СМИРНОВА-3

С 15 августа 1948 по 1 августа 1953 года мама работала в техническом отделе печатной спецпродукции Министерства Сельско-хозяйственного машиностроения ответственным редактором технического бюллетеня. Это был периодически издающийся журнал «Боеприпасы». Выходил он под грифом «секретно», рассылался по предприятиям отрасли и смежных отраслей по специальному списку. В нем публиковались статьи ведущих руководящих и научных работников отрасли и некоторые переводные материалы. В условиях закрытости тематики журнал был витриной отрасли для руководства, а для творческих работников единственным местом, где они могли опубликовать свои труды. Уже после смерти А.Г. Костикова были закончены публикации его трудов. Активно сотрудничал с журналом Б.П. Жуков, будущий действительный член Академии наук СССР, да и многие другие видные деятели отрасли. В малочисленной редакции журнала сложились хорошие, дружелюбные отношения. Я запомнил Владимира Александровича Муранова и Сергея Ивановича Сахарова, которые приезжали к маме домой, когда она болела, чтобы согласовать те или иные вопросы по работе. По работе это были стабильные и интересные годы. К сожалению, в эти годы прогрессировала гипертоническая болезнь, сказывалось пережитое во время войны и в предвоенные годы.

После смерти И.В. Сталина началась чехарда преобразований министерств, которая непосредственно сказалась на маминой работе. 15 марта 1953 года Министерство Машиностроения и приборостроения, Министерство Автомобильной и тракторной промышленености, Министерство Станкостроения и Министерство Сельско-хозяйственного машиностроения были преобразованы в единое Министерство Машиностроения СССР. К руководству выпуском печатной спецпродукции пришли новые люди, с которыми мама ранее не работала. Бюллетень терял былое отраслевое значение. После ареста Л.П. Берия в июне 1953 года пошли новые преобразования министерств. Министерство Вооружения и Министерство Машиностроения были объединены в  Министерство Оборонной промышленности СССР.

Сохранились 6 писем, которые мама посыла мне в Днепропетровск, где я был на практике. По этим письмам можно понять как она жила в то время. Привожу их полностью. Но перед каждым приведу свое письмо, на которое она писала ответ.

Итак, мое первое. «14 июня 1953 года. Здравия желаем, дорогая мама. Доехали мы благополучно. Мы ехали автобусом Москва-Ялта до Новомосковска. В автобусе было всего 14 кресел, из которых наша группа заняла 12 и фактически определяла варианты проезда. Еще двое - пара молодоженов. Только вот как-то нехорошо получилось у автобуса, когда мне сказали, что ты пришла, я высунулся, крикнул, а ты не слышала. Я пошел к двери, а ты уже повернулась уходить. Ну да ладно, это дело прошлое. Живем мы в помещении техникума. Нас в комнате 26 человек. Вся наша группа и часть другой, конечно, только одни ребята. Завод нам всем очень понравился, практика интересная. /На заводе было поставлено серийное производство ракеты Р-2 и велась подготовка к изготовлению Р-5 – прим. автора/. Только до завода ехать 40 минут на трамвае. Живем мы рядом с центральным стадионом и в 15 минутах ходьбы от Днепра. Купаемся каждый день. Сегодня ездили купаться и загорать на острова. Город нам всем очень понравился. И город, и люди в нем получше, чем в Москве. Здесь замечательные парки. Сейчас время 10ч.30мин. вечера. Все наши ушли гулять. Я сейчас пойду опускать письмо и куплю что-нибудь на ужин. Вчера мы всей группой отмечали наше прибытие. С каждого человека пришлось по 25 рублей, а, вообще, мы с Любочкиным решили тратить не более чем по 10 рублей в день, посмотрим, что из этого получится. В следующее воскресенье думаем съездить в Запорожье. Напиши, как у тебя идут дела, когда думаешь пойти в отпуск, что пишет Нина, как сдают экзамены Олег и Бабкин, и что думают делать летом. Передавай привет всем знакомым. На днях напишу еще. Подпись».

Вот мамин ответ. «19 июня 1953 года. Добрый день, Воля! Вчера получила твое письмо. Уже дня два ждала его. Очень рада, что тебе нравится и город, и завод, и практика. Постарайся взять от нее максимум возможного. Другой такой практики не будет. От Нины получила письмо, в котором она пишет, что к концу августа они с Васей вернутся в Москву совсем, и что в ближайшее время из Москвы должны вернуться туда Родновы. Не знаю, сколько точными сведениями они располагают и можно ли им доверять. После получения Нинина письма М.В. звонила Родновым и З.Г. сообщила ей, что В.И. получил отпуск, и они на днях (завтра) уезжают на курорт на 1,5 месяца. Так что, как видишь, первая часть Нининых сведений опровергается. Кроме того, З.Г. вновь подтвердила, что самое большее на что может рассчитывать Вася – это получить в конце ноября отпуск. Так что делай отсюда выводы сам. Нина пишет, что не лучше ли переменить купленный ею для тебя плащ на темный. Так как она опасается, хотя ей несравненно больше нравятся светлые тона, что при твоей аккуратности, ты предпочел бы иметь темные цвета. Я ей на это ничего не ответила, решив, что ты напишешь сам, как она об этом просила. Одновременно она просила сообщить и о других твоих пожеланиях. В воскресенье 14-го, ездила с Киселевыми в пионерлагерь к Тане. Первые ее слова были: «баба Лида, оставь меня в лагере на вторую очередь». Ей в лагере очень нравится, и она чувствует себя там как рыба в воде. Действительно там прекрасно. Кругом лес с трех сторон, а с четвертой Москва река. Здания в Лагере уютные, окрестности живописные. На территории лагеря стоит часовенка, построенная в 13 веке из цветной керамики, которая совершенно не утратила свежести окраски и переливается на солнце всеми цветами радуги. Над секретом изготовления такой керамики (сохраняющей цвет) упорно бьется Академия наук, и пока не открыла этого секрета. Таня рассказала мне легенду об «обрыве любви» (видишь, какие разговоры?!!). Вчера я оформила ей путевку в лагерь на вторую очередь. М.В. к ней не ездила, несмотря на мое приглашение. Генька /это младший сын нашей соседки Р.И. Липковской – прим. автора/ еще раз завалил язык, преподаватель отказался у него больше принимать. Но так как по остальным предметам у него 4 и 5, то учебная часть разрешила ему пересдать язык еще раз 22 июня, будет принимать зав. кафедрой. У Гарика троек нет, осталось два экзамена. Олега и Бабкина не вижу и о них ничего не знаю. Как-то Олег заходил к нам, без меня, взял книгу. Приезжала Вита, она усиленно приглашает тебя заехать из Днепропетровска к ним в Шостку. Тете Варе я подарила от твоего имени косынку, какую она хотела иметь. Сказала, что купил ты. У автобуса мне сказали (диспетчер), что на Днеп-ск отходит от Ново-Московской, а это другой. Так и остался непереданным провиант, который я тебе закупила. У меня лично дела неважные. Мне придется уйти с работы. Вероятно, это решится сегодня-завтра. Очень неприятно, что совпадает с твоим отпуском, так как мне хотелось материально помочь тебе. Но если бы ты знал все подробности, то ты тоже, несмотря ни на что, сказал бы мне, что лучше некоторое время посидеть «на мели», чем просить и клянчить. Все эти дела дали мне сильный сердечный припадок (какого еще не было), но все же ни одного дня я не пропустила. В ночь с 17 на 18 Денисов /сосед из 341 комнаты, инвалид без ноги – прим. автора/ устроил «трам-тарарам». Разломал дверь в квартире над Липковскими, кого-то избил, искусал милиционеров. Они увели его в 3 часа ночи связанным, а через два часа отпустили. Словом, сплошные развлечения. Пиши чаще, так как тонус жизни у меня пониженный. Получила письмо от Марии Тихоновны, Валентин Семенович ушел в Египет /это последний рейс теплохода «Жан Жорес», во время которого проходили съемки фильма «Поласатый рейс». Этот рейс был последним и для Валентина Семеновича, после него он ушел на пенсию. Когда мы с Риммой останавливались у них в Питере, то по вечерам играли в подкидного двое на двое «Москва-Ленинград» – прим. автора/. Будь здоров, не забывай передавать привет Варичке. Мама».

