, что этот вопрос согласован с
Богомоловым В.Н. Исаев, вдруг спокойно говорит: «Но Богомолов же не
конструктор». Богомолов после смерти Исаева долгие годы был Главным
Конструктором и нач. нашего предприятия. Он был очень хорошем человеком и
руководителем. Пользовался большим уважением в коллективе, но таким
конструктором, как Исаев, он не был.

 Несколько строчек о фильме
«Укрощение огня». Об участии Исаева в создании этого фильма много написано у
Чертока и в других книгах. Я дополню только немного. Когда Черток решил
привлечь Исаева к работе над сценарием и познакомил его с Храбровицким, со сценарием
уже работали ближайшие сотрудники Королева и его жена Нина Ивановна. Под
влиянием Исаева Храбровицкий в корне переработал сценарий. Причем переработал
так, что главным консультантом по сюжету стал Исаев, а многие работники ЦКБЭМ и
жена Королева отказались сотрудничать в создании фильма. Я был на экскурсии в
Мосфильме с группой работников нашего предприятия. Были в двух съемочных
павильонах /в одном, кажется, снимали «Войну и мир»/, Нам рассказали о работе
студии, показали какой-то американский фильм, который не шел на экранах. Лично
я в съемках фильма участия не принимал. Съемки пуска первых ракет проводились
около нашего профилактория, где и жили все участники съемок. Пусковую установку
и ракету спроектировали в нашем КБ, материальную часть изготовили в нашем
производстве. Пуски ракет обслуживала стендовая бригада с 3-го стенда, где я
раньше работал ведущим. Пуски этих ракет произвели большое впечатление на всех
артистов и создателей фильма. Кирилл Лавров и еще кто-то поехали после съемки
эпизода с пуском в Подлипки. Там на квартире Сахарова А.И. / «сахарин», как его
звали на стенде/ отметили «удачные» пуски. Пили, как сказал Сахаров, спирт
гидролизный ректификованный ТУ 3-66-65. Была паника, куда исчез Лавров. Утром
он объяснял Храбровицкому, что ему нужно было вжиться в роль. Вскоре после
смерти Исаева состоялся общественный просмотр фильма в Доме Кино. После
просмотра я оказался за одним столиком с Храбровицким и Лавровым. За столом
была еще Сигова И.Ф. Почему так получилось не знаю, но билеты предназначались
ранее для Алексея Михайловича и Алевтины Дмитриевны. /№ стола был указан на
пригласительном билете/. За столом шел разговор о фильме и об Исаеве. В
основном вопросы задавал Храбровицкий, а мы отвечали. Сигова рассказывала о
походах на байдарках в 54-56 гг., в которых принимал участие Исаев. Я
рассказывал о совместной работе с Исаевым. Разговор длился минут 15-20, не
больше. Было кофе по-турецки, маленькая рюмка коньяка и что-то мизерное
зажевать. Я удивился, когда нам принесли счет, сумма была небольшая. Лавров
вынул деньги, чтобы расплатиться, но оказалось, что у меня хватало денег, чтобы
расплатиться самому по счету, что я и сделал, опередив Лаврова. Фильм
большинству очень понравился. Впервые в художественном фильме были показаны
аварийные пуски ракет на полигоне и роль руководителей ВПК и ВП МО в ходе
отработки ракетной техники. Руководители фирм Мишина и Глушко были настроены
очень критически к фильму. Черток спрятался за Исаевым, фамилия которого была в
титре уже в траурной рамке. В книгах об Исаеве ничего не говориться о его
деятельности по созданию двигателей для ракет подводных лодок ВМФ, а это у него
последние 15 лет занимало такое же место и время, как и работы по космосу. Об
этом я расскажу позднее, когда буду говорить о своей работе в отделе КАР. В
книге Чертока хорошо и правильно написано об отношении Исаева к различным
ученым степеням. При жизни Исаева у нас в КБ, по-моему, никто не остепенился.
Исаев считал это пустой тратой времени, которая отвлекает от работы. Научные
познания он уважал только у Сенкевича К.Г., которого он называл всегда
«доктором». В КБ были и недовольные, т.к. степень давала прибавку к зарплате и
дополнительные дни к отпуску. В других фирмах, как у Глушко, все были со
степенями. Исаев поддерживал изобретательство, хотя сам отказывался участвовать
во многих заявках, хотя и был их соавтором. Про себя Исаев всегда говорил, что
он «профсоюзный» доктор. При мне он вторично отказывался от выдвижения в
Академию Наук. Исаева выдвигали: от МОМ /Афанасьев/ и  от А.Н. /Келдыш/. Его «В порядке исключения»
хотели сделать действительным членом. От него требовалось только личное
заявление о согласии баллотироваться. На «верху» все знали и понимали, что
только благодаря личному творческому вкладу Исаева, баллистические ракеты наших
подводных лодок могли сравняться по характеристикам с американскими. Я был
свидетелем, когда нач. ОНТИ Фокина Е.П. упрашивала Исаева дать ей личное
заявление. Все другие материалы у нее были готовы, а ее теребили из МОМ. Исаев
все обещал, что напишет, и до своего отъезда отдаст ей. Он куда-то должен был
уехать на значительный срок. Она стерегла его в приемной. Исаев вышел из
кабинета в приемную одетый и сказал ей, что он написал и заявление у него в
папке для бумаг на столе. Я вместе с ней вошел в кабинет. Наконец, она нашла
его заявление. На листке бумаги было написано: «Не хочу, чтобы из меня делали
мартышку. Исаев». Все остальное о 
выдвижении его в А.Н. написано у Чертока.