Мамино письмо еще не пришло, поэтому следом я написал второе. «20 июня 1953 года. Здравствуй, мама! Жизнь моя идет своим чередом. Наша практика, по-моему, мало чем отличается от курорта. Погода у нас стоит все время жаркая. Каждый день хожу купаться на Днепр. По моему расчету, я сегодня должен был получить от тебя ответ на первое письмо, а его нет. Напиши, как ты себя чувствуешь. И, вообще, что нового. На заводе в столовой я на днях встретил отца Гали Милициной, /Милицины жили на 4 этаже центрального подъезда в двух комнатах и пользовались общей кухней на 22 комнаты. Он сам был из «партийной тысячи», и, видно, работал в моей будущей отрасли. Галя училась с Лялей Смирновой, дочкой дяди Коли, в одном классе, когда жила у нас во время папиной командировки – прим. автора/. Он сейчас уже в Москве. Спрашивал, что передать, а я так и ничего не придумал, что передать. На 10 рублей в день я что-то не укладываюсь. Сейчас перешел на 12 рублей. Это не из-за еды, а так, разные побочные расходы. На одну воду уходит в день не менее 3-х рублей. В такую жару невозможно не пить. У нас тут ходят слухи, что будут созданы группы для ускоренного прохождения практики, если с ними что-либо получится, то числа 15-16-17 июля я буду дома, но это пока совсем туманно. Как прояснится, я соответственно напишу. Обратно мы решили группой лететь на самолете. Только об отъезде пока еще рано думать. Завтра воскресенье, и если мы не поедем с заводом на какую-нибудь дальнюю экскурсию, то поедем на Шевский остров, там очень хорошо: пляж, зелень и вода на льду. Это нас всех поражает. Здесь очень хорошо заботятся о воскресном отдыхе людей. Продуманы всякие мелочи. Вода, даже на маленьких островках, в любую жару всегда в бочках со льдом. Совсем не то, что в Москве. Напиши, кто у нас остался из соседей. Передай привет Олегу и Бабкину (по возможности), а также М.В. Передай привет тете Варе. Ну, всего хорошего. Подпись».

А вот и мамин ответ. «24 июня 1953 года. Здравствуй, Воля! Рада была получить твое письмо. Пришло оно сегодня утром, вместе с газетами. Как видишь, путь от Днепропетровска не такой короткий и для каждого письма надо минимум два дня. Хорошо, если ты одновременно с практикой сумеешь и хорошо отдохнуть. Что же касается твоего замечания о людях, то знай, что в провинции они, как правило, отзывчивее, проще и искреннее, чем в бурливой Москве, куда стекается много искателей легкой жизни и где так много всяких «соблазнов». Я до сих пор с большой теплотой вспоминаю свою жизнь в Воронеже и не только потому, что я была тогда моложе, и жить было легче. И сейчас много хороших людей. Но зачастую жизнь портит многое хорошее, что есть в людях и они создают искаженное представление о типе советского человека, руководителя того или иного участка работы, и главное забывают о живых людях. Это я расфилософствовалась потому, что мне сейчас незаслуженно горько. Страшнее всего в жизни недомолвки, неискренность. Боязнь говорить правду – это «страусова политика» и она недостойна Человека с большой буквы (по Горькому). Ну словом, у меня никаких новостей. Знаю, что работать я не буду, но никто со мной прямо об этом не говорит и уклоняется от ответа. 17-го я зарплаты не получила, но никакого приказа обо мне нет. Единственные причины, о которых говорят – это мое болезненное состояние и опасения, что при моем состоянии здоровья я не смогу справиться с расширенным участком работы. Словом, чушь! Но мне лично не говорят даже этого. А до пенсии мне осталось всего 7 месяцев. Все эти переживания достаются мне очень дорого. И как ни стараюсь я относиться к ним спокойнее, но мое сердце мне не повинуется. Сегодня проснулась рано утром, и часа два не могла даже пошевелиться. Думала, что это уже конец. Но потом кое-как пришла в себя. Все это очень скучно и не было бы так грустно, если бы находила себе какие-либо объективные оправдания, но этого нет. Но довольно об этом. Олегу постараюсь позвонить. У Гарика остался один экзамен, пока круглые четверки. Не помню, писала ли я тебе, что на июль ему купили путевку куда-то под Истру. Генька вчера должен был в третий раз пересдавать язык. Получила письма от Ляльки и Аллы /речь об Алле Саниной из Алексина. У них я жил 2 месяца летом 1946 года. Алла также жила у нас, когда в 1947 году поступала в институт – прим. автора/.  Дядя Коля собирается с Тусей в отпуск, и Ляля остается в Куйбышеве, чем она очень огорчена. Спрашивала твой адрес, хотела написать тебе, но я еще не дала его ей. Алла «перекупалась» и болела воспалением легких. Заканчивает письмо словами «до скорой встречи», но когда будет эта встреча, я не представляю. Тетя Варя чувствует себя очень неважно. Инна Михайловна уехала в Магнитогорск. Я аккуратно слежу за журналами, но они что-то запаздывают. В последнем номере «Советского искусства» есть отрывок из пьесы «Передовые люди». Разговор Ольги с Марией мне напоминает пережитое. И,  вообще, поднятый там вопрос о настоящей любви, ревности, дружбе очень актуален. Так как эти понятия часто извращаются и под вывеской «передовых» мыслей истолковывают в духе мещанской обывательщины или, наоборот, с точки зрения беспринципной богемы. В квартире у нас так: Карповы выехали полностью; полностью также уезжают под Истру Зебрины. Остаются Денисовы и Галя с Люсей. У Люси, как она говорит, началась серия «выпускных вечеров», с которых она возвращается около 7 часов утра. Замок в двери мы сделали. Писала ли я тебе, что я взяла Тане путевку на вторую очередь? Мария Тихоновна пишет, что скоро должен вернуться из Египта Вал. Сем.  От Нины писем больше не получала, написал ли ты ей? М.В. собирается купить спальню из красного дерева. Я очень тяжело переживаю события в Германии и Корее. Хорошо хоть, что ... /неразборчиво/отказался от формирования кабинета. Как ты там с газетами? Ну, будь здоров, пиши чаще и будь осторожен с Днепром. Привет от Владимира Александровича. Пишу на работе. Мама».

Мое третье письмо. «27 июня 1953 года. Здравствуй, мама. Сегодня получил твое письмо. Когда же, наконец, у тебя все утрясется с работой. Уж лучше то или другое, чем эта неопределенность. Если бы не твое здоровье, за которое я здорово беспокоюсь, может быть тебе поговорить, чтобы тебе дали какую-нибудь легкую работу, которую, как они считают, ты бы смогла выполнить. Пусть она будет какая-нибудь незначительная. Или пенсию дают из расчета по последней зарплате? Все это очень обидно, что для получения пенсии осталось лишь каких-то 7 месяцев. Но это, конечно, при условии, если ты сама считаешь, что сможешь сейчас работать. Но если чувствуешь, что со здоровьем неважно, то без всяких колебаний бросай работать. Как-нибудь обойдемся. Но при первой же возможности ты обязательно иди в отпуск. И, пожалуй, лучше всего было бы получить путевку в тот санаторий, где ты была. Я забыл, как он называется. Это место здесь под Москвой. У меня жизнь идет по-прежнему. Разумеется, я жив и вполне здоров. В смысле отдыха у нас пока получается совсем неплохо. Завтра воскресенье и мы поедем на Шевский. Это не то остров, не то коса, за которой в Днепр впадает его приток Самара. Позавчера я перестирал все свое грязное белье. Сегодня был в бане, только что пришел. Вчера вечером был в кино, смотрел «У самого синего моря». Страшная дрянь выпуска 1935 года. Просто жалко 6 рублей, которые заплатил за билет. В отношении досрочного окончания практики пока ничего не выходит. Все упирается в досрочное получение пропусков и допуске в отдельные цеха. Но я не теряю надежды, что в дальнейшем удастся что-либо предпринять. Так как работы мало, а город уже успел порядком надоесть. В смысле питания все в порядке, питаюсь очень прилично, но в 10 рублей бюджета совсем не укладываюсь. Масса побочных расходов. Бывает, что если не удастся вовремя поужинать, то приходится идти ужинать в ресторан. Но я пока истратил только 200 рублей (до сегодняшнего дня ). С газетами у нас благополучно, читаю их регулярно, читаю и художественную литературу. Ну пока, всего хорошего, не болей. Воля».

Мамино третье письмо. «27 июня 1953 года. Добрый день, Воля! Получила вчера вечером твое письмо. Оформление с уходом с работы – это не такая простая вещь. Я имею право на получение пенсии только с февраля будущего года. Как ты знаешь, сейчас подготавливается законопроект о дифференцированной пенсии (должен утверждаться на очередной сессии). Пенсия будет выплачиваться в известном процентном соотношении к последнему заработку. Поэтому для меня очень важно сохранить его номинальную величину или, по крайней мере, не иметь большого снижения. Пока мне предлагают перевод в НИИ-6, но это меня ни в какой мере не устраивает. Сейчас я хочу только одного, освободиться возможно скорее, так как у меня нет никаких сил, но освободиться, чтобы это не сказалось на пенсии. Дело это очень сложное – уйти по-хорошему. Невольно кого-либо заденешь. Но все эти перипетии я расскажу тебе при встрече. Генька сдал все экзамены, в том числе и язык. Троек не имеет. У Гарика тоже все в порядке. Я тебе забыла написать, как он пострадал. Отправился на стадион играть в волейбол, снял пиджак, положил его на скамейку, а окончив играть уже не нашел его на месте. М.И. в панике. Олег сдал все экзамены. У него 2 пятерки и 4 четверки. Но ты, вероятно, уже об этом знаешь от Риммы, так как Олег ей все рассказал, и все новости о тебе он имеет, хотя и обижен твоим молчанием. У Бабкина остался один экзамен, по остальным у него сплошные тройки. Два дня у меня были дети Миши /это Кругликов, брат тети Туси, жены дяди Коли – прим. автора/ из Львова, поехали на лето в Куйбышев. Таня возвращается из 1-й смены в понедельник 7ч. 30м. вечера. Буду встречать. М.В. купила себе гарнитур для спальни из красного дерева. М.И. не закончила Таниного дела с музыкальной школой и М.В. получила открытку, что Таня должна держать испытания осенью. Писем от Нины больше не было. Отдыхать ехать, я, конечно, никуда не смогу, так как для этой цели денег у меня нет. Ну, вот тебе и все новости. Остальные (самые нелепые) расскажу после твоего приезда. Ну, будь здоров. Пиши. Привет от тети Вари, М.В., Олега, Влад. Алексан. и Сергея Ивановича. Июль обещает быть холодным. Не простужайся, так как могут быть неприятности с твоим фронтитом. Будь осторожен. Мама. Купи себе орфографический словарь, в него никогда не мешает заглядывать, даже совсем взрослым людям».

Мое четвертое письмо. «30 июня 1953 года. Здравствуй, дорогая мама. Сегодня получил от тебя письмо. Ты все умалчиваешь, когда же тебе позвонить по телефону, там бы ты как-нибудь пояснее растолковала свою ситуацию, вернее она и так ясна, но это было бы сказано устно. Тьфу ты, даже запутался. Там я тебе мог бы задавать вопросы и сразу получить ответ, а то такие ответы в письме теряют свою актуальность. Ты в своем письме умалчиваешь о своем здоровье, ты уж пиши об этом в каждом письме, а то я буду думать самое плохое. Если у тебя все-таки быстро устроится с работой, ты постарайся съездить, куда-нибудь отдохнуть, хотя бы на 2 недели. Ты мне что-то нечасто пишешь. Ты пиши чаще, а я тебе чаще буду отвечать. Так будет повеселее и мне, и тебе. У меня все идет по-старому. Но несколько последних дней стоит холодная погода, ходить загорать и купаться не приходится. Правда, все эти дни я торчал на заводе. Практика мне очень нравится. Но она довольно неорганизованна. Очень много времени уходит впустую. Но это не зависит от наших руководителей. Вообще, не знаю, от кого это зависит. В смысле досрочного окончания практики, по прежнему все туманно. Сегодня играл в футбол и разорвал тапочек, здесь для меня это целая трагедия, так как в бюджет я не укладываюсь, а тут еще приходится новые тапочки покупать. Сейчас в Дн-ске идут гастроли Айвазяна (концертный ансамбль АрССР). Я взял билет на 3 июля. Идут все ребята. Ходил вчера в кино, смотрел «На границе». Я смотрел его в последний раз еще до войны. А ты ходишь в наш летний кинотеатр? Ты уж обязательно ходи. Это и развлечение, и на свежем воздухе будешь, и время в компании проведешь. День у меня получается полностью заполненным. Много занимаюсь спортом, читаю тоже много: и газеты, и «Новое время» и художественную литературу. Ну ты не болей и не скучай. Желаю тебе всего наилучшего в этих путаных делах. Передавай привет всем. Всего хорошего. Подпись». 

Мамин ответ. «Москва, 1 июля 1953 года. Дорогой Воля, получила вчера твое письмо и невольно подумала: какие вы все птенцы, ваше поколение. Вот тебе скоро исполнится 24 года, а опыта житейского у вас нет совершенно. Все вопросы, вернее, решение их, кажется вам элементарно простым и ясным, а жизнь столько навертывает на них разной шелухи, так иногда уродует их своими толками, что фактически решение самых простых вопросов зачастую оказывается сложной задачей со многими неизвестными. Так получилось и со мной. Пишу я тебе не в укор твоей неопытности. Она естественна при отсутствии соприкосновения с конкретной обстановкой в которой живем мы, работники аппарата. Просто я сравниваю твою жизнь и свою. Я ведь начала работать 16 лет и в твоем возрасте чувствовала себя «умудренным опытом» человеком и даже «осмеливалась» поучать других. Чтобы ты не гадал и не строил иллюзорных предположений, я вкратце изложу тебе в чем дело (без учета многих привходящих, а иногда недоговариваемых причин). При реорганизации наш участок работы перешел под руководство человека, с которым я никогда не работала и который меня как работника не знает. При затяжке организационной перестройки работы, я, стремясь ускорить решение вопроса, явилась причиной некоторых неприятностей для него (пришлось подавать докладную записку в высшие инстанции). Кроме того, заместителем у этого начальника работает один человек, который не может мне простить одного поступка (абсолютно правильного, но нанесшего ущерб его самолюбию и карману). Словом, подумал-подумал новый начальник и решил, что с таким беспокойным человеком, как я, ему будет хлопотно работать, и лучше расстаться со мной. А смелости заявить об этом прямо недоставало. Начались всякие бюрократические ухищрения: непроведение приказом (что требуется при реорганизации), задержка в выплате зарплаты, затяжка в обмене пропуска, беседы по деловым вопросам помимо меня и т.д. Словом, установка «на измор». Партком потребовал, чтобы новый руководитель поговорил со мной. Эта беседа была лишь 27-го. Результат – заявление своего права, как начальника, подбирать аппарат. Для нежелания брать меня, мотивов веских выдвинуто не было. Словом, все ясно. Он обязан по приказу переоформить меня приказом, но этого не делает и не желает делать, истолковывая приказ по-своему. Предложение лишь одно – перейти на работу в НИИ (где Усанов) / Усанов – это Вовка из 3 подъезда. Их комната через стенку от нашей 344. У него была сестра Октябрина. Сам Усанов из «партийной тысячи» - прим. автора/. От этого предложения я отказалась. Затем (позавчера) последовала беседа с Мартыновым, который отмежевывается от решения нового начальника (Дятлова), заявил, что может заставить его оставить меня, но что в этих условиях будет работать трудно (вернее, невозможно, так как в результате придирок можно сделать черт знает что). Обещал подыскать для меня что-либо, но пока еще ничего нет. Когда аппарат уже укомплектован, то эта задача не из легких. Ни о каком отпуске речи, конечно, быть не может. Оформить его юридически невозможно. Путевок в Подмосковье нет, мне не получить. Денег на нее тоже нет. Так что мечтать об этом ни тебе, ни мне не следует. Вот тебе фактическая картина без подробностей. Борьба продолжается, но условия ее очень сложны. Таня вернулась довольная (29-го вечером), завтра в 8ч. утра уезжает снова. Большой привет. Какие у вас цены на фрукты? Следующее письмо напишу «не деловое». Мама».

Мое пятое письмо. «4 июля 1953 года. Здравствуй, дорогая мама. Сегодня получил от тебя твое деловое письмо. Я уже больше не буду со стороны судить о твоих делах и делать какие-либо прогнозы. Тем более что дело у тебя, видно, затяжное, а через 2 недели я думаю приехать. Сейчас 11 часов вечера. Только что пришел из бани. Сегодня я ухитрился перегреться на солнце (забыл взять с собой кепку), и у меня теперь болит голова. Но думаю, что она к утру пройдет, так как завтра я опять собираюсь загорать и опять весь день. Это потому, что только с сегодняшнего дня наладилась солнечная погода, а то почти 2 недели не приходилось загорать. Вчера я ходил на концерт Айвазяна, концерт очень хороший, есть много новых номеров. А я вообще вижу этот ансамбль в первый раз, и мне очень понравилось его слаженность и какая-то семейственность в нем. Ребятам, всем без исключения, он тоже понравился. Три дня назад я перешел на режим строгой экономии. Буду тратить по 8 рублей в день, во всяком случаи стараться это сделать, а то у меня не хватит денег на практику, не говоря уже про обратную дорогу. Но пока деньги есть и все в порядке. Было бы хорошо, если бы ты перевела мне примерно к 15-му числу 300 рублей. Дело все-таки идет к концу, и теперь дни проходят как-то быстрее, так как они стали довольно однообразными и новых впечатлений мало. Вчера получил задание по курсовому проекту. Теперь мне нужно, как можно быстрее, собрать материал, чтобы быть свободным и уверенно настаивать на досрочном отъезде, так как очень много времени у нас уходит впустую. Так, например, сегодня у нас пропал весь день (пропал в смысле практики). А так мы успешно совмещаем производственную практику с курортом. Причем, предпочтение отдается курорту. Ну, всего хорошего, привет всем и В.И. Не болей, да и пиши чаще, а то писать уж не так много осталось. Подпись».

Пятое письмо мамы. «7 июля 1953 года. Добрый день, Воля! Я, конечно, была рада, что ты мне позвонил, но как ты убедился, разговаривать у нас по телефону не совсем удобно, чувствуешь себя связанной. Я ведь в квартире никому о своих делах не говорила и не хочу, чтобы они о них знали. По всей вероятности я пойду работать в проектный институт (это на Таганке). С ужасом думаю, что работа там начинается с 9, а для меня самые тяжелые часы это утренние. В это время особенно сильно чувствуется сердечная слабость, и не двигаются ни руки, ни ноги. Нужен какой-то период после приема крепкого чая или кофе, чтобы сердце начало разгонять кровь, и я была бы в силах двигаться. Ну, посмотрим. Ведь на пенсию я уйти не смогу, у меня же нет положенного возраста. Оклады в институте очень маленькие и нам будет трудновато. Но там есть выслуга лет, но не знаю только, смогут ли мне засчитать весь мой стаж. Но все это лишь проекты, мои предположения. Реального пока ничего нет. Зарплату  по-прежнему  не получаю, хотя и не теряю надежды получить ее. Тебе деньги перевожу сегодня. Ты подсчитай, не очень ли дорого обойдется путешествие самолетом. Учти наши возможности. Теперь ты попробовал немного самостоятельной жизни. Но в условиях коллективной холостяцкой жизни ты еще не мог прочувствовать всех сложностей «семейной экономики». Если в Днепропетровске недорогие вишни (говорят, 15-20 руб. ведро на рынке) – купи плетеную корзинку (большую хозяйственную),  насыпь туда, сколько войдет (1,5-2 ведра), так как нам надо подумать о запасах для Нининых девочек. М.В. ничего не предпринимает, а здесь вишня дешевле 20 руб. кг. не будет. Мы засыпаем ее сахаром, и будет очень хорошо. Вообще посмотри, какие там есть недорогие фрукты (алыча, например). Яблок не бери, если надумаешь ехать в Шостку, то купишь вишню в Шостке. Вита с Ларой уехали вчера. Тебя очень приглашают заехать туда на несколько дней. Места стоят того, чтобы их посмотреть. Побываете в лесничестве, порыбачите, покатаетесь по местным, живописным тропкам. Увидите места, где Петр закладывал заводы. Сагитируй кого-нибудь из товарищей (одного). Встретят вас очень хорошо. Попробуете настоящих украинских вареников и прочей украинской кухни. По словам Виты поезд Днепропетровск-Харьков проходит через разъезд Моковку, это в 3,5 км. от поселка Капсюль, где они живут. Если вы дадите телеграмму, то девочки выедут на Моковку на велосипедах и обещают посадить вас на багажник и благополучно доставить домой. Адрес Григорьевых (Вита живет рядом) Шостка Сумской обл., поселок им. Куйбышева, дом 12. В общем, смотри, как знаешь. Но я бы советовала тебе воспользоваться случаем и побывать в этих местах. Стиль жизни там особый, который ты редко найдешь. Выросли эти места на основе Аракчеевских военных поселений. Ты спрашивал, кто у нас министр – Акопов. Но я с ним о своих делах не говорила, и он о них не знает. По-видимому, придется написать ему, хотя меня и коробит от этих дел. От Нины ничего нет. Танюшка не пишет тоже. Погода испортилась и у нас, поэтому ночи для меня из-за ревматизма стали очень мучительными. В кино не бываю. Пиши. Мама».

И шестое мамино письмо. «9 июля 1953 года. Дорогой Воля, получила вчера твое письмо и расстроилась из-за твоей головы. Ты же знаешь, что тебе никак нельзя перегреваться на солнце. Ты можешь наделать себе непоправимых бед. Как жаль, что я не догадалась, учитывая обилие у тебя свободного времени, посоветовать тебе пройти курс лечения в Днепропетровске, а ты сам до этого также не додумался. В результате постоянного насморка у тебя могут сгнить маленькие косточки в носу и в лобной пазухе. А это кроме уродства может привести и к проникновению гноя в мозг. Так что подумай об этом серьезно и не относись легкомысленно к своей болезни, которая может дать ужасные непоправимые последствия. Позавчера я получила письмо из Шостки от Григорьевых, они усиленно приглашают к себе, если не меня, то тебя. Пишут, что в этом году у них в саду очень много фруктов и что они, ожидая нас, не продали корову. Если ты поедешь, то сумеешь попробовать молока, которого не пил никогда в жизни. Более вкусного, чем у них, я не встречала. Сагитируй на это Фокина, Любочку или Толю. Я тебе забыла в прошлом письме написать, что мне хотелось бы, чтобы ты, помимо знакомства с Украиной, познакомился и с бытом настоящих потомственных рабочих семей. У Григорьевых предки работали на одном и том же заводе со времен Аракчеевских поселений. Родоначальник их – солдат, прикрепленный к заводу и прослуживший в армии 40 лет.  Поэтому у всех у них семья и завод понятия равнозначные и неотделимые. Кроме того, у них меня очень трогает особая чуткость, мягкость и дружеское, заботливое отношение ко всем родным, очень многочисленным и еще более многочисленным друзьям и знакомым. Чувствуешь там себя очень легко и свободно, как дома. А сам город Шостка (их поселок расположен с другой стороны завода, через речку в 3км) очень живописен со своими беленькими домиками и широкими улицами, сплошь засаженными деревьями и цветами. Это все для учета твоих дальнейших намерений. Думаю, что задержка на 7-8 дней в Шостке не нарушила бы твоих московских планов, но смотри сам. Не помню, писала ли я тебе, что получила письмо от Аллы и что она еще не решила, в какой институт поступать. У меня ничего нового. Туман продолжается и становится все более липким. Зарплату пока не получала. Здоровье что-то очень резко ухудшилось, так что и писать о нем не хочется. Танюшка ничего не пишет, и поэтому я очень беспокоюсь, не зная, как она себя чувствует в эту переменчивую погоду, с постоянными, резкими сменами температуры и частыми дождями. От Нины тоже ничего нет.  7-го я перевела тебе 300 рублей, сумму, которую ты просил по телефону. Я все забываю спросить, бросил ты курить или нет? Надо нам серьезно расстаться с этим недостатком. Заходил ко мне позавчера Витя, а тетя Варя в этот же день ездила к тете Шуре. Долго ждали ее возвращения. Она от них выехала, а домой не появлялась. Я очень волновалась. Наконец она вернулась. Оказывается, ее посадили на 42 номер трамвая, сказав, что это 47. Она и заехала к Дорогомиловской заставе, и затем, ничего не видя ночью, долго плутала. Хорошо, что все обошлось благополучно, могло быть хуже. Перед отъездом позвони по телефону, а пока пиши. Мама».

Небольшие комментарии к этим письмам.

По работе. Мама с 1948 по 1953 год работала в Техническом управлении Министерства Сельско-хозяйственного машиностроения (МСХМ), раньше оно называлось Министерство Боеприпасов (МБ). В аппарате этого ведомства она работала с 1935 года, когда ее перевели в Пороховой трест, который стал Главным управлением (ГУ) Наркомата Тяжелого машиностроения (НКТП). В марте 1953 года в одно Министерство были слиты четыре, и еще одно добавилось в августе. Во всех этих министерствах были Технические управления. Теперь осталось одно Управление с утвержденным при реорганизации штатным расписанием. Начальником Технического управления стал работник из другого Министерства, не из МСХМ. Многие работники были уволены по сокращению штатов, а других переводили в подведомственные организации.

По Шостке. В 1951 или 1952 году мама была в Шостке во время отпуска, где она записала «Историю Шосткинского завода» в изложении Григорьевых.

Кроме приведенных писем, к этому периоду относятся два листка записей без указания года.

Первая запись, скорее всего, относится к 1948 году, до ее перехода на редакторскую работу. «11 января. Этот год начался сумбурно. Невольно являются нехорошие мысли – не последний ли это год моей жизни? Чувствую я себя отвратительно. Моя гипертония все прогрессирует, и я из недели в неделю отчетливо сознаю, что я уже почти инвалид. Каждый день достается ценой огромного напряжения воли и мобилизации всех физических сил. А уходить с арены еще не хочется и работы «так просто» тоже не хочется. Последние дни старого года были полны больших неожиданностей. Развертывание событий застало меня врасплох. Когда я их продумала, то поняла, что все это логично. Так и должно было быть. Но понять, это не всегда принять, и тяжелых минут пришлось пережить не мало. Расскажу об этом завтра. Сейчас уже первый час ночи. Завтра надо быть во время на ногах. Пора спать. Воля уже потушил лампу, отложил «Огонек» и моментально заснул. Меня же благословенный Морфей этим не балует и, положив голову на подушку, я часами жду его прихода. Итак, «гуд бай», до завтра».

И вторая запись. «6 августа (7 часов вечера). Сегодня жара не уступает ташкентской. Душно. И духота кажется еще более невыносимой из-за того, что я не могу взять себя в руки, заставить себя работать. Взятая книга быстро откладывается в сторону, начатое дело не заканчивается. Усталость и расшатанность нервной системы крепко дают себя чувствовать. Очень плохо сплю. Встаешь не отдохнувшая, а отсюда «минорные настроения». Хочется, чтобы кто-то «пожалел» тебя, выразил заботу. Словом, старость медленно, но верно подбирается к тебе и прибирает поближе к своим старческим привычкам. Подкралась она совсем незаметно. И, по совести говоря, «стареть» совсем, совсем не хочется. Обычно я забываю о своих годах и чувствую себя «вне времени», но вот когда хандра настигает, с трудом от нее убегаешь. Навязчивость одних и тех же мыслей становится все более устойчивой. Природа виновата! Сделала человека чересчур общественным животным, таким, что ему мало возможности творить в обществе, но и в своей личной жизни потребность в общении с друзьями порой бывает непреодолимой. Чем труднее удовлетворить эту потребность, тем острее она чувствуется, принимая болезненную форму, путая действительность с фантастикой, мешая работать. Я редко с кем могу быть откровенной, и уже несколько лет ни с кем не говорила о себе, о своих мыслях, работе так, как когда-то говорила с Сенькой. А вот теперь поговорить о себе, рассказать о Средней Азии, о последних прочитанных книгах так сильно хочется, но говорить только с определенными лицами, а возможности такой нет. Не сказать же – «дорогой товарищ, бросим все деловые разговоры, поговорим о себе, вернее обо мне!» Чепуха! Поэтому и решила начать эту тетрадь. Напишешь чепуху, прочитаешь ее и устыдишься своей собственной глупости. Может быть, поможет, если уже дело до того дошло, что иначе себя в руки не возьмешь. 8-го я провожу кружок. Сейчас сяду за работу. Тема интересная. Пропагандисткой работой я всегда занималась с большим увлечением. А вот сегодня уже несколько часов лежат разложенные на столе книги, и я перекладываю их с места на место. Ну, довольно. Пора за работу... 27 ноября. Эти дни читала «Осуждение Паганини» Виноградова. Много мыслей всколыхнула эта книга, много аналогий человеческих чувств, поступков, переживаний. Агент тайной полиции русского царя Мюрже кричит: «Я защищаю право среднего человека плевать в лицо гениям, я за право подлеца и мастурбатора». Нетерпимость, если не к гениям, то к людям, стоящим несколько выше среднего уровня, у отдельных подлецов и сейчас еще осталось. Что это: зависть или органическое стремление совести свести все до уровня собственного понимания? «Людьми легче управлять при посредстве пороков и страстей, нежели посредством добродетелей…».

На этом запись прерывается.  Последнее письмо мне в Днепр-ск мама написала в июле, а 1 августа 1953 года в ее трудовой книжке появилась запись, что приказом от 17 августа 1953 года она переведена с 1 августа  в 3 ГУ на должность инженера-химика. Я думаю, что ее перевод на самую низкую должность нужно рассматривать как промежуточный вариант, до подбора более-менее подходящей должности. Видимо, Мартынов дал указание Управлению кадров найти для нее место работы. В телефонной книжке мамы записаны телефоны Ивана Семеновича Погорелова, в то время он был зам. начальника Управления кадров. Мама его знала еще по совместной работе в НКТП.

В августе-сентябре шел период организации аппарата созданного МОП. 6 октября 1953 года появляется запись: «Освобождена от работы в аппарате МОП, в связи с переводом в Дом техники МОП». Приказом по Дому техники от 6 октября 1953 года она зачислена на должность начальника лаборатории в порядке перевода из 3 ГУ МОП. Приказом от 30 декабря 1953 года она назначена начальником отдела технологии специальных отраслей. В этой должности она проработала до 1 августа 1955 года, когда произошла очередная реорганизация.

Уход с работы в центральном аппарате отрасли был для нее неизбежен. Чистка аппарата с 1930-х годов касалась не только «буржуазных» специалистов, но и всех самостоятельно мыслящих работников. Сталин построил такую «вертикаль», когда министерства (наркоматы) должны своими приказами только дублировать Постановления ЦК КПСС и Совета Министров, а также решения ВПК и отвечать за их выполнение по пунктам (подробнее об этом в разделе, посвященном работе мамы в Специнспекции). Постановления и  решения в сталинские времена готовились по предложениям Главных конструкторов, которые имели выход в самые верха, минуя министерства, но, в случае просчетов, их отдавали на растерзание в министерства. В аппарате действовало правило «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». К слову, этот принцип не изжил себя до сих пор. В самом аппарате были различные льготы, которые, впрочем, были строго ранжированы.

Теперь об адресате писем в Днепропетровск. Обо всем, что касается моей учебы, я буду писать отдельно. Здесь только символически упомяну период 1950-1953 годов. В мамином письме впервые упоминается Римма, здесь я хочу более подробно остановиться. С учебой в этот период у меня было относительно нормально, хотя я себя не особенно загружал. Много играл в преферанс, с большим удовольствием и относительно прилично играл в футбол за курс. У нас был постоянный «сыгранный» состав. В 1951 году был на военных сборах, а в 1952 году на технологической практике на заводе в Люберцах. С этого периода я начну свой рассказ. После практики мы с Бабкиным остались на заводе поработать на сборке автокранов и прилично заработали. Из ГДР приходили упакованные в ящики детали кранов фирмы «Бляйхерт». Их нужно было смонтировать на шасси № ИС-5 с укороченным кузовом. На Усачевке рядом с нами в доме № 64 в одном крыле было общежитие Педагогического института им. Ленина, а в другом семейное общежитие работников ВМФ. На период пионерских лагерей вожатых и воспитателей набирали из студенток общежития педагогического института. В этом общежитии было много студентов из разных стран. Ничипорук и Бабкин ходили туда «практиковаться в языке». На лето они также устроились работать в пионерлагерь ВМФ. Олег – шофером, Володька – физкультурником. Юля училась в этом же Педагогическом институте и на лето  поехала работать в лагерь воспитателем. Лагерь был в Горках за Можайском. Олег позвал меня приехать к ним на закрытие лагеря. Он меня встретил в Можайске на полуторке, на которой он возил продукты. После закрытия решили встретиться еще раз в Москве. В шашлычную на Калужской площади пришло человек 15. Из работающих в лагере запомнил главного старшину Петро, водителя пожарной машины лагеря, и младшего лейтенанта Виктора, который был начфином лагеря.

На эту встречу Юля пришла с Риммой. Часть народа была не против встретиться еще раз. Видимо, я предложил встретиться у меня. Пришло человек десять, в том числе и Римма с Юлей. Мама с бабой Варей уступили нам 344 комнату. Запомнил, как Римма интересовалась книгами из нашей библиотеки. После встречи, которая кончилась непоздно, я пошел провожать Римму. После этого мы стали встречаться регулярно. Новый 1953 год я встречал у них на Мытной. Мария Матвеевна и Ефим Ермилович куда-то уходили. Там были только знакомые Риммы и Юли. Запомнилось, как играли в прятки. Я один раз спрятался на верхней полке стенного шкафа, и меня всерьез не могли найти, и подумали, что я ушел. Я приходил на Мытную пешком с овчаркой Люськой. Втроем – я, Римма и Юля – ходили на похороны Сталина. Сначала шли в колоне Юлиного института. При спуске на Трубную площадь попали в давку, где были жертвы. Армейские «студебеккеры» с солдатами оставили узкий проход, а толпа сверху напирала. Последняя, с нашей помощью, выбралась Юля. Запомнилось дерево на Трубной площади, которое как новогодняя елка, было украшено галошами, шарфами, сумками. Дальше мы пробирались проходными дворами, перелезали через какие-то заборы и дошли почти до Колонного Зала. С лестничной клетки какого-то дома уже была видна колонна спокойно движущихся людей. Но подъезд со стороны Пушкинской улицы был закрыт, и можно было спуститься только по пожарной лестнице. Это было рискованно, да и мы уже устали. Вернулись на Пушкинскую площадь и поехали к дому.

Несколько раз были с Риммой на вечерах у Юли в ее институте.  Там были хорошие концертные и литературные вечера. Помню вечер в двух отделениях И.С. Козловского. Один раз ходил на вечер в риммином в институте. В программе были только танцы, которые меня никогда не прельщали, и мы быстро ушли. Раза два  ходили с Риммой, начфином лагеря Виктором, Олегом и Бабкиным в ресторан «Аврора». Приглашал и платил Виктор. Он был простой парень из деревни, Олег и Бабкин студенты МГИМО, могущие пустить пыль в глаза. Ему льстило их общение, он старался его продлить и показать, что и он что-то может сделать. А мог он только тратить казенные деньги, за что вскоре и был арестован. Бабкина вызывали в военную прокуратуру в качестве свидетеля.

Еще в марте 1953 года у Риммы было предварительное распределение. Ей и еще кому-то из курса предложили работать в архиве ЦК КПСС. Обещали хорошие деньги. Но запрещалось говорить о мете работы и обо всем, что  с этим связано. Позднее риммина подруга Алла рассказала, что с курса отобрали трех самых симпатичных девчонок. Видимо, благополучная анкета и приличный диплом не являлись единственными требованиями. Римма дала согласие, но окончательное решение должно было быть позднее. Надежда Иосифовна рекомендовала ее в школу на Варшавском шоссе, рядом с баней. Но ее поездка туда была не подготовлена и кончилась ничем. Официальное распределение должно было состоятся через какое-то время после госэкзамена.

До моего отъезда в Днепропетровск мы с Риммой в компании ездили куда-то за город. Сохранилась фото, где кроме нас с Риммой, еще Олег с кем-то и Лена, которая вышла замуж за Володьку Бабкина в один с нами день, 5 января 1954 года (фото Бабкина). В это же время Римма предложила  сходить с ней и ее подругой в кафе-мороженое на улицу Горького. Это оказалась Галка Финогенова со своим приятелем Генрихом Боровиком, который учился в МГИМО. У Генриха тогда было неровное лицо, и я про себя подумал, чего нашла в нем такая красивая девчонка. Знакомые Аллы отдыхали в Каневе, им очень понравилось, и они посоветовали Алле с Риммой поехать туда отдохнуть на пару недель до 12 августа. Это дата окончательного распределения на работу. Я разговаривал с Риммой по телефону, и мы договорились, что я тоже туда приеду, благо я был совсем рядом. У Риммы с Аллой время выезда зависело от того, когда дядя Аркадий возьмет билеты до Киева, откуда они собирались плыть пароходом до Канева. В последний момент договорились, что я приеду поездом в Киев, а оттуда вместе поплывем пароходом.

Как это все решалось видно из моего последнего письма, которое  отправил маме из Днепропетровска.

«11 июля 53. Здравствуй, дорогая мама! Вчера получил от тебя письмо, а сегодня перевод. Когда я пришел на почту получать перевод, у меня от старых денег осталось 6 копеек. Итак, я за месяц истратил 500 рублей. Но я считаю, что это не очень много, так как все, в том числе и я, рассматривают практику как отдых, как своеобразный курорт, а для курорта это очень скромно. Так что все нормально. Но теперь о дальнейшем. Как сейчас выяснилось, у нас лишь единицы едут в Москву, остальные разъезжаются кто куда. Я тоже решил, что в Москву мне сейчас ехать нет никакого смысла, тем более на самолете. Крым и Кавказ вещи мало реальные, хотя в Анапе живет В. Бабкин, который звал меня и обещал помочь устроиться там на работу, которая будет занимать часа 4 в день и давать 400 рублей в месяц, если не больше. Любочкин завет меня в Ялту. Гарантирует мне шикарно прожить месяц за 600 рублей. Еще одна компания едет куда-то под Гагры, так на довольно скромных началах. Часть ребят (в том числе, Сухов, Евланов, Бабкин) отправляются в турне по Югу: вниз по Днепру, Херсон, Одесса, Измаил, Кишинев, Киев, Москва. Маршрут обещает быть очень интересным. Есть ребята, которые остаются под Днепропетровском, некоторые едут под Киев. Там на Днепре есть очень хорошие места при очень дешевых продуктах. Куда поеду я, еще твердо ничего не могу сказать. Я тебе буду звонить 17-го, конечно, после 12-и. Тогда я тебе уже точно скажу, куда и когда я еду. Смотря куда я поеду, мне нужно будет уезжать 18-20. Пока я живу по-прежнему. Вишня у нас на рынке 5 рублей, абрикосы 8 рублей, но на рынке я почти не бываю, фруктов ем мало, меня на них что-то и не тянет. Скорее всего, я буду в Москве числа 10-12 августа. 12-го собирается половина нашей группы ехать на охоту к Бабкину. Так что, если я куда и поеду, то из расчета на 20 дней. Денег мне, видимо, придется переслать еще, но уже туда, куда я поеду. Ты их займи у М.В. от моего имени, под стипендию до 25 сентября (стипендия у меня на 5 и 6 курсах была 600 рублей – прим. автора). Об этом еще придется поговорить 17-го. Всего хорошего, привет всем и В.И. Не болей. В кино зря не ходишь. Подпись».

Теперь коротко о моей поездке в Канев.  До Киева я доехал поездом. Было это числа 18-19 июля. Где встретились там с Риммой, не помню. Были около Лавры, и в тот же день вечером сели на пароход. Римма с Аллой ночевали и оставляли вещи в общежитии железнодорожногл транспорта, куда их определил дядя Аркадий. В Канев приехали ранним утром. Зашли к знакомой Аллиной матери, она проводила нас к хозяйке, с которой  предварительно договорилась о нашем устройстве. Расположились мы хорошо: до Днепра минут 15, рядом рынок с дешевыми свежими продуктами. На Днепре песчаные пляжи и ни одного человека вокруг. Плавали на лодке по красивым Днепровским протокам. Были на могиле Гайдара и у памятника Шевченко. Погода замечательная. Две с небольшим недели пролетели незаметно. У Аллы был фотоаппарат, осталось много фото. На обратном пути заехали в Золотоношу, через которую проходит поезд Одесса-Москва. До нее от Ляплявы по узкоколейке. До станции от берега Днепра, куда нас с вещами перевезли на лодке, пешком с вещами по насыпи километра полтора.

В Москве были 10 или 11 июля. 12 утром я уехал с ребятами на два дня к Бабкину под Егорьевск, охотиться на уток на озерах. Римма пошла на распределение, никаких осложнений не ожидалось – она ведь закончила Городской педагогический.

На 17 августа меня пригласил в гости Робка Балнов, которого я не видел лет пять. Мы с ним еще на Усачевке отмечали вместе день рождения. Утром я заехал в институт и получил стипендию, а затем поехал к Робке и был у него часов в 11-12 дня. Они жили с матерью в небольшом доме на первом этаже рядом с платформой Немчиновка по Белорусской железной дороге. Его уволили из армии по болезни – у него отказали почки. Он теперь ни грамма не пил и работал официантом в ресторане «Европа», обслуживал иностранцев и сотрудничал с КГБ. Я предупредил Робку, что мне нужно ехать на вокзал и потому я долго у него быть не смогу. Там было всего несколько человек – из нашего двора только Жорка, который так и не окончил школу и работал на «глушилке» где-то около Таганки. Робка был уже женат на медсестре, которая его лечила в госпитале в Одессе. Несмотря на раннее время, женщины накрыли на стол. Робкина мать работала учителем химии в местной школе, на столе была одна бутылка водки и разведенный спирт. Я выпил стопку спирта с Жоркой, отчимом Робки и его соседом. Женщины выпили по рюмке водки. Я сразу стал собираться уезжать. Уже на пороге меня заставили выпить стопку «на посошок». Голова была абсолютно ясная. Всего я был у Робки минут 30-40. До станции меня проводил Жорка. Я поехал в сторону Белорусского вокзала, это всего несколько остановок. Немчиновка – последняя остановка за чертой города, перед нынешней Московской кольцевой автодорогой.

Я так подробно описываю хронометраж событий того дня, потому что в памяти проигрывалось множество раз. Очнулся я в пустом вагоне электрички, которая стояла на запасном пути в Голицино. Здесь надо еще сказать, что накануне мы с Риммой долго гуляли, и я пришел домой очень поздно. До этого меня у нее дома, мягко говоря, неласково встретила Мария Матвеевна. Потом мне рассказали, что весной она познакомила Римму с майором, который заканчивал Военную артиллерийскую академию. По сравнению со мной, это была очень солидная партия. Римма предпочла меня. Правда, к римминому отъезду майор уже женился. (Позднее выяснилось, что этот майор был младшим братом Сашки Антонова, с которым я учился в одной группе. Он был 1923 года рождения и побывал на фронте. Он увлекался фотографией, и все большие снимки меня, Бабкина и Любицкого сделаны у него дома на Малой Тульской улице). Очнувшись ото сна, я проверил, что стипендия и часы на месте. К этому времени Риммин поезд уже был в пути. Я сходил на станцию (автоматических дверей тогда не было) и выяснил, что ближайший поезд на Москву местный, тот, что и привез меня. В Москве я зачем-то заходил в книжный магазин на углу, где Кузнецкий мост переходит в проезд Художественного театра. Наверное, смотрел по просьбе мамы, что вышло из подписных изданий. Затем зашел поесть в маленькое кафе напротив Художественного театра. Со мной за столом сидел какой-то пожилой, интеллигентный человек. Мы с ним разговорились. Я рассказал, что произошло со мной, и тогда принял решение, что на 7 ноября обязательно поеду к Римме.

Только сейчас можно с определенной долей уверенности рассказать, что же произошло с ее распределением. Институт, в основном, удовлетворял запросы московских школ через ГОРОНО. Аллу распределили в московскую школу без каких-либо движений с ее стороны. Римма, в числе трех отобранных, не подлежала институтскому распределению. К 12 августа оказалось, что подтверждения на запрос по ним нет. Видно, после ареста Берия в июне 1953 года интереса в пополнении архивных работников молодыми специалистами у органов не было. Зато в институте остался невыполненным лимит на отправку на работу на периферию. Он был небольшой, но Римма под него попала. Из троих отобранных одна уже была в декрете, а другую отозвали для работы в райкоме комсомола. Галки Финогеновой в числе троих не было. Римме объяснили про ее гражданский и комсомольский долг, и она подписалась под распределением в Чкаловскую (Оренбургскую) область.

1 сентября я уехал на военные сборы. Оттуда сохранились два коротких письма.

«Здравствуй, дорогая мама. Доехали мы хорошо, а я даже не опоздал на поезд. Как там идут твои дела? Решила ли ты идти работать в редакцию? Если на мое имя будут письма, ты их перешли мне. Не получила ли ты что-нибудь от Нины? У меня все нормально. Правда, нехорошо то, что палатки выходят прямо на шоссе Москва-Горький, по которому то и дело идут машины в Москву. Сейчас об этом еще говорят хладнокровно, но в последние дни на дорогу будут смотреть часто. Нам выдали новое обмундирование, так что мы выглядим, как на картинке. Да и, вообще, обстановка неплохая. Но может быть об этом рано судить, так как занятий пока никаких не было, если не считать 2-х часов политзанятий. Я особенно много писать не буду. Всего хорошего, не болей и пиши мне. Воля. 4 сентября 1953 года,  п/о Золино Володарского района Горьковской области, в/ч 36928, литер «Е».

И второе письмо. «9 сентября 1953 года. Здравствуй, дорогая мама. Ты что-то мне не пишешь. Кто отправлял письма вместе со мной, уже получили ответ, а я все нет. Сегодня у нас первый день нет дождя. Когда идет дождь, у нас довольно скучно, так как живем в палатках, и сушиться негде. Вот уже неделя, как я здесь живу, осталось каких-нибудь 12 дней. Вообще, время здесь идет быстрее, чем в первых лагерях. Там мы считали каждый день, а здесь не так. Правда, всем хочется скорее до дому, но все это не то, что раньше. Наверное, уже стали старыми солдатами и уже привыкли жить в любой обстановке. А так жить здесь неплохо. Это когда нет дождя. Занятия у нас проходят с интересом (мы были в дивизионе реактивных установок БМ-13). Да и много времени остается на развлечения. Играем в футбол. Газеты читаем регулярно, хотя они приходят на день позднее. Как там у тебя идут дела? Ты не болеешь? Нет? Ну и правильно делаешь. Я сегодня дневальный, ночь стоял в карауле, днем до обеда поспал, сейчас надо снова заступать на пост до 8 часов. Но немного обожду, пока напишу письмо. За меня сейчас стоит Борька Жуков. Тебе, наверное, пришлось доплачивать за мое письмо. Я его опустил в ящик на почте, а не в части. Но теперь мы всегда будем опускать письмо на почте, тем более что она рядом с нами. Что вообще у нас нового, что слышно о Нине? У нас кормежка неплохая, да мы еще всегда подкупаем что-нибудь в буфете или в военторге, так что живем вполне прилично. Но в Москву все-таки тянет. Что и говорить, дома-то лучше. Ну да это ничего, осталось совсем немного. Уж скорей бы начинались занятия в институте, а то надоело так болтаться. Ты смотри, пол не крась, лучше купи краски, а я приеду и  покрашу, заодно замажем и промоем окно. Желаю тебе всего хорошего. До скорой встречи. Воля».

На 7 ноября я поехал к Римме в Медногорск. Ехал с пересадкой в Чкалове. Римма работала в школе поселка Никитино. В этом поселке был один, довольно крупный завод. Во время войны туда эвакуировали Тульский оружейный завод, где директором был К.П. Руднев (впоследствии заместитель Председателя Военно-промышленной комиссии), а секретарем парткома Алексей Ананьевич Леонов, который с 1959 по 1965 годы работал на нашем предприятии заместителем начальника по кадрам и рассказывал мне про этот завод. В 1953 году этот завод относился к Министерству Экономики, торговли и промышленности (МЭТП) и выпускал различные электромоторы и пускатели. Из Медногорска в Никитино ходил рабочий поезд и рейсовый автобус. В Медногорск Римма приехала с М.М. Устроилась она хорошо. Вдвоем с Неллей  (учительницей, приехавшей из Симферополя) они занимали большую светлую и теплую комнату в двухкомнатной квартире на 2 этаже двухэтажного дома. В заводском общежитии была интеллигентная компания инженеров, отрабатывающих свои три года по распределению. Среди них был Юрка Негинский, с которым я поддерживаю связь до сих пор. В этот приезд я, как говориться, сделал Римме предложение, которое было принято. Мы договорились, что она приедет на Новый год в Москву, и мы распишемся. В феврале у меня должно быть распределение, на основании которого она может уехать из Медногорска ко мне.

В 1953 году произошла еще одна реорганизация, которая коснулась моих приятелей по дому. Ликвидировали МГИМО, как оказалось, временно. Олег, как уже окончивший, был распределен в Минсельхоз (правда, в международный отдел). Бабкин, который окончил 4 курс и сдал госэкзамен по языку, дал согласие на работу в КГБ. Его определили на последний курс исторического факультета Педагогического института им. Ленина и, одновременно он учился в высшей школе КГБ. Хуже всего пришлось Гарику, который окончил только 2 или 3 курса. Его отпустили на все четыре стороны. Он после долгих и тщетных попыток продолжить учебу на гуманитарном поприще, поступил на 2 курс нефтяного института при содействии брат его матери – Леона Иосифовича –, который работал в социалистических странах в отрасли организации нефтедобычи.